Призрак Юпитера

- Как-то это не весело, - бормочет Данте. – Нет. Это нихуя не весело. - Мы пересидим здесь, а утром займёмся обустройством и установим ловушку, - спокойно говорит Вергилий. - Или тебе больше по душе палатка? - Палатка и подальше от этих руин, - мрачно отвечает Данте, поглядывая на медленно проплывающие вокруг слепые окна домов с выбитыми стёклами и проваленными крышами. Здесь так уныло, что Данте обхватывает Вергилия за шею покрепче. Вергилий не возражает. Может быть, ему тоже уныло. - Мы почти пришли, - говорит он негромко, будто кто-то, кроме Данте, может услышать его и разозлиться. Когда-то всё здесь было иначе, но столько времени прошло со времени той маленькой войны. Время взяло своё и будто бы замерло обломками балок и перекрытий, осколками грязных стёкол под ногами и невидящими глазами пустых чёрных окон. Почему-то даже ветер здесь угомонился и ни единый листок не шелохнётся, а где-то рядом, прямиком из тоскливого полумрака доносятся привычные песни ночи: это надрываются невидимые сверчки, спрятавшиеся в желтеющей траве. День почти завершился и осеннее потемневшее небо медленно и бесшумно дотлевает на западе блеклой прозрачно-красной полосой. Шаги путника - непривычные здесь, нежданные и, кажется, нежелательные, - нарушают вязкую привычную полутишину города-призрака, притаившегося в темноте бесконечных гор. - Эти руины всё же будут понадёжней, а если начнётся непогода, то мы могли бы там укрыться и переждать, - замечает Вергилий, переступая через поваленное дерево. – Дом, на который указал отец, должен быть отмечен. - Каким-то словом? - Думаю, да. - «Пряничный домик»? Вергилий усмехается. Данте разглядывает развалюхи и полусгоревшие избушки, и крепкие деревянные здания, выстроенные, кажется, на века и молчаливо маячащие в сумерках. Стёкол и дверей нет, но сами дома выглядят вполне надёжно. А вот тот белый двухэтажный особняк с ограждённым двором – да в него же можно прямо сейчас переехать и жить! - Не такие уж тут и руины. Я думал, будет хуже, - замечает Данте. - Не прошло и века с тех пор, как Айронтон забросили. Здешние мужчины немного повоевали с чиновниками, потом шахты закрыли, а выжившие жители разъехались, - объясняет Вергилий. - Мы можем остановиться где-нибудь, где… Где можно жить? – спрашивает Данте, не замечая, что он барабанит пальцами по спине брата. Но Вергилий кратко качает головой: его, конечно, что-то не устраивает. Потому что знака нигде нет. - Мы можем остановиться там, где безопасно. - Эй, да это же просто шахтёрский посёлок! Тут везде безопасно и все дома настроены кое-как. Сначала Данте кажется, что строения здесь и правда возведены в хаотичном порядке, будто кто-то высыпал эти домики из огромного мешка и так оставил. Ведь куда ни глянь –мрачные пятна зданий проступают из-за растущих по обочинам дороги берёз и елей, тёмные и заброшенные, тут и там. Они будто разгруппировались, затаились, но готовы выдвинуться из полумрака вместе по команде. И со временем Данте замечает, что все домики выстроены вдоль протоптанной дороги. Айронтон поделен на улицы? Вергилий переходит от одного дома с дверями к другому, заглядывая в окна, во мрак каждого из них и минуя только те, двери которых сорвались с заржавленных петель; из-под подошв ботинок слышится хруст и шорох. Вергилий направляется по дороге почти к самому отшибу, безапелляционно утаскивая с собой и брата. Данте становится как-то тревожно. - Вот он, - наконец, говорит Вергилий, останавливаясь. Данте поднимает голову и недовольно глядит на унылое деревянное строение, больше напоминающее флигель, чем дом для проживания. Данте вздыхает. - Я видел там дом с надписью «Городской муниципалитет» и ещё – пожарный департамент, - говорит он разочарованно. – Они классные. Почему из всех приличных домов, вроде того церковного прихода или хотя бы той белой двухэтажки, мы выбрали именно этот?! Он же дальше всех от дороги! – Данте снова вздыхает. – И почему мы должны