Призрак Юпитера

- Просто офигеть! – восхищённо смеётся Данте, закрываясь рукой от солнца. – Интересно, если прикоснуться к ним, мы могли бы ухватить кого-нибудь за руку? - Наверное, нет: они же не здесь, - говорит Вергилий, щурясь от света. – Но они скоро сами выйдут к нам. Можно будет повеселиться. Бегать по госпиталю становится утомительной рутиной, а это что-то новенькое. Наконец-то. - Уикенд мечты, - соглашается Данте. – Теперь по плану – хорошенько поесть. Потом ты поспишь, и мы ещё успеем ухватить за хвост то, что останется от романтического дня. Потом будет романтический закат, зефиры на прутиках. И секс посреди руин. - Романтический, как я полагаю? - Ещё бы! Самый романтический из всех возможных! - Ты никогда не изменишься, Данте, - Вергилий хмыкает и отряхивает тренч. - Тебе не нравится мой план? – поднимает бровь Данте. - О, я готов его утвердить прямо сейчас. - Правда?! - Конечно! – уверяет Вергилий. -- Тебе необходимо лишь пронести меня на спине до нашего лагеря. - Э-э-э… - Данте чешет затылок. – Ну… Справедливо. – Он становится к брату спиной. – Окей. Забирайся, принцесса. Вергилий ухмыляется, не обратив внимания на «принцессу», и запрыгивает ему на спину, обхватив за шею. - Давай, маленький бро. Наслаждайся моментом, - говорит он, потрепав брата по серебристым волосам. – Вперёд! Знал бы он, насколько Данте и правда наслаждается этим моментом. Вот только что они сидели посреди теней и фиолетового свечения магических штуковин, а теперь – снова солнце, ветер и бескрайний простор. И довольный брат. И отличный план на целых два дня, потому что завтра будет тот же план и Вергилий снова его утвердит. От этого внезапного уикенда посреди ранней, ослепительно яркой осени у Данте просто щемит сердце. Ничего плохого не маячит впереди, всё пройдёт отлично. Данте и Вергилий впервые за день находят время для завтрака, хотя даже время ланча уже миновало. С головокружительно синего неба светит раскалённое добела, не греющее солнце. Ветер изредка гуляет в кронах елей и берёз, будто бы сбившихся по обочинам дороги в маленькие враждующий компании, и с шумом осыпает близнецов и их завтрак золотистыми листьями и тёмно-зелёными длинными иголками. Ребята разделили обязанности на сегодня: Данте разводил костёр, делал сэндвичи и кипятил воду для чая в походном котелке. Вергилий устанавливал их жёлтую палатку рядом с разрушающимся домом, как раз в чаще деревьев, чтобы она не просматривалась с дороги. Рядом с палаткой, вплотную к ней, растёт семейство ядовитых серых грибов. Три самых огромных уткнулись острыми шляпками в стену палатки, будто пытаясь сдвинуть чужую собственность со своей территории. Вергилий выглядит вполне довольным жизнью, хотя так и не растерял своей бдительности и то и дело мрачно оглядывает окрестности в поисках чужаков всё время, что жуёт сэндвич. Это делает его образ слишком тяжёлым для такого светящегося, невесомого дня. Но Данте всё равно хорошо. Почему только они раньше не выбрались куда-нибудь подальше от цивилизации, как делали ещё пару лет назад? - Нужно будет пройтись по горам и посмотреть, нет ли здесь ещё одной лазейки, - говорит Вергилий. – В горах их должно быть полно: и там, и здесь. - В тех… как их… Шевелящихся горах? - В Блуждающих Хребтах, - поправляет Вергилий. – Вообще-то, это нервная система целого мира. Мир людей не может похвастаться чем-то подобным. Хребты реагируют на происходящее там и в спокойные времена… Ну, насколько они могут быть там спокойны. Тогда Хребет почти не движется. А в большие войны он просто танцует сальсу. Данте пожимает плечами, откусывая от сэндвича. - Здесь люди – нервная система мира, - говорит он. - В спокойные дни они играют в бейсбол и кормят уток в парках по выходным, а в большие войны мчатся куда-нибудь так, что обгонят и тебя. - Они никогда не обгонят меня, даже если начнётся атомная война. Даже если их много и все они бегут, - ухмыльнувшись, замечает Вергилий, убирая чёлку с глаз. – Даже если я дам им форы. - Это не имеет значения, - качает головой Данте. – У тебя преимущество только перед ними. А на той