Призрак Юпитера

Вергилий ходит внутри дома, шурша и хрустя строительным мусором, которого, наверное, полно на полу. Данте изредка видит только пятна жёлтого света, хаотично соскальзывающие из окна на траву вокруг строения. Вергилий явно чем-то недоволен, пиная там куски кирпичей и деревяшек от сгнившей мебели. Данте успел расслабить шнуровку на ботинке, но так стало только хуже, а голень и весь голеностоп распухли почти сразу до неимоверных размеров. Так, что Данте косится на них с подозрением уже пару минут и не может поверить, что это – человеческая нога. Хорошо ещё, что она спрятана под носком, иначе неприятно даже воображать, какого цвета теперь кожа, натянувшаяся на этом распухшем бревне, ещё недавно бывшее его ногой. Может, лучше было бы не пытаться расслабить ботинок. - Ну и дрянь, - доносится голос Вергилия из чёрной утробы пустого дома. - Это точно, - бормочет Данте, осторожно потрогав ногу пальцем. - Чтобы разобраться здесь, понадобится целый день. И много света. Ого! - Что там?! - сквозь зубы цедит Данте, пытаясь уложить ногу так, чтобы снизить орущую боль. Вергилий не отзывается сразу. - Н-ничего, - наконец, докладывает он с неуверенность в голосе. - Ничего, просто слишком много паутины и... ещё какой-то мерзости. А, это вовсе не мерзость, а плесень. - Как по мне, так тоже мерзость, - пожимает плечами Данте, трогая себя за колено аккуратно. - Плесень неприятна, но иногда бывает полезной, - замечает Вергилий и кажется, что он находится где-то в глубине дома, потому что голос его звучит тихо, издалека. - Вот как ты. - Я тебе зубы выбью! - Ногой? - У меня одна здорова! - Да. Но ты будешь на ней стоять. Вергилий посмеивается откуда-то из глубины тёмного дома, расхаживая по обломкам. А Данте снова смотрит на небо. Туда, где только что окончательно догорел день, оставив после себя пепельную ночь со светящимися белыми, холодными угольками звёзд. Их здесь так много, что небо почти белое от этих звёзд. Совсем не такое, как в Портланде. - Офигеть, - шепчет Данте, не моргая, вперившись взглядом в головокружительную высоту. В этот момент Вергилий выбирается через окно дома, проходит пару шагов и останавливается возле брата, отряхивая брюки на коленях от пыли и снимая лоскуты паутины с рукавов тренча. - Там непостижимый бардак, - комментирует он и тут же интересуется: - Что ты сказал? - Офигеть, сколько же звёзд, - шепчет Данте, запоздало сморгнув. – Ты только посмотри. Вергилий поднимает голову и снова оглядывает кусочек мерцающей бесконечности у себя над головой. Она такая огромная, что даже от этой видимой с земли тёмной звёздчатой заплатки голова кружится. - Вот. Мы стали ближе к звёздам, - с благоговением в голосе замечает Данте. - Отнюдь. Просто здесь атмосфера почище, - качает головой Вергилий, усаживаясь рядом с братом на землю, подтянув к груди колени и опершись спиной на деревянную стену дома. - Заткнись, Вёрдж, я сказал, что мы стали ближе к звёздам! – Теперь благоговение в голосе уже нет: Вергилий всё испортил. – Давай сегодня не будем ставить палатку. - Ну… Хорошо. Как угодно. М-м, что у тебя с ногой? - Вергилий оборачивается. Данте морщится, потрогав голень. - Лодыжку я не ощущаю. Нога стала огромной, как хуй знает что. И жутко болит. Даже выпрямить не выходит: нога меня слушается только до колена, - бормочет Данте, пытаясь распрямить ногу, но тут же вскрикивает. - Мне кажется, это моё слабое место. - Я не уверен, но, возможно, ей не хватило пары дней для полного восстановления, - предполагает старший из близнецов, сцепив руки вокруг своих колен и поглядывая на небо устало. – Шина была бы весьма кстати. Знаешь… Пожалуй, я прямо сейчас поищу в доме что-нибудь подходящее. - Да ладно тебе. - Это не составит труда. Однако на самом деле удивительная трудоспособность Вергилия всегда кажется Данте полнейшей аномалией развития. Всё время, что Вергилий занимается его ногой, Данте, сцепив зубы, глядит в небо, пытаясь не думать о том, что ему больно. Вергилий высвобождает его ногу из ботинка, накладывает шину – выломанную рейку из оконной рамы, и перевязывает бинтом, принесённым из дому. Данте же, откинув голову и упершись ладонями в холодную землю, ищет