жить посреди этих чёртовых ёлок?! Вергилий усмехается. - Во-первых, мы не выбирали. Во-вторых, это не ёлки, а сосны, - говорит он, будто это что-то объясняет. – Ель там только одна, видишь? Дом находится далеко от дороги и почти не просматривается оттуда. Именно поэтому отец его и выбрал: днём здесь всё ещё могут ошиваться туристы, разве не ты мне говорил? Приходят сфотографироваться и поглазеть на жёлтый лес вокруг. Но сюда они едва ли забредут. – Он качает головой. - Кроме того, мне не хочется жить в приходе: я далёк от образа мальчика из церковного хора. - С этим не поспоришь, - вздыхает Данте. Мрачный и чёрный дом стоит на отшибе, по ту сторону луга. И сразу за домом возвышается тревожащая стена из ночной пустоты. Кажется, будто кто-то когда-то нарочно выстроил этот дом именно здесь для того, чтобы много лет спустя в него пришли двое близнецов-полудемонов выполнять отцовский приказ. - Внутри или снаружи? – снова спрашивает Вергилий, глядя на дом вдалеке. - Ну, давай поставим палатку внутри руин, - пожимает плечами Данте. - Так будет теплее. - Нет, это был глупый вопрос, извини. - Вергилий качает головой. - Так будет слишком мало свежего воздуха, одежда провоняется сыростью, - он передёргивает плечами. – Идём. Вергилий, кажется, устал таскать брата, но он из тех, кто не обращает внимания на усталость, поэтому несёт его через луг, утопающий в чёрной траве, и у Данте едва ли не кружится голова от холодного воздуха, одуряющего запаха неизвестных ему умирающих цветов, усеявших поляну вокруг, и надрывного, оглушительного хора сверчков. Данте поднимает голову и глядит в испещрённое белыми звёздами небо. Глаза широко раскрываются. Кажется, будто это замер светящийся ночной снегопад. Или чёрное небо летит вниз с недосягаемой высоты, падает ниже, ниже. И вот-вот рухнет. Обрушится прямо на них с братом и на все эти горы, и на луг и раздавит и эти дома, и всех этих чёртовых сверчков, заставив их замолчать. И тогда наступит невыносимая, первозданная, звенящая тишина. Данте смаргивает и ухватывается покрепче за плечо Вергилия. В этот миг наваждение спадает и ему на смену приходит ощущение полного спокойствия. Нет, небо не упадёт и ничего не разрушит. А если это случится, то Вергилий непременно удержит падающий небосвод, и Данте ему поможет. Потому что Вергилий никогда не обращает внимания на такие мелочи, как падающее небо. - Здесь такое странное небо… - внезапно произносит Вергилий, остановившись. - Кажется, оно может упасть и затопить всё вокруг. Не так ли? «Затопить всё вокруг.» Данте казалось, что небо твёрдое, как монолит. Но, возможно, сравнение Вергилия как-то правильней. Небесная чаша накренится, опрокинется, чернильное небо потечёт из неё и зальёт всё вокруг своей тайной темнотой с вкраплением белых искр. Интересно, каково небо было бы на вкус? - Сладкое как патока, - говорит Вергилий вслух. - Или безвкусное как вода, - произносит Данте, даже не разозлившись, что Вергилий подслушал его размышления только что. - Нет, наверняка, оно горькое как дёготь, - предполагает старший из близнецов. – Оно и выглядит так же. Как дёготь. - Ага. И звёзды хрустят, как карамельная трость? – усмехается Данте. Он испытывает непреодолимое желание немедленно обнять брата покрепче и сказать, что если Вергилий захочет капкейков с черникой прямо сейчас, Данте сбегает в Портланд очень быстро, даже со своей сломанной ногой и успеет к закрытию кафетерия. Вергилий усмехается, наверное, раздумывая о хрустнувших звёздах. - Если с небом что-нибудь случится – я рассчитываю на тебя. Ты всё исправишь: ты ведь хороший парень. А я тебе помогу, - говорит Вергилий. И Данте даже не знает, что сказать теперь. Он думал, что удерживать небосвод будет как раз таки брат. Вергилий снова идёт вперёд, шурша травой, которая скрывает его ботинки, будто ступает по мелководью тёмной реки. - Там будет такое же небо? – негромко спрашивает Данте. - Нет, - сразу отвечает тот. – Вообще-то, я не