стороне его не будет. Хотя. - Он дожёвывает кусок сэндвича, чтобы продолжить разговаривать. – Если тебе удастся всё провернуть так, чтобы добиться форы, вполне возможно, что ты так и останешься впереди. Вергилий поднимает бровь в удивлении и глядит на брата. Потом с азартом усмехается и подаётся вперёд, уложив локоть на колено. - Бра-ат, - тянет он заинтересованно, а на губах его появляется тонкая усмешка. – Если ты расскажешь мне об апории Зенона, ты просто изменишься в моих глазах настолько, что я поцелую тебя прямо сейчас. Данте склоняет голову к плечу и хитро усмехается. - Ахиллес никогда не догонит черепаху? Ты об этой апории? Рот Вергилия приоткрывается от удивления. - Какого чёрта?! – возмущается он, взмахнув рукой так, что чай выплёскивается на траву возле его ботинка. Потом Вергилий начинает посмеиваться. – А ты у нас не так-то плох, ха? Я был уверен, что для тебя потолок – это романтическая чушь от Роберта Бёрнса! - Семь секунд, - говорит Данте спокойно. - А? - Восемь. Мне ещё долго ждать поцелуя? Когда наступит это «прямо сейчас»? Вергилий закусывает бледную губу. - Ладно, - говорит он, поднимаясь с дверцы от тумбочки, брошенной на траву. Он обходит костёр, садится рядом с братом на землю и Данте поворачивает голову к нему так, что теперь они глядят в лица друг друга и кончики их носов почти соприкасаются. - Роберт Бёрнс – это далеко не потолок, - говорит Данте негромко ему в лицо. – Я знаю наизусть отрывок второй части двенадцатого эпизода из «Улисса». - В стране прекрасной Исинфайл есть один край? – уточняет цитированием Вергилий. - То дивный край, земля святого Мичена, - улыбается Данте, подхватив с утрированной театральностью. Вергилий кивает. - Там высится сторожевая башня, - произносит он медленно. - Всем путникам видна… издалека. Улыбка тут же ходит с лица Данте. - Ты всегда выглядел так, будто тебе нравится Джойс, - с кривой усмешкой, замечает Вергилий. – Что же вдруг побледнел, Данте? - С этого момента он мне больше не нравится, - говорит Данте. - Напрасно. Мне как раз… - Целуй! – зло требует Данте, перебивая, и сам прижимает брата к себе, толкнув ладонью в затылок, чтобы Вергилий не сказал то, что собирался. Они целуются впервые на открытой территории. И эта территория, кажется, самая открытая из всех существующих. И ветер волнуется и шумит в кронах, ссыпая иголки и листья на растрепавшиеся белые волосы близнецов. И вокруг – сверкающий и холодный день, похожий на воду в той горной речке. Только он не спешит, как поток, а замер над горами и, кажется, никогда не закончится. - М-м-м, это будет хор-ро-оший уикэнд, бро! – как-то разгорячённо говорит Данте, оторвавшись ото рта брата и всё ещё придерживая его за затылок уже обеими руками. Его пальцы спрятаны в серебряных прядках растрёпанных ветром волос. Кажется, он в один миг совершенно забыл о Джойсе. - Ты будешь удивлён, но у меня даже как-то нет особых сомнений, - улыбается Вергилий сдержанно, глядя ему в лицо. - Ещё разок и потом ты сможешь поспать, - уверенно предлагает Данте. Щёки у него горят, на них проступают тёмно-красные пятна. - Хорошо, - соглашается Вергилий. - Но только разок. - Постой. А почему это только разок?! – вдруг, обиженно уточняет Данте. - Потому что негоже портить аппетит сладостями, если вскоре намечается целый ужин и десерт в придачу. – Вергилий посмеивается. - Да? Я получу всё, что захочу, на десерт?! - Десерт только для тех, кто хорошо себя ведёт. – Вергилий подмигивает, ухватив его за петли для ремня и притиснув его к себе за талию. - Я буду хорошо… - Данте выдыхает и снова приникает к его рту, порывисто и торопливо. – Себя вести! – заканчивает он, прервавшись, и целует в последний раз, торопясь, чтобы Вергилий не начал отталкивать, обвинив в нечестности. Почти прозрачный в свете дня костёр уже догорел. Данте случайно кладёт ногу в тлеющие угли и с тихим лязгом переворачивает ковш с водой для чая, задев его ногой. Вергилий тихо посмеивается ему в губы, а деревья шумят так громко, что смех Вергилия почти не слышен. ******* Вергилий спит в палатке уже пару часов и Данте становится ужасно скучно. Он трижды успел сбегать к гроту и поглядеть на поющие свечи. Там всё выглядело по-прежнему: сквозь истончившуюся ткань миров к ним ломились потусторонние твари, следующие на обрывающуюся песню Свечей. Ловушки настраивались краткими импульсами, поэтому чёрные тени то начинали плясать на стене, то исчезали, будто их и не было. Иногда резко били пятернями по стене. Тогда казалось, что ткань миров прогибается под их ударами, обрисовывая контуры ладоней, словно кто-то с обратной стороны упирается руками в натянутый тент. Данте, посидев и поглядев на то, как беснуются твари, уходил обратно и бродил по окрестности. Дошёл до Юрэя и купил в местном магазинчике чипсов и фисташек. Обратно он решил забираться по горам. И уже очень высоко над землёй, чтобы оглядеться, он отпустил одну руку и развернулся, удерживаясь пальцами другой руки за удобный выступ. И тогда он заметил озеро. Удивительно голубое, гладкое как зеркало озеро лежало в низине меж пологих берегов, поросших вездесущими тёмными елями. Маршрут автобуса, следовавшего по пятьсот пятидесятой, не проходил мимо этого озера, поэтому заметить его Данте смог только сейчас. - Ого… - прошептал Данте, заодно выискивая, куда бы поставить каблук ботинка, и всё ещё болтаясь на высоте с десяток тысяч футов на одной руке. Солнце уже прошло зенит, и теперь било точно в глаза, отражалось в далёком озере, освещало коричневые, покрытые деревьями горы вблизи. Дальше они казались голубыми, потом серыми, а ещё дальше белёсые горные гряды уже тонули в глухой дымке. Но это было очень далеко отсюда. Данте ощутил себя бесконечно маленьким на фоне этого монументального исполинского простора. Ветер трепал серебристые волосы. Лёгкие у Данте почти разрывались от невозможности вдохнуть весь этот воздух, а глаза слезились от бьющего в них солнечного света и синевы неба, мешая охватить взглядом всё это ошеломляющее пространство. Данте, щурясь от солнца, поглядел чуть правее. Там можно было разглядеть крошечные города – вот там был Юрэй, а вдалеке – это Силвертон. Будто маленькие ранки на каменном теле гор… Между ними – чёрная неровная царапина дороги. Это был их маршрут пятьсот пятьдесят, по которому они добирались сюда, трясясь в грейхаунде. Данте сосредоточил взгляд. Ему-то было отлично видно, что по дороге неторопливо едет автомобиль. Кажется, тёмно-синий. Он проехал, не остановившись в Юрэе. - Вали отсюда, - нахмурился Данте и повторил: - Вали, окей? Автомобиль послушно миновал поворот на Айронтон и покатил в сторону Силвертона. Здесь не такая уж и оживлённая трасса в середине недели. Парочка автобусов и несколько машин постоянно курсируют туда-обратно по Хайвэю Миллиона Долларов, но до выходных едва ли в Айронтон кто-нибудь заглянет. - Заебись, - довольно кивнув, пробормотал Данте, и отвернулся к скале. – Не нужно портить мне уикенд с бро. Уезжайте все. Уикенд с бро. Ему ужасно хотелось разбудить Вергилия и рассказать ему о том, что здесь, почти рядом, есть нечто, похожее на каменную тарелку из гор, наполненную голубым озером и чертовыми ёлками по пологим берегам. Это так офигительно красиво! Данте перехватил руку поудобнее и принялся быстро забираться наверх, потом ещё выше, и вскоре оказался на дороге. Оттуда он пошёл к Айронтону, лениво пиная мелкие камни и потягиваясь. Но когда он вернулся в их с братом лагерь, Вергилий всё ещё спал. ****** Данте сидит у костра и попивает чай из металлической кружки. Небо уже начинает бледнеть на западе, а ветер утих. Данте стучит по колену ладонью. Ему скучно. Данте только уже облазал все соседние пустые дома, но не нашёл там ничего, что привлекло бы внимание. Правда, в почтовом офисе в старой, хромой тумбочке он разыскал пару забытых, размытых временем писем на хрупкой рассыпающейся бумаге. Данте решил, что раз ничего другого, кроме лимонно-зелёной листвы вокруг и безлюдных проседающих зданий тут нет, то было бы занятно хотя бы прочесть чужие новости из прошлого. Но потом он передумал. Людей, которым адресовались письма, наверняка уже нет в живых. И стало как-то жутковато и печально тревожить чужие надежды и грусть. Данте понадеялся, что эти люди всё же встретились, даже если не получили письма. Было бы интересно узнать, что в письмах, но сегодня какой-то особый, очень честный и правильный день, это чувствуется даже в воздухе, пропитанном ароматом хвои, терпким запахом сырой земли и прохладой бесконечного простора. День, когда и без причины как-то грустновато. Не нужно добавлять в него ещё и чужую, мёртвую, просроченную меланхолию. Вергилий не выходит из палатки, поэтому Данте решает поглядеть, не собирается ли тот встать. Он оставляет кружку, поднимается на ноги и направляется за дом. В палатке оказывается ужасно уютное освещение, жёлтое и спокойное. Вергилий спит поверх спального мешка так крепко, как не спал, наверное, весь год или даже больше. Он лежит ровно посередине палатки, чуть приоткрыв рот и откинув руку, и Данте с тоской понимает, что ночью он будет спать так же: посреди их общей палатки. А Данте будет спать где-нибудь снаружи или вжавшись лицом в матерчатую ткань палатки так, что запах растущей по соседству грибной семьи бледных поганок будет радовать его до утра. И почему Вергилий поставил палатку именно рядом с этим чёртовым грибным кустом?! Данте оглядывает палатку и переводит недовольный взгляд на брата. Голова запрокинута, веки чуть разомкнуты и видны только белки глаз. И дышит он шумно и глубоко. Когда Данте понимает, что не станет его будить, Вергилий глубоко вздыхает и перекатывается на бок, неудобно подвернув руку. - Ну и ладно, - тоже вздыхает Данте, скользнув взглядом по его руке. В конце концов, крепко спящий Вергилий – это не такое уж и привычное зрелище в последнее время. Данте тихо выбирается и, уже собираясь задёрнуть тряпичные «двери», слышит сонный голос брата: - Ты ведь навещал грот? Данте отчего-то становится грустно. Он ждал, что брат проснётся, но теперь ему жаль, что он его разбудил. - Навещал трижды, но там всё тот же репертуар, - говорит он. – Это я тебя разбудил? - Нет, это я сам себя разбудил. Ты не сделаешь мне кофе? Спасибо. - Не за что. Данте выходит к костру и берёт ещё горячий ковшик с водой. Быстро насыпает кофе из банки в чашку, не меряя, и заливает кипятком. Подхватывает столовую ложку и, по пути в палатку, со звоном размешивает кофе. - Вот, лови, - говорит он, забираясь в палатку. – Я принёс тебе кофе в постель. Вергилий сидит, лениво и сонно потирая лицо ладонью, а когда слышит голос брата, то усмехается. - У тебя всё и всегда идёт в обратном порядке, - бормочет он. - Нет, я бы так не сказал. Обычно я приношу тебе завтрак после. Но сегодня – исключение, - он передаёт кружку и садится рядом. – Бро, там недалеко есть озеро. Офигительное озеро! По ту сторону гряды. - И? – Вергилий делает глоток из кружки и бросает взгляд на брата. - Ну-у, - Данте пожимает плечами. – Мы могли бы сходить туда и погулять. Даже искупаться. Если идти по горам, будем там где-то через часок. Могли бы сбегать туда утром. Вергилий смотрит вверх, раздумывая. - Хорошо. Если ловушки ещё не настроятся, то я не вижу повода не сходить к горному озеру. - А если настроятся? - Значит, сходим после. - Замётано! – Данте подаётся к нему в порыве счастья и Вергилий, резко подняв кружку, не замечает, как кофе, выплеснувшись из кружки, падает ему на серую футболку с длинным рукавом и расплывается коричневым тёплым пятном на груди. – Ой, прости. - Держи. – Вергилий спокойно отдаёт ему кружку и быстро стягивает футболку, оставаясь в одних брюках. – Верни. – Он отбирает кружку, вручив ему мятую футболку. – Иди и замой пятно в ручье: Ева говорит, что кофе плохо отстирывается от ткани, а мне нравится эта футболка. - Не буду я ничего зам… - Хорошо, я сам. Кажется, повторяется история с тем, кто понесёт воду. - Козёл, - говорит Данте, выбираясь из палатки. - Сам козёл. Спасибо, - говорит Вергилий спокойно. Данте трёт мокрую футболку о камень под водой, а потом снова и снова просвечивает её на солнце. Вроде, пятна уже нет. - Сильно не три, - бросает Вергилий. - А! – выкрикивает Данте, швырнув в него футболку. - Испортишь ткань. - Какого хуя ты так тихо подкрадываешься?! Вергилий, поймав футболку, смеётся так, что сгибается от смеха. При этом смех его едва слышен за плеском воды. - О, Да-анте, что бы я без тебя делал? - всё посмеивается он, снимая брюки и бельё и отложив мокрую футболку на траву. - Не ходи так тихо! Я думал, это какие-то… посторонние! Тут же почти музей! - Ладно. В следующий раз, когда ты мне понадобишься, я устрою настоящий погром городского масштаба с разрушениями и хорошим боем. - Это было бы повеселее. - Ты не знаешь, о чём говоришь, - хмыкнув, замечает Вергилий, и проходит мимо него. Данте бросает взгляд на брата. У Вергилия очень бледная кожа, всегда такой была, но Данте не представляет его другим. И не представляет, как можно не шлёпнуть его по его этой бледной ягодице, если он проходит мимо с голой задницей: он же так редко красуется голым! И Данте, конечно, отпускает звонкий шлепок. Брат делает неопределённый жест рукой, будто бы отмахиваясь, но даже не остановившись, и, не дрогнув, входит в ледяную воду реки. По комплекции Вергилий выглядит как-то легче Данте, хотя и практически не уступая в ширине прямых плеч. При этом у обоих тонкая талия и длинные ноги. И всё же Данте выглядит крепче. Вергилий чуть более тонкокостный. Возможно, это помогает ему перемещаться в пространстве быстрее при сражении. Он ускользает и его почти не ухватить. Большинство подростков в этом возрасте только начинают «оформляться». Их мышечная система ещё не столь крепка, чтобы влиять на форму. А Вергилий и Данте в свои пятнадцать уже обладают совершенной базой для будущей конфигурации идеальных внешних данных. - Чёртова бесчувственная машина, вот, кто ты, Джил! – разочарованно восклицает Данте. – Понял? Вергилий протирает грудь, зачерпнув в ладонь воду, и опускается в мелкую речку по плечи, видимо опустившись на колени. Умывается и запрокидывает голову, чтобы волосы намокли. А потом приглаживает мокрые волосы ладонями и протирает лицо. - Понял, - на выдохе говорит он. И неожиданно плещет в брата холодной водой. Тот заслoняется рукой. - Пытаешься заставить меня отвернуться, опасаясь, что кто-то увидит твой… фруктовый сад? Там ведь наверняка… Эта как её… Смородина, так? - Не льсти себе. Там, как минимум, орешник! - Зёрна арахиса. - Арахис не орех. Это бобовая трава. - Хоть бы раз промолчал! Вергилий усмехается и ухватывается за камень возле берега. Данте посмеивается: - Аха-ха! Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Помнишь сказку о той русалке, которая растила на дне клумбу с цветами? Красными. - Та русалка, что хотела быть человеком? Нет, это определённо был не я, - прыснув со смеху, уверяет Вергилий. - Но всё равно, это похоже! – обняв колено, Данте склоняется над водой. – О, господи, это самая крутая русалка, что я в жизни видел! Не трать время и просто сразу зачаруй меня своей песней. Я готов на всё. Вергилий поднимает бровь. Затем подбирается поближе и внезапно и очень тихо начинает напевать: - Я знаю, река, свирепея, навеки сомкнется над ним… Данте удивлённо приоткрывает рот, придвинувшись к брату, чтобы подслушать. - И это всё Лорелея… - Вергилий резко ухватывает брата за шею и, потянув, мигом зашвыривает в воду. - Сделала пеньем своим, - заканчивает Вергилий, пока Данте отфыркивается и вытирает лицо. - Это что, блядь, было?! – ошеломлённо возмущается Данте. - Отрывок из «Лорелеи» Генриха Гейне, - смеётся Вергилий, отскакивая назад. – Река, свирепея, сомкнулась над тобой. Держу пари, это стихотворение ты не читал. - Там о русалке? – Данте вытряхивает воду из уха. - Да. История о рыбаке, который разбился о камни и утонул в водах Рейна, слушая песнь девушки с гребнем, сидящей на скалах. Ну, а мелодия из какой-то безымянной композиции. – Вергилий пожимает плечами. - Петь я совсем не умею, поэтому решил не испытывать судьбу попытками заманить тебя голосом и просто столкнул, выдержав при этом почти все каноны. - Придурок, – Данте шмыгает носом и начинает смеяться. – Но бля-адь у тебя всё-таки офигительный голос. Я бы повёлся на него почти сразу. Даже если бы знал, что ты меня утопишь. Его мокрая красная футболка мерзко липнет к телу. - Я люблю придерживаться канонов, понимаешь? – Вергилий тоже посмеивается, обнимая камень. - Чё? - Я говорю, что во всём люблю придерживаться канонов. Впрочем, не столь важно. Данте отмахивается. Стаскивает футболку, отбрасывает её на берег, а она тяжело шлёпается на траву и лежит там, словно густеющая лужа крови, растёкшаяся по светлом осеннем лугу. - Так вот, - начинает Данте, а потом хватает брата за холодное бледное плечо и окунает в воду с головой, удерживая там несколько мгновений. Вергилий выворачивается, отплывает подальше и выныривает. И угрожающе склоняет голову, отступая на пару шагов по неудобным, обточенным водой камням на дне. Данте разводит руками приглашающе. - Давай, бро, - говорит он, кивнув так, словно спрашивает: «Ну? Готов?» - Уделай меня. Если сможешь. Вергилий хмыкает и быстро приближается. Ненастоящая драка длится всего несколько минут. Ребята, отфыркиваясь и смеясь, а иногда и сквернословя, бесполезно барахтаются в воде; сверкающие капли воды рассыпаются искрами над речкой, голые плечи, покрытые мурашками, блестят на холодном солнце. - Убью тебя, - обещает Вергилий, ухватив Данте за шею локтем и прижав к себе. Кожа Данте скользкая и холодная, а дыхание сбивается. Он скалится и пытается вывернуться, но Вергилий держит слишком крепко. Он всегда такой, всегда держит крепко. - Да-а, дай только выбраться, - сипит Данте, пытаясь разжать захват. - Не двигайся, маленький бро, - посмеивается Вергилий. – Иначе я прижму крепче и переломаю тебе шейные позвонки. - Я встану и… переломаю тебе… Кхе… жизнь! – обещает Данте зло. - Ты делаешь это п… постоянно, - отвечает Вергилий, пытаясь поскорей зацепить его ногу своей, чтобы тот, наконец, не удержался. – Каждую секунду. И сейчас… т… тоже… Данте от неожиданности даже перестаёт сопротивляться и убирает свою руку от запястья брата. Вергилий, ощутив, что Данте перестал вырываться, ослабляет захват. Но не полностью. - А? – задрав голову, подаёт голос Данте. - Что тебе непонятно? – спрашивает Вергилий. - Я вообще ничего не сделал! – возмущается Данте. – Я даже не знаю, о чём ты тут бормочешь! Я не виноват в том, что я сильнее! Вергилий резко подсекает его ногу и толкает вперёд. Поскользнувшись на камнях, Данте падает в воду и ударяется лбом о круглый камень, рассекая бровь. - Действительно. Намного сильнее, - хмыкнув, говорит Вергилий, по инерции отступив на шаг, а потом проходит мимо, выбираясь из речки и бросив напоследок: - И умнее. У Данте бледными, смешивающимися с водой ручейками, по лбу течёт кровь, заливая правый глаз. Данте нетерпеливо вытирает глаз костяшками пальцев и, отфыркиваясь, глядит на брата, который подбирает с берега свою одежду и надевает ботинки, не застегнув замки. Вергилий уходит, не вытираясь, а просто положив полотенце на плечо. Данте торопливо направляется к берегу, всё ещё часто моргая из-за крови, затекающей в глаз, и разбрызгивая воду, и выбирается следом за Вергилием. Стряхивает вымокшие ботинки, подхватывает их и футболку и бежит за братом. - Джил! – зовёт он. – Джил, подожди! Вергилий, голый и мокрый, спокойно шагает вперёд. - Вергилий, блядь! – нервничает Данте. – Куда ты летишь, голожопый ублюдок?! Подожд… Ч-чёрт… - он наступил на хрустнувшую еловую шишку – она больно впилась в ступню и Данте трясёт ногой. – Ну стой же ты! Вергилий останавливается. Данте добегает до него и становится напротив. - Ты чего? – спрашивает он, заглядывая ему в лицо. – Я ничего не делаю! Ты злишься, но я ничего не делаю! За что, а? Вергилий сдержанно улыбается, на миг отведя глаза, будто бы, чтоб подобрать нужные слова. Можно подумать, что нужные слова прячутся в осенней траве. Потом снова смотрит на Данте и быстро вытирает кровь с его лба. Отряхивает пальцы. - Делаешь, - говорит он негромко и беззлобно, а потом поддёргивает его подбородок костяшкой указательного пальца. – И я не злюсь. Вергилий убирает руку. И уходит по дороге. Вот он сворачивает к лугу, и его теперь не видно. А Данте всё смотрит ему вслед, озадаченно почёсывая мокрый затылок. - Джил, постой! – наконец, зовёт он и направляется следом за ним по широкой «улице», наспех стирая кровь, которая уже едва заметным ручейком вытекает из закрывающегося рассечения на лбу. – Постой, у меня просто ботинки вымокли! Ч-чёрт! - Вергилий, - Данте роняет потяжелевшие от воды ботинки, - в любом случае, есть вторые, хотя эти – любимые ботинки Данте. Он успевает ухватить брата за плечи до того, как он заберётся в палатку. – Скажи, что ты имел в виду. Ты же начал говорить. Почему ты теперь не можешь объяснить? Тот пожимает плечами. - Мне нечего сказать. Ты знаешь меня лучше всех, и в этом была твоя особая ценность, как я полагал раньше: мне не нужно было объясняться с тобой. - Я… - Данте сглатывает ком в горле и качает головой. – Я не нарочно. Я просто… какой есть. Не злись на меня из-за этого. Вергилий хмыкает утомлённо, склонив голову к плечу и прикрыв глаза, будто успокаивает себя, чтобы собраться с силами и не начать орать. - Я знаю, - говорит он, наконец, снова открыв глаза. - И я злюсь не на тебя. Я ведь говорил уже. - Тогда на кого? Вергилий вздыхает, бросив взгляд на палатку: кажется, он уже собирается уходить. - На себя, Данте, - говорит он. - Разве это не очевидно? Он уходит в палатку и задёргивает матерчатые двери. - Ну не-ет, - с возмущением тянет Данте и ныряет следом за ним, бросив футболку на крышу палатки. Вергилий уже надел бельё и сейчас натягивает брюки. А Данте как раз начинает стаскивать с себя мокрую холодную одежду. - Нужно проверить ловушки, - говорит Вергилий. - Нет, сначала нужно поговорить, - отвечает Данте, оставшись голым. - Во-первых, мы здесь не для того, чтобы болтать о жизненных трудностях полудемонов, а во-вторых, нужно проверить ловушки. - Мы проверим всё, что скажешь, но сначала объяснись со мной, - настаивает Данте. – Разве я не заслужил?! - Трилистник – это цель миссии, и я не собираюсь проваливать задание отца только из-за того, что ты чего-то не понял, - отвечает Вергилий, раздражённо застёгивая ремень брюк, а Данте следит за ним своим молчаливым, каким-то обиженным взглядом, поджав губы. – У нас нет времени на сантименты. - Но разве я… - И да. Ты заслужил. Но я не стану говорить с тобой об этом. Данте рывком подаётся к нему. - Вергилий, - глухо бормочет Данте, ухватываясь за него и утыкаясь лицом ему в шею. От Вергилия пахнет холодом и водой. - Прекрати меня донимать так не вовремя! – нервничает тот, пытаясь оттащить его от себя. - Вергилий, - ещё тише говорит Данте, не отодвинувшись ни на дюйм. – Я не могу тебя понять. - Мы поговорим позже, - негромко, но, кажется, смягчившись, произносит Вергилий. Но Данте уже целует его в шею, довольно сопя. - Эй, мы ведь не… - Мы немножко, - бормочет Данте, ухватив его за плечо покрепче. - И как это? Ладонь Данте ложится Вергилию между ног и потирает. Данте оказывается неслабо заведён. - Я тоже не понимаю тебя, - произносит Вергилий, уже особо не сопротивляясь. Данте, быстренько, прильнув к его рту, заставляет брата замолчать. Вергилий запрокидывает голову, позволяя целовать себя, а пальцы Данте уже разбираются с пряжкой ремня. Данте отлично помнит этот ремень с прошлой бессонницы Вергилия, поэтому знает, как он расстёгивается. Данте торопливо дёргает замок на молнии его брюк, радуясь, что Вергилий, несмотря на приверженность классике, не носит брюки, застёгивающиеся на пуговицы. Иначе Данте бы сейчас просто не выдержал. Вергилий вздрагивает, и Данте быстро ухватывает его за напрягшийся под тканью нижнего белья член и настойчиво поглаживает, то и дело стискивая от нетерпения. Вергилий что-то кратко, глухо проговаривает Данте в рот. - Я быстро, - тяжело дыша, уверяет Данте, оторвавшись от разомкнутого рта брата. - Только если быстро, - соглашается Вергилий, выдыхая. Данте толкает его в грудь, укладывая на спину, и тот, приподнявшись, приспускает бельё и брюки. - Какая тебе выгода от этого? – спрашивает Вергилий. - В смысле, если у меня не встанет? – подняв бровь, уточняет Данте. – У меня с этим порядок. Это же ты. Он укладывается на живот, подперев грудь сложенными руками, и проводит языком по его члену снизу вверх, от основания до верха каким-то ужасно развратным, широким мазком. А потом ухмыляется, поглядев на оставшийся влажный след. - Нет, это мне понятно, - говорит Вергилий. - А для чего, по-твоему, существует взаимовыручка? – Данте ухмыляется, склоняется к нему и смыкает губы сверху его члена, звонко выпускает. - Мы так… Н… не договаривались. Это была твоя идея, - напоминает Вергилий. - Ты же не бросишь родного брата в такой ответственный и недвусмысленный момент. - Брат? Хорошо, что ты напомнил. Данте посмеивается, а потом прикрывает глаза и приступает. Вергилий глядит на это немного удивлённо, будто пьяный. А потом брови его поднимаются и он, порывисто выдохнув и приоткрыв рот, бесшумно усмехается. Данте болтает босыми ногами, стряхивая хвойные иголки и мелкие листья на застеленный тонким матрацем пол палатки и то и дело с шорохом задевая тряпичную стенку. Иногда приоткрывая глаза, Данте выглядит так, будто занят какой-то простой, но увлекательной игрой. Но в то же время он выглядит настолько невинно… Будто не особо отдаёт себе отчёт в том, что вообще происходит и чем он занят. Он выглядит так всегда, когда они закрываются в комнате с Вергилием. Только в моменты, когда пора «завязывать» с бессонницей брата, Данте смотрится так, будто точно знает, что он делает. Вергилий приподнимается на локте, поглядывая на то, как его собственный, блестящий от слюны член, чуть потемневший от притока крови, мягко и методично скользит меж мокрых, раскрасневшихся от трения губ брата, иногда гладко и туго утыкаясь во внутреннюю сторону щеки Данте. Вергилий закусывает губу, кладёт ладонь Данте на голову, с ленивой благодарностью поглаживая по тёплому затылку, по спутанным влажным волосам. Наверное, это кажется ему каким-то невыносимым зрелищем, потому что он внезапно передёргивает голыми плечами и прикрывает глаза. Данте что-то глухо мурлычет, не прерываясь, поэтому то, что конкретно он пытался сказать, остаётся загадкой. Может быть, он вовсе ничего определённого и не говорил. За матерчатыми, беспомощными стенами хрупкого жилища тихо-тихо. Внутри стен – тоже. Разве что глубокое дыхание, едва слышимые редкие голоса и влажные звуки, тихие и краткие, густые, как патока, которые ни с чем не спутаешь. И вот этим всем и измеряются проплывающие минуты. Данте методично «трудится», Вергилий, ленивый и расслабившийся, поощрительно поглаживает его по волосам. - М, - говорит Данте. Вергилий отчего-то запрокидывает голову, утомлённо выдыхая, а Данте привстаёт на колено, укладывая руку себе между ног и сжимая в кулаке собственный член. Но он как-то забывает действовать так же методично, сгоняя нежную кожицу вниз-вверх, когда дело касается его самого, потому что слишком увлечён другим. Он держит свой член зажатым в кулаке, но на этом вся его ласка и заканчивается. Тут Вергилий оскаливается, отдёрнув руку от волос брата, и цедит воздух сквозь стиснувшиеся зубы. - Данте! - вкрадчиво зовёт он, прерывисто выдохнув. - М? Данте отстраняется и обёртывает его член своей ладонью. Дёргает резко и быстро, закусив губу и увлечённо наблюдая за происходящим. - Да-а, давай! – с азартом усмехается он. Вергилий ахает шёпотом, поднимает голову, упершись локтями в пол, и неожиданно бурно изливается, закусив губу и морщась, словно ему больно. Снова запрокидывает голову и снова поднимает. - Ещё-ещё-ещё, - настаивает Данте увлечённо, не останавливая руку. Семя выплёскивается рывками ему на руку и брату на живот; Данте с интересом наблюдает, будто прямо сейчас происходит что-то захватывающее, чего он не видел раньше. А когда поток семени иссякает, Вергилий глубоко выдыхает и тяжело сглатывает, бросив какой-то недовольный взгляд себе на живот. - Мне нужно… - начинает он. - Да… Подожди… - шепчет Данте, наконец-то, вспомнив о себе. - А… Вергилий бросает взгляд на руку Данте. - Дьявол, Данте, ты так его дёргаешь, что я готов подумать, у тебя с ним какие-то личные счёты или просто неприязнь, - подняв бровь, почти в ужасе замечает Вергилий, заправив бельё, но не застегнув замок брюк. - Нет, мы вообще-то… друзья, - