Призрак Юпитера

Хайвей номер пятьсот пятьдесят мирно петляет вдоль Скалистых Гор, укутанных осенним сизым туманом. На их склоны цветным лоскутным одеялом наброшены леса. Золотистое и лимонное перемежается с ярко-зелёным, а небо пронзительно-синее, всепоглощающее. Оно молчаливо стынет на тупых, будто бы сломанных зубах обнажённых горных хребтов, блеклых и укутанных в полупрозрачную дымку. Дорога резко уходит вверх и Данте, прислонившись лбом к стеклу, провожает взглядом бесконечный тёмно-зелёный океан из елей, опутанный белёсой паутиной тумана, и теперь плавно опускающийся вниз. - Вух-ху-у, - негромко говорит он, чувствуя что-то странное: будто он сам взлетает над этими горами, и воздуха в груди становится так много, что он едва ли не распирает грудную клетку, а выдыхать приходится шумно, долго. Вергилий бросает на него краткий взгляд, усмехается и отворачивается. Вергилий, откинувшийся на спинку соседнего сидения, открывает бутылку воды и делает пару глотков. Грэйхаунд почти пуст и Данте почти всё нравится. Кроме того, что он уже едва ли чувствует свою задницу из-за слишком долгого сидения на месте. Ему нравится то, что рядом сидит Вергилий. Кажется, они целую вечность не выезжали никуда вместе. Данте оборачивается к нему и стягивает с головы капюшон красной толстовки, а затем и свои новенькие складные наушники - всё равно батарейки в плеере сели пару часов назад, а снять наушники он просто позабыл. Вергилий бросает краткий взгляд на брата и жестом предлагает воду. Данте берёт бутылку, делает несколько глотков и возвращает, а затем съезжает по пёстрой спинке своего сидения, и упирается коленями в сидение напротив. - Долго ещё? Я уже не могу сидеть, - вздыхает он, откинув голову. - Затекли мышцы? - интересуется Вергилий. - Или не терпится начать миссию? - Ха, миссия, да, - усмехается Данте. - У меня чертовски устала задница. - Впервые слышу, как ты на это жалуешься, - замечает Вергилий очень тихо. Данте сначала глядит недоверчиво, а потом приподнимает брови в удивлении. - Ого, - говорит он, наконец. - У тебя что, хорошее настроение? - Разве ты не видишь этих надувных шаров у меня в руке и праздничного колпака на голове? - Не-а. Но я их... чувствую. И я впервые слышу, как ты по собственной инициативе начинаешь говорить о чём-то таком. - Ты просто многого обо мне не знаешь, - хмыкнув, негромко замечает Вергилий. - Ты так думаешь? - посмеивается Данте. - Вот это лишнее, на мой взгляд. Сейчас ты флиртуешь, Данте, - говорит Вергилий. - Что? Неправда! - И подкрепляешь мои догадки патетическим взрывом эмоций. - Да пошёл ты! - О-о-о, - тянет Вергилий с иронией. - Милый моему сердцу бурлеск. Мне аплодировать сейчас или лучше повременить и дождаться антракта? - Бурлеск я покажу тебе потом, когда мы выберемся из этого чёртового автобуса! - злится Данте, отворачиваясь к окну. А Вергилий тихо смеётся, качая головой. - Данте, ты прекрасен. - Придурок, - огрызается Данте на всякий случай. - Было бы занятно увидеть, как ты сидишь и тянешь носочки в гигантском бокале мартини. С гигантской пластиковой оливкой в руке. Данте не выдерживает и толкает брата обеими руками в плечо, а потом отворачивается к окну. Пассажиры украдкой поглядывают на близнецов, а потом возвращаются к своему ничегонеделанию. Несколько мгновений братья не разговаривают. - Окей. Мои извинения, - чуть успокоившись, говорит Вергилий, хотя глаза всё ещё посмеиваются. - Нет. Иди в жопу, Вёрдж, - хмуро отвечает Данте. - То есть, извинения не приняты? Данте закатывает глаза и вздыхает вместо ответа. На самом деле, извинения приняты, конечно же. Просто когда Вергилий в хорошем настроении, он иногда бывает таким же колючим, как отец - Вергилий во многом на него похож. Унаследовал его скверный характер, его бледность и его пронзительный взгляд. Даже голоса у них почти похожи. Единственное, что Вергилий не получил от Спарды - это его умение наслаждаться моментом. - Тебе нужно больше смотреть вокруг. Может, найдёшь что-то, что тебя не будет раздражать, - говорит ему Данте, обернувшись. - Ну, или кого-то. - Я уже нашёл тебя. - Нет, я сказал, "найдёшь того, кто не будет тебя раздражать". - С чего ты взял, что меня вообще что-то или кто-то раздражает? - удивляется Вергилий, приподняв тонкую бровь. - Я тебя не раздражаю? - Нет. Данте оборачивается и удивлённо глядит на брата. - Ты сейчас серьёзно? - уточняет он. - Я... Я не очень понимаю. Данте фыркает. - Ну, ты же так часто говоришь мне об этом. Ты выталкиваешь меня из своей комнаты сразу после... - он умолкает, оглянувшись по сторонам, и ещё тише продолжает: - Потому что я тебя раздражаю, ты так говоришь. Вергилий устало потирает бровь и пожимает плечом. - Иногда я бываю слишком ленив, чтобы искать причину, ты, бестактный глупец. Я люблю отдыхать в одиночестве. Данте ошеломлён, потому что сказанное Вергилием для него становится чем-то сродни некоего потрясающего открытия, поэтому он даже забывает отреагировать на "бестактный глупец". - Чёрт бы тебя побрал, Вёрдж! - чуть зло, криво усмехается Данте, качая головой. - Нашёл время раскрыть карты. Я бы тебе за это просто... Вергилий оборачивается и смотрит на Данте спокойно. - Что? - сдержанно, но требовательно уточняет он. И Данте немеет и забывает, что собирался сказать. - Я бы просто... - повторяет он неуверенно. Уголки тонких бледных губ Вергилия чуть приподнимаются, в них поселяется едва заметная, почти неуловимая призрачная усмешка, её практически не видно, но Данте точно знает, что она есть, он просто чувствует её. Данте быстро притягивает Вергилия к себе, обхватив рукой за шею, и шепчет ему на ухо: - Почему ты об этом спрашиваешь, а? Я бы тебя поцеловал. Знаешь, так... Чуть-чуть, как все влюблённые парочки в кафе, когда болтают о чём-то неважном. Если бы здесь никого не было, я бы так и сделал. Потому что это ведь хороший момент. Да? Вергилий ничего не говорит в ответ, но и не отстраняется. - И я бы потом... Мы бы... Если бы ты был в настроении, то мы могли бы... Данте обычно в лёгкую сказал бы о том, что действительно собирался сделать потом, он всегда так и говорил, но в этот раз он почему-то не может произнести, потому что ему кажется, что момент некой внезапной душевной близости исчезнет. Не всё и не всегда нужно произносить. Не всегда нужно строить планы. Тем более если всё происходит в такой странной внезапной обстановке, в полупустом автобусе, где есть посторонние, а за стёклами пролетают разноцветные пятнистые горы, обёрнутые туманом, и в окно глядит клонящееся к закату, прохладное и по-осеннему далёкое солнце. И поэтому он неохотно отпускает Вергилия, а тот откидывается на спинку и вытягивает скрещенные ноги под переднее кресло, постукивая полупустой пластиковой бутылкой по колену. А на губах его - та самая едва заметная усмешка, хотя он чуть устало глядит прямо перед собой. Данте поудобней устраивается в своём кресле, опустив одну ногу на пол, и набрасывает на голову капюшон толстовки. - М-да. Это был бы хороший момент, - внезапно негромко произносит Вергилий, не взглянув на Данте. И тот довольно хмыкает и даже не решается взглянуть на брата в ответ, поскольку когда он думает о том, что реально хотел бы сделать с братом, когда Вергилий выглядит вот так уверенно и спокойно, и что тот бы не стал сопротивляться, то во рту у Данте собирается слюна. Когда Вергилий в настроении, это обычно перечёркивает все планы Данте, заново расставляет его приоритеты и меняет преференции. - И я слышу, о чём ты думаешь, - предупреждает Вергилий. - Иногда я слышу тебя. Данте должен сказать: "Не лезь ко мне в душу, мы договаривались не слушать!", но он пожимает плечами и, хмыкнув, говорит: - Будто ты ожидал чего-то другого. - Нет, признаться, не ожидал. - Ты ненароком вынудил меня думать об этом. - Я вынудил тебя нарочно, глупый. - Бо-о-оже. - Данте смеётся, закрывает глаза и упирается лбом в сидение впереди, а щёки его вспыхивают. - Когда мы уже куда-нибудь приедем?! Я больше не могу это слышать. - М-м-м... Воды? - тоже смеётся Вергилий, протягивая ему бутылку. - Это должно помочь. Иначе у тебя начнётся горячка. - Я бы тебе сказал, что мне должно помочь. - Я примерно представляю, но можешь поделиться. Мы ведь братья. - Отстань, - глухо отвечает Данте. - Почему ты всегда об этом напоминаешь? Ты извращенец. - Вот как, - глумливо ухмыльнувшись, отвечает Вергилий. - Ну что ж, как пожелаешь. - Здесь люди. - То-очно. - Я больше не буду с тобой говорить. - Данте зажимает рот руками, показывая, что действительно намерен молчать. - Из-за людей или вообще? - уточняет Вергилий. Данте не убирает ладонь ото рта, но заметно, что он усмехается. Если бы здесь никого не было, Данте бы не стал ни с кем ничем делиться, просто бы сжал брата в объятиях посреди этого прозрачного, осеннего, послеполуденного света, и... - Я честно не понимаю, почему ты такой именно в чёртовом автобусе! - с досадой шипит Данте, убрав руку ото рта. - Я иногда вылезаю из кожи, чтобы уломать тебя, а оказалось, нужно было просто... Окей, дай только добраться до места. Я тебе всё припомню. - Ты всё же заговорил, надолго тебя не хватает, - хмыкнув, замечает Вергилий. - Данте, уверяю тебя, что не буду против. Люблю хорошую драму. Данте резко оборачивается и понимает, что Вергилий, наверняка, увидит его пылающие щёки. - Почему ты не мог промолчать?! - злится он. - Ты сейчас должен был промолчать! Но тот лишь пожимает плечами, даже не взглянув на брата. Вергилий вовсе не смущён, он не краснеет, разве что оранжевый солнечный свет лежит на его щеке мягким клином. Это как-то чужеродно для Вергилия, и кажется, что он может поднять руку и стереть это пятно. И свет исчезнет. Он хмурится, будто размышляя о чём-то серьёзном, чуть вздёргивает подбородок. - Возможно, я должен был, но мне кажется, что я действительно не против, - сообщает он, подумав, а потом кратко пожимает плечами. Вергилий всегда такой. Прислушивается к себе. Он совершает всё в своей жизни исключительно по велению сердца, взвесив, проверив, убедившись, что ему действительно это необходимо. Возможно, потому ему и удаётся всё держать под контролем. Он ничего не делает себе поперёк, но если приходит к какому-то выводу, даже ненормальному, даже к самому противоречивому выводу, то не видит смысла это скрывать от тех, кого это касается. Обычно это касается Данте, потому что Вергилий больше ни с кем и не общается. У Вергилия всегда одна мотивация - его личное желание или прихоть. Он из тех, кто ни в чём себе не отказывает, если это не вредит основной цели. Он вообще ни в чём себе не отказывает. Данте решает идти ва-банк. - Значит, если я решу, что у нас будет секс, ты автоматически соглашаешься, так? - медленно и чётко говорит он брату на ухо. Вергилий приподнимает бровь, затем усмехается и качает головой: - Нет, Данте, он, как и любой наш секс, будет только если Я решу, - негромко говорит Вергилий. Данте отмахивается. - О, да плевать на твоё чувство собственной значимости, если он всё-таки будет. - Разве ты едешь не ради миссии? - помолчав, интересуется он. - Ну я... Ну и что? Одно другому не мешает и... Так, постой-ка. Не пытайся сменить тему! - запоздало возмущается Данте. - Я не пытался, - пожимает плечами Вергилий. - По-моему, мой посыл был очевиден ещё до того, как ты задал вопрос. - О... На лице Данте - глупая, вся абсолютно счастливая, светящаяся улыбка. Не хватает только, чтобы Вергилий погладил брата по щеке. Данте знает, что если бы здесь, в этом автобусе не было всех этих людей в цветных куртках и с рюкзаками, то Вёрдж, скорей всего, так бы и сделал. Это его особая, прохладная, рафинированная нежность, всё, на что он способен, но нежность его так сложно из него вытянуть в обычное время. Её в Вергилии очень мало, жалкие крупицы, но эти крупицы тёплые, как песок на морском берегу, прогретом летним солнцем. И поэтому каждый раз, когда Вергилий делится ею, Данте представляет себе песочные часы. Тёплый песок неумолимо сыплется, сыплется, вниз через узкое горлышко, прямо на дно... Его вверху остаётся всё меньше. Данте заранее сожалеет о том моменте, когда верхняя полость часов, наконец, опустеет. Потому что Данте кажется, будто Вергилий родился с определённым и очень скромным запасом нежности и этот резерв у него невосполним. Когда-нибудь он закончится и с ним закончится всё теплое. Когда исчерпается эта нежность, сам Вергилий изменится. Может, поэтому Данте и старается её беречь и не приходит слишком часто, растягивая её надолго, опасаясь того момента, когда брат больше не сможет ему её дать. Опустеет. Не понимая причины, у Данте всё равно в глубине живёт предчувствие, что когда Вергилий изменится, с ним случится что-то страшное. Всегда было это предчувствие. И Данте думает, что эти их отношения, утрированно близкие иногда, как-то удерживают Вергилия и его вот это тепло. А когда нежности не станет, Вергилий исчезнет. У брата же едва ли не на лбу написано: "Я просто заскочил на минутку для того, чтобы вы привыкли ко мне, но кажется, ошибся дверью. Ошибся миром. И скоро я уйду." Данте охватывает меланхолия и он смаргивает, отворачивается, бросив взгляд за окно, чтобы брат случайно не посмотрел ему в лицо. Вергилий ничего не знает о песочных часах и, может, поэтому он так спокойно прикрывает глаза, откидываясь на спинку сидения. - Там на заправке будет магазин, - говорит Данте. - Я не сдержусь и прихвачу зефир, чтобы жарить его на прутиках. Да? - Главное - купить воды и непортящихся продуктов, - отвечает тот. - Ну да... А зефир? - настаивает Данте. Вергилий вздыхает. - Хорошо. Если хочешь. Данте улыбается довольно. - Ты сегодня – сама нежность, бро, - подняв брови, замечает Данте. - Ты, как и всегда, сама глупость, - отмахивается Вергилий. - Заткнись. Окей? – просит Данте. - Просто заткнись. - Как скажешь, - закатив глаза, говорит Вергилий в ответ. Вергилий едет добывать артефакт и сражаться с демонами, ему плевать на зефир, Данте едет жарить зефир на прутиках и сражаться с демонами, ему плевать на артефакт. Вот такие разные у близнецов интересы. Данте решает, что, в любом случае, теперь всё сказано. Он кладёт голову брату на плечо и вскоре засыпает, а за стеклом мимо него всё проносятся разноцветные лоскуты ранней, пока ещё солнечной осени, остывающей на склонах гор. ************* - Так. Ты, Данте… Ты понесёшь воду, - сообщает Вергилий брату, когда они стоят у обочины дороги, поросшей пожелтевшей травой. Они только что скупились в магазинчике с бледной неоновой вывеской «24/7», находящемся на развилке. И теперь впереди - только чёрная лента дороги, а по обе стороны от дороги расплескалась зелень сосен и елей, плавно уходящая вниз. Лиственные леса, похожие на разноцветные озёра, растеклись по горному плато. За ним, но будто бы совсем рядом, мирно и блекло маячат горные вершины, тут и там уже присыпанные снегом, утопающие в предвечернем розовом свете, будто серые и умиротворённые застывшие волны. Данте оглядывает всё это, ощущая себя крошечным насекомым посреди этого океана из простора и какого-то грустного бесконечного света. Глубоко вдыхает прохладный воздух. Нет. Он бы не оставил этот мир. Точно нет. - При всём уважении к твоему романтизму... Но сейчас - самое время отставить в сторону мольберт и потащить воду, - настаивает Вергилий у него за спиной. Данте оборачивается к брату и улыбается беспечно и солнечно. - Мне просто нравится... Когда так много света, - почему-то говорит он. Вергилий оглядывается по сторонам, прищурившись, глядит в яркий красный диск солнца, зависший над вершинами гор. - Да, занятное освещение, - признаётся он. - А теперь время нести воду. - А почему я? Это самое тяжёлое! - замечает Данте в негодовании, зачем-то оглянувшись на оставшийся за спиной городок. - Ты так считаешь? Хорошо. Тогда воду понесу я, - пожав плечами, спокойно отвечает Вергилий. - Ты возьмёшь остальное. Вергилий начинает перекладывать бутылки с водой из магазинного пакета в свой рюкзак. И Данте становится стыдно. - Да ладно, я возьму это дерьмо, - бормочет он, запуская руки в пакет. - Всё в порядке, мне не тяжело, - спокойно говорит Вергилий, забрав себе последнюю бутылку. - Мне тоже не тяжело! - Теперь уже слишком поздно - я упаковал воду к себе. Будь последователен, я не раз тебе говорил. Вергилий надевает рюкзак на плечи и поправляет лямки. Он выглядит так, будто полжизни провёл в походах, а не в Оружейной или в тренировочном зале. Хотя походов было не так уж мало. И как всегда он собранный и спокойный. Что в Вергилии всегда раздражало и поражало, и раздражало Данте - так это его умеренность. Вергилий никогда не спит дольше, чем нужно, не ест больше, чем нужно, не нервничает больше, чем стоило бы. Скорее даже, гораздо меньше. Он, в отличие от Данте, никогда не пользуется внезапно полученными бонусами от жизни и действует по принципу простоты и минимализма, аккуратно принимая всё таким, как есть, ничего не требуя и не изменяя своим принципам. Он просто моментально сживается с любыми обстоятельствами, становится частью их и приспосабливается ко всему на свете, тут же решая, стоит ли брать верх или просто сидеть молча и ожидать, когда всё закончится. Поэтому удивить его чем-нибудь очень сложно - он чересчур быстро ассимилируется с новой обстановкой, сразу же про себя расставив приоритеты, изучив плюсы и минусы. И держится незаметно в стороне. Но поэтому он всегда и оказывается надёжным напарником: он успевает увидеть то, что ускользает от Данте. Вергилий внимательно и молча старается изучить и запомнить всё до мелочей, чтобы понять, где искать выход в случае какой-нибудь внезапности. И никогда не позволяет сбить себя с пути. У него всегда имеется план Б, а если и он не срабатывает, то Вергилий тут же генерирует очередной план. Если всё идёт из рук вон плохо – он станет действовать по наитию и всегда выйдет сухим из воды, вытянув и брата, который частенько влипает во всё подряд из-за своей подростковой безалаберности. Вергилий скорей всего вытащит его, взяв ответственность на себя. Потому что Вергилий не боится расплаты и любое наказание будто бы обтекает его, нечувствительно задев его оболочку и нисколько не повредив личность и её целостность. И это всё чертовски подкупает Данте. Иногда ему кажется, что это – особый план Вергилия, чтобы затянуть его в его, Вергилия, жутковатый мир. Но Данте снова и снова ловит себя на мысли, что в такие моменты готов следовать за братом куда угодно. А иногда нет. - Никогда не видел таких упёртых и принципиальных... - тут Данте не может подобрать правильного слова. - Пошёл ты, - бросает Вергилий. Данте вынужден признать, что выглядит Вергилий лучше, чем раньше. Наверное, просто непривычно видеть его таким, стоящим посреди всего этого огромного открытого пространства, наполненного вечерним прохладным солнечным светом и терпкой ветреной осенью. Данте думается, что ему это всё потрясающе идёт. Вот Вергилий стоит здесь. И, вроде бы, рядом, но кажется, что сам по себе. Этот ореол отстранённости и намеренного одиночества всегда так ощутим, что иногда кажется преступлением нарушать его. Кажется, что Вергилий стоит рядом с осенью, а не в ней. А иногда Данте необъяснимо жаль Вергилия. Не всегда, но иногда всё же жаль, хотя он не может объяснить себе причину этой жалости. Или сострадания. Данте со светлой грустью наблюдает за братом, который в этот момент молча застёгивает свой тёмно-синий тренч. Тренч этот весь такой строгий и сидит точно по фигуре, а сшит, конечно же, на заказ. Вергилий поправляет аккуратный воротник высокой стойкой, затем разворачивается и, не сказав больше ни слова, уходит прочь вниз по дороге, а подошвы его ботинок едва слышно ступают по асфальту. Он так себя ведёт, будто кроме него самого здесь действительно никого нет. - Сам пошёл! - запоздало огрызается Данте, но Вергилий не реагирует. Тогда Данте хватает пакет с едой, быстро засовывает его в свой рюкзак, набрасывает лямки на одно плечо и догоняет брата. Им теперь предстоит спуститься вниз, затем пройти в гору по дороге и свернуть к руинам Айронтона, которые, по идее, должны будут показаться слева. Отец сказал, что подготовил им место в одном из обветшалых домов. Этот дом нужно успеть найти до того, как стемнеет, а если они не успеют, то придётся разбивать палатку. Палатка, конечно, предпочтительнее - так Вергилию некуда будет отстраняться от братишки, но у Вергилия резко изменилось настроение и это, как всегда, застало Данте врасплох. - Ты ведёшь себя, как полное дерьмо! - заявляет он, догнав брата. Вергилий глубоко вздыхает и оборачивается. - Ты так сильно хочешь понести воду, Данте? - интересуется он спокойно. - А? - Если ты хочешь понести воду, я согласен. Неси воду и молчи. Договорились? - То есть, сейчас ты говоришь мне, что я должен отвалить? - М-м-м... Не совсем так, - он поправляет лямки рюкзака на плечах. - Я предлагаю тебе прислушаться либо к себе, либо ко мне. Но не действовать хаотично. Выбирай любую дорогу и иди по ней. Понимаешь? Вергилий теперь выглядит холодным и отстранённым. Данте ненавидит когда он такой. А такой он почти всегда. Он просто, как и обычно, растворился в окружающем пространстве, стал частью его. Такой же далёкий, прохладный и никому никогда не принадлежащий. О таких ещё говорят: "сам себе на уме". Совсем недавно, в автобусе, Вергилий был близким и даже почти нежным, а сейчас в это снова трудно поверить. - Тут одна дорога, если ты не видишь, - бормочет Данте. - Значит, у тебя нет выбора, - пожав плечами, говорит Вергилий. - Иди со мной. - Ну уж нет. Данте сдувает чёлку со лба и уходит вперёд. Ему вспоминаются слова одного умного человека о том, что нужно сохранять спокойствие перед внешней угрозой и сживаться с обстоятельствами. В этом смысле Вергилия, конечно, трудно превзойти. Наверное, он, всё таки, вполне себе мудрый. И это в его-то возрасте. - Даниэль Дефо. "Самая высокая степень человеческой мудрости - это умение приспособиться к обстоятельствам и сохранять спокойствие вопреки внешним угрозам", - сообщает Вергилия, следуя позади. - Вергилий, - предупреждающим тоном говорит Данте, обернувшись. - Не заглядывай, куда не просят! - Извини. Иногда я не могу отказать себе в удовольствии, - усмехается тот в ответ. - Мне нравится, что я почти научился слышать тебя. Данте останавливается. Смотрит на брата уничижительно. - И? - криво усмехнувшись, спрашивает он. - Получил удовольствие? - Конечно, - отвечает Вергилий, уже поравнявшись с Данте. - Мы же братья. Постой-ка. Данте, ты как всегда. Он убирает крошечный жёлтый листок, запутавшийся в серебристых волосах младшего брата. Одёргивает его куртку и удовлетворённо кивает. - Идём, - произносит он. И всё. Данте не знает, что сказать. Каждый раз, когда Вергилий делает что-то подобное, - например, невзначай отряхивает пыль с его плеча, смахивает длинную чёлку с его лба или одёргивает его куртку, вот так, как ни в чём не бывало, - он выбивает почву из-под ног у Данте. И Данте никогда не знает, что ответить. Будто все претензии Данте - не серьёзные. И когда Вергилий делает что-то подобное, претензии действительно кажутся несерьёзными в глазах самого Данте. Не важнее убранного из волос жёлтого листка. Потому что Вергилий всячески старается избегать физического контакта с кем бы то ни было. Кроме Данте. Вергилий говорит тогда: "Это твоя привилегия. То, что мы близнецы." И чёрт бы всё это побрал, но Данте действительно иногда верит в то, что это его привилегия. Данте иногда принимает брата очень близко к сердцу и ему хочется, чтобы с Вергилием было так же. Но он не уверен, что это вообще возможно. Вергилий, кажется, никогда не думает за двоих. А потом вот так запросто и одёргивает куртку Данте. Близнецы молча шагают по дороге-серпантину, уводящей их всё дальше от цивилизации. Вергилий смотрит вперёд, Данте оглядывается по сторонам, а тем временем солнце уже коснулось самым краем горных вершин. Скоро начнёт темнеть. - Вот он, - произносит Вергилий. Удивительно то, что Данте, который всё время рассматривал горы, не заметил того, что заметил Вергилий, который всё это время глядел вперёд. Данте глядит туда, куда кивнул Вергилий. Высоко в горах чернеет крошечное, какое-то колкое и резкое пятно мёртвого города, а маленькие разрушенные домики выглядят особо неприглядно в свете заходящего солнца. - Там бывает дофига туристов осенью. Ты знал? - спрашивает Данте. - Будут мне докучать - сброшу их в горный поток вниз со скалы, - пожимает плечами Вергилий и, увидев выражение лица брата, начинает смеяться. - Ты такой доверчивый! Я просто пошутил. - Я устал от твоего чувства юмора, - стонет Данте. До Айронтона остаётся всего пару миль, может, чуть больше, но Данте уже совершенно не хочется до него добираться. - Данте. - Вергилий прищуривается и оборачивается к брату. – Как поживает твоя нога? - Чего? – удивляется Данте. - Кажется, всё в порядке. Поэтому вот моё предложение: давай не пойдём по дороге. Заберёмся по скале. – Вергилий усмехается. - Так мы срежем путь. Это могло бы быть весело. Данте прищуривается, раздумывая и поглядывая на жутковато маячащий вдали Айронтон. - Давай, кто быстрее, - соглашается он. - Тем более, в темноте это будет сложнее. - Отлично, - усмехается Вергилий, кивнув. - Только будь поосторожней. Я тебя знаю. - Кто бы говорил, - хмыкнув, отвечает Данте и вздёргивает подбородок. И они, переглянувшись, бегут вперёд, чтобы спрыгнуть вниз на повороте и карабкаться в горы без страховки с грузом за плечами. Потому что это должно быть весело.