уверен, что там вообще есть небо. Не думаю, что там кто-то смотрит на него. - А ты смотрел бы? – Данте поглаживает пальцами его шею, чтобы задеть кончики отросших волос. - Я достаточно смотрел на него по эту сторону. – Он чуть пожимает плечами. - Мне вполне хватит. - Но-о… - Данте глядит на его отчётливый профиль, чуть прикорнув к плечу. – Тебе оно нравится? - Данте, - предупреждающе произносит Вергилий. - Нет, я просто хочу понять. Если ты уйдёшь – ты не будешь жалеть о том, что больше всего этого не увидишь? Иногда Данте кажется, что в какие-то особые моменты говорить о прощании брату ещё неприятней, чем самому Данте. - Я буду жалеть только о том, что больше не увижу тебя, - отвечает Вергилий совершенно спокойно. – Но со временем я… забуду. - Это, по-твоему, дофига достижение?! – В голосе Данте – злая досада и горькая обида. - Да нет же! – внезапно уже с раздражением прикрикивает Вергилий. У Данте внутри досада и обида сразу превращаются в тихо мерцающую радость. Старший из братьев тут же берёт себя в руки и чуть откашливается. Нет. – Вергилий говорит уже спокойно и качает головой. – И поэтому я уже говорил: мне заранее жаль, если когда-нибудь я тебя забуду. Но пока я буду помнить тебя – тебе придётся остерегаться. Я ведь знаю, чего может стоить мой билет в одну сторону, брат. – Он усмехается. – Боюсь, ты ещё будешь желать, чтобы я подольше не появлялся на твоём пути. – Он подхватывает брата поудобней, спускаясь по пологому склону. - Чёрта с два, - хмыкнув, отвечает Данте. – Ни за что я не буду желать такую чушь. Не пытайся меня запугать, иначе обоссусь прямо у тебя на руках. - Отвратительно, - усмехнувшись, комментирует Вергилий. - Я вообще не понимаю, нахуя ты всё это мне сейчас рассказал! – выходит из себя Данте. – Лучше бы вообще молчал. - Из всего сказанного мной следует, что тебе нужно наслаждаться моментом, а не решать нерешаемые вопросы и думать о неизбежном, - поясняет Вергилий. – Тебе нужно радоваться, что я несу тебя на руках, и тебе не приходится скакать на одной ножке, допустим. Не печалиться по поводу будущих прощаний и встреч, и попытаться быть выше этого. – Вергилий прищуривается и глядит на дверь дома: да, вот он знак. – Ну, и ещё - поскромнее одеваться, поменьше есть и прекратить, наконец, сквернословить. Всё ясно? – он оборачивается к брату и тонко улыбается. - Да что ты за… - Данте выдыхает, потому что чувствует, что проигрывает. Если бы Вергилий не улыбнулся, то Данте мог бы сказать что-нибудь ядовитое, но это странное расположение духа брата просто выводит его из себя и делает беспомощным. - Можно подумать, что ты вообще знаешь, что такое «наслаждаться» и тем более – «наслаждаться моментом», - только и находит, что сказать, Данте. - О, я наслаждаюсь моментом! – уверяет Вергилий. – Чаще, чем ты думаешь. Просто моменты, созданные для наслаждений, у нас разные. У нас несопоставимое видение прекрасного. Хотя… - он задумывается. – Хотя есть кое-что, что нам одинаково нравится. - Поверить в это не могу, - покачав головой, говорит Данте. – И что же это? - Данте Спарда. - Чт… Ну Вёрдж… - Голос у Данте таки сломался. Данте кажется, что, помимо ноги, у него начинает ныть абсолютно всё. Он переживает такую бурю эмоций, словно кто-то ткнул в него волшебным электрошокером и случайно задел самый болезненный участок души. Данте откашливается, не понимая, что нужно говорить. – Ты что несёшь, Джил?! Как же я тебя ненавижу, когда ты вот так делаешь. - Ну ты ведь сам задал вопрос! – возражает Вергилий. - Но я же не знал, что ответ будет вот такой! – возмущённо произносит Данте. - Ты начинаешь тушеваться, услышав что-то, на что не рассчитывал. Это признак неуверенности в себе и знак недостаточного знакомства с собственным внутренним миром. - Пошёл в жопу со своей неуверенностью! – злится Данте. – Моя мотивация – быть крутым парнем и держать тебя рядом! - А моя - получить желаемое. И моя мотивация настолько сильней твоего желаемого, что я сейчас удивляюсь, как я вообще могу держать тебя на руках: ты такой жалкий! - Ах ты ублюдок! Быстро отпустил меня! – Данте начинает вырываться, но брат ухватывает изо всей силы так, что Данте на миг пугается. - Вергилии-ий! Поставь меня на землю! Вергилий смеётся, запрокинув голову, и Данте, вздрагивая у него на руках, думает о том, что хотел бы перегрызть ему горло, а потом – останавливать кровотечение, уложив его голову себе на колени и извиняясь тысячу раз. Интересно, Вергилий хоть сам понимает, насколько он неправильный? Как разбитый калейдоскоп с потёртым смотровым отверстием: отражение цветных стекляшек в таком калейдоскопе никогда не образуют симметричный правильный рисунок. Вместо этого появляется что-то непонятное и красивое, а потом стекляшка чуть сдвигается и красивое становится гротескным и безобразным. Но стекляшки всё такие же разноцветные за мутным смотровым стеклом. - У тебя с головой не всё в порядке! – нервно замечает Данте. – Понял?! - Да, мой маленький жалкий брат. - Это ты меня назвал жалким?! Пусти! П… Э-эй, ты что делаешь?! - Отпускаю? - Нет! Какого чёрта? У меня же нога… Вот. Так и держи. ****** - Думаю, эту ночь придётся провести на голой земле, - сообщает Вергилий, опуская брата. – Дьявол, Данте, тебе и правда пора сбросить пару фунтов. - Или тебе набрать, - поднимает бровь Данте. - Я в отличной форме, ничего лишнего, - потягиваясь, говорит Вергилий, а затем поправляет тренч. - Да-а-а… Никаких тебе ямочек над крестцом, - отчего-то мечтательно произносит Данте. Вергилий ухмыляется. - Для меня в них нет нужды: я всегда могу воспользоваться твоими. - Э-э-э… Заткнись. – Данте краснеет и ощущает, как горят его щёки. – Заткнись, Вергилий. Брат пожимает плечами и оглядывается на деревянный пустой дом. Дверь закрыта и на ней начертан какой-то едва ли различимый знак. - Подождёшь меня здесь в одиночестве? – больше предупреждает, чем спрашивает Вергилий. Почему Вергилий не реагирует на оскорбления?! - Нет. Догоню тебя и пробегу стометровку, - хмуро отвечает Данте. Ему снова становится ужасно стыдно за собственную беспомощность и распухшая нога нещадно ноет. Вергилий оглядывает его и кивает. И не успевает делать и шагу: Данте ухватывает его за лодыжку. Вергилий оборачивается с удивлением, но Данте ничего не говорит, просто смотрит. - Не за что, - наконец, произносит Вергилий, зачёсывая волосы ладонью. - И ещё ты должен меня поцеловать, - говорит Данте. Вергилий поднимает брови. - Данте. Я ухожу всего на пару минут. - Это ничего не меняет. У меня такое настроение. - М-м-м… Но я рассчитывал, что… - Вергилий не договаривает и раздумывает, затем опускается на колено и, поддерживая голову брата за затылок, прижимается жёсткими губами к его губам. Данте тут же обхватывает его за шею и крепко зажмуривается. Вокруг заливаются сверчки и всё кажется ужасно тайным и странным в этом месте, попавшем в окружение ночи. Данте отпускает брата и тот беззлобно шлёпает его по затылку ладонью. - Неудачливый романтик, - говорит Вергилий с усмешкой, а потом касается лбом его лба, прежде чем тот успевает возразить, и слова остаются не высказанными, застряв где-то в солнечном сплетении. Данте прижимает руку, будто бы, чтобы проверить там ли слова и собирался ли он вообще что-нибудь говорить. Кажется, ничего. Нет никаких слов. Только переполняющее тепло. Всё дело в том, что Данте решил погеройствовать пару часов назад. Сказал: "Эй, Вёрдж! Смотри и учись!" Перепрыгнул через ущелье на угрожающе нависающий над пропастью камень. Слишком поздно понял, что глыба нестабильна, и рухнул вниз вместе с ней под ядовитое замечание брата: "Спасибо, но я тоже так умею, дурак". Вергилий поглядел на то, как глыба со свистом полетела вниз вместе с Данте, и спрыгнул. Пять минут спустя, он, чертыхаясь, искал брата внизу. Даже без фонаря. Просто по звуку: Данте зло стонал и ужасающе сквернословил и, следуя этим воплям, Вергилий и обнаружил его возле самого края. И когда нашёл, Данте даже не двигался. Лишь поглядел на Вергилия ошеломлённо и всхлипнул без слёз, сообщив сиплым шёпотом: «Вергилий, я расшибся. Я расшибся нахуй.» Вергилий приложил ко лбу руку, раздумывая, потом кивнул. Откашлялся, и сказал: «Немного расшибся, но голова цела. Нужно как-то… собрать тебя обратно». Он оглядел брата, попытался его приподнять, и услышал, как Данте взвыл. Тогда Вергилий отдёрнул от него руки и произнёс: «Так, Данте. Всё верно: ты расшибся. Нахуй». У Данте на губах пузырились кровь и ругательства, Вергилий даже не знал, чего было больше. Когда ругательства и кровотечение иссякли, старший из близнецов сел рядом и начал ждать. Тело Данте обычно восстанавливалось как-то неохотно, поэтому Вергилий время от времени замечал что-то, вроде «Почему ты такой ленивый даже перед лицом смерти?! Шевелись же!», а Данте говорил: «Ничего не шевелится. Это же не от меня зависит!» В темноте и холоде они провели, кажется, бесконечно долгое время, прежде чем Вергилий вздохнул и решился. «Нужно попробовать тебя поднять. Иначе мы умрём здесь от старости». Данте, конечно, протестовал. Говорил всякое, вроде: «Я тебе руки переломаю!», но Вергилий молча поднял брата на ноги. «Ну-у… Вроде, ты уже не разваливаешься на части. Попытайся постоять.» Данте попытался, и Вергилий тут же выяснил, что одна нога у брата, должно быть, не в порядке, хотя по описанию "ёб твою мать, ты видел?! Так больно, что просто охуеть!", можно ошибиться в диагнозе. Поэтому Вергилий уточнил: "Охуеть - как в тот раз в госпитале или ещё сильнее?" Данте подумал и сказал: "Не так больно, как после агрида, но всё равно охуеть." "Ты охуеваешь как-то слишком уж часто, брат", - мрачно заметил Вергилий, осматривая ногу. "Я просто часто падаю в последнее время", вздохнул Данте, на что Вергилий ответил: "С этим не поспоришь. Не учитывая переломов рёбер, у тебя перелом ноги: малоберцовая кость и внутренняя лодыжка. Прими мои поздравления», а Данте сказал: "Спасибо, бро. Я ещё хотел бы поблагодарить маму, папу и эти горы за то, что такой перелом стал возможен. Спасибо, блядь." Вергилий тогда впервые за всё время рассмеялся. И Данте, несмотря на боль, тоже. Немного несчастно, зло, но даже тогда смех Вергилия значил для него немало. Сначала они хотели остаться там, у обрыва, но Вергилий решил, что у него хватит сил дотащить брата по горной тропке, оставив здесь рюкзаки и свёрнутую палатку до завтра и прихватив только две бутылки воды. Данте засомневался в мотивации брата и спросил: "Ты что-то подозрительно часто таскаешь меня на руках", а Вергилий потёр бровь запястьем и ответил: "Кому-то пришлось бы. Ты ведь ужасный оболтус." И Данте спросил: "Ну и зачем тебе это?", а Вергилий пожал плечами и сказал негромко, подумав пару секунд: "Наверное, это... Чтобы ты помнил и хорошее тоже". У Данте внутри тотчас поселилась горячая, тяжёлая пустота; ухнула вниз камнем, прямо как та глыба, оставившая после себя лишь глухой, раскатистый грохот где-то далеко внизу. Только пустота внутри у Данте действительно оказалась раскалённой, обожгла горло и глаза. Глаза тут же заслезились от злости. Но Данте промолчал и они с братом отправились вверх: Данте на руках у Вергилия. И до самого конца близнецы не обмолвились ни словом. Данте ненавидел брата в этот момент так сильно, что хотел выбраться из его рук и сбросить вниз с узкой тропинки, потому что Вергилий в один миг и так просто превратил вечер приключений в очередной вечер прощания, а Данте от всего сердца ненавидел прощаться. Данте просто не хотел и никогда не захочет отказываться от брата, и он не уверен, что когда-нибудь наступит такой особенный день, когда он решится причинить Вергилию вред. Данте просто не представляет как это: причинить Вергилию вред. Потому что до Вергилия Данте носили на руках только родители, когда он был младенцем. Как можно невзлюбить того, кто несёт тебя на руках по горной тропе в ночных сумерках? Кроме того – а вдруг он бросит?