глазами место, где могла бы быть та самая зловещая туманность, которую он видел на снимках в школе. Он не видит её, конечно же, но будто бы ощущает. Да, нужно непременно рассказать брату. Не сейчас, но, может, чуть позже. В идеале – именно сегодня. Может быть, Вергилий даже не станет высмеивать его за патетику. - Это будет бессонная ночь, - с горечью произносит Данте, разглядывая полностью перебинтованную ногу от колена до стопы - только пальцы и пятка видны. - Я не смогу держать ногу правильно до утра. - Сломанную ногу лучше держать на весу, - замечает Вергилий, аккуратно складывая оставшийся перевязочный материал в аптечку. Вергилий отставляет аптечку. - Если бы я смог её поднять, я всё равно не смог бы её удерживать на весу всю ночь, - вздыхая, бормочет Данте и оглядывается. - Может, поискать что-нибудь, что можно подложить под неё, и если привязать к чему-нибудь, то... - Ясно, - перебивает Вергилий спокойно. – Я подержу. Можешь лечь на спину и уложить ногу мне на плечо. - Мне как-то неловко, когда ты говоришь, что я должен уложить ногу тебе на плечо, - усмехается Данте и вздыхает. - Это всё равно дурацкая затея. Ты потом должен будешь спать. - Я буду спать сидя. Это не проблема, - ровно говорит Вергилий. - Ну да. А если ты уснёшь, то... - Тогда я не буду спать. Данте поднимает брови. - Будешь сидеть здесь, как истукан, до самого утра?! - Буду сторожить золото. Как дракон. - Золото? - Так точно, - кивает Вергилий и уже раздражённо добавляет, повернувшись к нему спиной: - Давай, Данте, пока я расположен помочь тебе! Не думаю, что мой постыдный приступ альтруизма будет длиться вечно. Клади свою чёртову ногу мне на плечо и заткнись. Данте сначала собирается возразить, но потом благоразумно умолкает и берётся за сломанную ногу, осторожно укладывая её на плечо брату. И взвывает. - Ай, блядь! Это слишком высоко! Это слишком... Вергилий склоняется к стене, упершись в неё плечом. - Не кричи. Так? - Н-н... Ещё немного? Вергилий упирается ладонями в землю, плечом соскальзывает по стене дома пониже, подогнув ноги, и касается виском деревянной стены с крупицами уцелевшей выцветшей краски. - Вот! Так - идеально, так и сиди, - торопливо говорит Данте, боясь, что Вергилий сместится. Он осторожно ложится на спину, раскинув руки, а потом, подумав, уточняет негромко: - Бро, серьёзно. Тебе разве удобно? - Мне удобно, - послушно и монотонно отвечает Вергилий. Данте решает не спорить. О выносливости Вергилия он лично может слагать легенды. Но все легенды о брате априори закончатся плохо, поэтому Данте просто умолкает и смотрит вверх. Лёгкий ветерок пробегает по кустам и траве, едва всколыхнув листья деревьев. И Данте уже и не помнит, как долго глядит в небо, заполненное звёздами. Заполненное настолько густо, что оно почти белое. Сверчки на лугу уже угомонились и ветра больше нет, от земли тянет пряной сыростью и обволакивающим, терпким запахом осенней травы. - Джил? - зовёт Данте негромко. - М? - тут же отзывается тот, будто всё время сидел здесь в ожидании оклика. - Тебе там как, правда удобно? - Я в порядке. А тебе нужно попить. Он передаёт ему бутылку воды, заведя руку за спину. Данте дотягивается до бутылки и на миг кончики их пальцев соприкасаются. У Вергилия руки холодные из-за земли, на которой всё это время были распластаны его ладони, чтобы удержать равновесие. Данте откручивает крышку и послушно делает пару глотков, удерживаясь на локте, а потом отставляет бутылку и устало ложится обратно, глядя в небо задумчивыми светлыми глазами. Да, сейчас – хороший момент. - Вергилий, помнишь, я говорил тебе о Призраке Юпитера? - внезапно спрашивает он. - Я ещё тогда хотел сказать, но потом забыл. Ты помнишь? - В родительской спальне? - Угу. - Конечно, помню, - едва заметно кивает Вергилий, потерев переносицу. - Ну... сейчас у тебя как раз появилось время рассказать. Тем более, что, - он усмехается. - Антураж располагает, не так ли? Данте хмурится. Потом долго молчит, раздумывая, но не сводя глаз с белого от звёзд неба. - Вкратце. Когда мы смотрели на снимки Хаббла, нам показывали разные созвездия, - говорит Данте отчего-то сиплым голосом. - Много разных созвездий. И ещё, кроме созвездий, там, на этих снимках были туманности. Они были цветные. Может, ты бы сказал, что аляповатые, но мне нравится такое... разноцветное, знаешь? Вергилий какое-то время молчит, видимо, пытаясь представить, о чём идёт речь. - И? - спокойно говорит он потом. - Ну и... – тут Данте чуть откашливается. - Есть одна такая планетарная туманность. Очень красивая и далёкая. Она, кажется, в созвездии Гидры, хотя я… не уверен. - Данте смаргивает, глядя в небо над собой. – Призрак Юпитера. Так она называется: Призрак Юпитера. - Да, это созвездие Гидры, хотя и само созвездие, и туманность в рукописях называются иначе, - кивает Вергилий и усмехается. - В каких рукописях? – Данте удивлён. – Ну… Это такие очень тайные рукописи, весьма надёжно спрятанные в секретном сейфе у папочки сразу в стене за третьей сверху книжной полкой в оружейной. – Вергилий явно доволен собой. -- Я читал для того, чтобы понимать, как определить место раскола тонкой материи. С помощью этих знаний весьма просто нащупать лазейку между мирами. С этой стороны поиски сопряжены с кое-какими астрономическими вычислениями или... есть также специальные приборы. У отца они имеются, это вне всяких сомнений, но я пока не могу их найти. - Звёзды? С этой стороны?! – удивляется Данте. – А с той стороны что?! - Ну, не только звёзды – я ведь не звездочёт. А с той стороны – горы, - Вергилий умолкает на миг. – Их называют Блуждающие Хребты, хотя как по мне – они всё же полуживые. Но когда я туда приду, они у меня станут более чем живыми и забегают так, как не бегал ещё ни один горный хребет. - Учитывая то, что горные хребты обычно стоят… - кивает Данте. – Да и вообще. Что это за хуйня? Живые горы. Горы должны быть твёрдыми и стоять на своём месте! Потому они и горы. Мы говорим: «Твёрдый как скала». Мы не говорим: «Быстрый как скала». Это всё неправильно. Горы должны стоять на месте и молчать! Они не должны блуждать! - Ничто не может молчать. Полной тишины не существует в природе: просто мы не всегда способны уловить чужие голоса. – Вергилий забывает о больной ноге брата и пожимает плечами. – И ничто не стоит на месте ни в одном из миров. И те горы также не стоят на месте - и это очень занимательное зрелище. Если хочешь, я когда-нибудь покажу тебе. - Нет! – хрипло выкрикивает Данте. – Не нужно мне показывать! Ему больше не хочется рассказывать о Призраке Юпитера. И теперь близнецы лежат в темноте, совсем незаметные по сравнению с гигантской, бесконечной твердью вокруг. Кое-где снова проснулся сверчок и запел свою бесконечно тайную звонкую песню. На Данте это навевает ужасную тоску. - Данте? – наконец, зовёт Вергилий. - Чего тебе? – бурчит тот. - Прости, что перебил. Я жду продолжения истории о Призраке Юпитера. - Я не хочу. Вергилий берёт мгновенье, чтобы дать Данте подумать. - Бро, - негромко говорит Вергилий. - Нет, иди нахуй! – взрывается Данте, дёрнувшись. – Я тебе рассказывал о том, что… Я хотел рассказать о важном! А ты… - Я тоже говорю с тобой о важном. И моё важное так же важно для меня, как твоё важное – для тебя. Всё справедливо. С этим, конечно, не поспоришь. - Я прошу тебя рассказать мне о Призраке Юпитера и приношу извинения, что не сдержался и перебил, - спокойно говорит Вергилий. – И прошу, продолжай. Данте молчит, расстроено глядя в небо. Но потом он думает о том, что пока он молчит, время идёт. Может быть, потом у него не останется времени, чтобы рассказать: ведь Вергилий… - В тот раз я подумал, что... – произносит Данте, наконец, но умолкает. - Что подумал? - негромко уточняет Вергилий. Данте молчит, вновь размышляя о том, что он зря всё это начал. Но потом всё же решается: - Ты будешь смеяться, что я вообще об этом думаю, - признаётся он. - Но я тогда решил, что у тебя глаза… Э-э-э… Такого же цвета. Данте не видит, но уверен, что в данный момент брат поднял бровь. Вергилий хмыкает: - Вот как? Зелёные? - Она не зелёная, Джил! Она голубая и только чуть-чуть зеленоватая. У неё странный оттенок, но это неважно. Просто она выглядит... - Данте подбирает слово. - Зловещей. – он глядит вверх, в чёрно-белую бесконечность ночного неба и говорит, будто начитывая страшную сказку: - Призрак Юпитера мерцает из темноты целую вечность. И так будет длиться неизмеримо долго. Для нас здесь – это почти вечность. – он умолкает и добавляет уже своим тоном: - И тогда я подумал, что у тебя такие же глаза, - тут он ещё раздумывает, а затем чуть усмехается. - И я прикинул, что куда бы я ни пошёл, ты всегда будешь за мной наблюдать Призраком Юпитера, даже если я никогда не смогу увидеть. Вергилий сначала молчит, вслушиваясь в тайную песнь сверчка, потом глядит вверх. Данте готов поспорить, что сейчас брат выставит его романтичным дураком, но Вергилий говорит: - Возможно, так и есть. – И усмехается. – Я буду за тобой присматривать. Воодушевлённый, Данте продолжает, радуясь, что брат не может увидеть его раскрасневшееся лицо: - И ещё я думаю, что... - он сжимает и разжимает кулак, потому что он ненавидит говорить об этом, но сейчас ему кажется важным высказать это, будто бы выкричать, хотя когда начинает говорить, то голос звучит даже тише обычного. - Просто... Когда ты... Если ты... ну... Всё-таки уйдёшь... Тогда ты всё равно будешь смотреть на меня. Но, может быть, уже вот так… зловеще. А я никогда тебя не увижу. Стрёмно, да? «Печально, да?» Вергилий чуть пожимает плечами и это причиняет Данте ноющую боль в лодыжке. - Интересная теория. А что до тебя? - интересуется Вергилий. - Нашёл свою туманность? Данте осторожно потягивается – мелочь, которую Вергилий не может себе позволить в данный момент. - А зачем она мне? Там, куда ты собрался, нет звёзд, - Данте тоже пожимает плечами. – Ты просто исчезнешь и всё. Пропадёшь из поля зрения. Я всё равно никогда не смогу увидеть тебя, так ведь? Больше никогда. – Данте осторожно сглатывает ком, вставший в горле. - Данте, послушай. - М? – слишком скоро отзывается Данте, будто ждал, что брат что-нибудь скажет. Почему-то даже сверчок затыкается. Тишина между близнецами, опустившаяся откуда-то сверху, зависает в ночном воздухе. Теперь можно расслышать, как поскрипывает тёмный, проседающий дом. - Сейчас я никуда не ухожу. Потому что, Данте… Если я уйду сейчас, то кто станет поддерживать твою сломанную ногу всю ночь? - произносит Вергилий. - Завтра она будет здорова, - негромко напоминает Данте. - Вот тогда и поговорим. Теперь спи. - А если... - Спи! – злится Вергилий. - Я больше не хочу говорить. Такие беседы не то, чтобы слишком расстраивали его, но приводили в плохое расположение духа - точно. Заставляли сомневаться. А Данте очень хотелось в это верить. Но в любом случае, сегодня был тяжёлый день, долгая поездка и потом - поход, за которым последовало восхождение вверх и падение. И если остальная часть пути прошла для Данте с комфортом на руках у брата, то Вергилий, наверное, устал, даже несмотря на его удивительную выносливость. - Ладно, - бормочет Данте. - Который час, а? - Около девяти, наверное. - Ты действительно считаешь, что я усну в девять?! - Я не собираюсь считать. Просто спи, чёрт бы тебя побрал. Вергилий и правда стал неразговорчив. Может быть, рассказ Данте о Призраке Юпитера его всё же задел. Да ну и ладно. - Ты меня достал, Вергилий, - сообщает Данте и торопливо добавляет. - Но ногу всё равно держи! Вергилий усмехается и тихо отвечает: - Как скажешь. Просто не говори со мной сейчас. Я не хочу. - Эх... Ну ладно. И Данте поудобней устраивается на остывшей земле, подложив руку под голову, и прикрывает глаза, вслушиваясь в ночь, хозяйничающую в разрушенном временем городе. Ночь ходит по горам, бродит по заросшим сорняками улицам мёртвого городка. Скрипнет дверью здесь, стукнет оконной рамой там... Всё это место будто бы дышит. И горы тоже дышат едва заметным, лёгким ветром. И только дыхания Вергилия совсем не слышно, будто брата здесь нет. Однажды Данте приоткрывает глаза и видит золотистую тонкую полоску на горизонте. Рассвет. Но он не видит, что Вергилий тоже вглядывается в эту полосу света. Если бы Данте мог заглянуть ему в лицо, то сразу понял бы, что Вергилий смотрит вовсе не на рассвет, а на то, что чёрными шпилями и далёкими звёздами-огнями заслоняет для него наступающее утро, будто захлопывая перед ним двери любого будущего рассвета. И это, как всегда, бесконечно расстроило бы Данте. Да, хорошо, что он не знает.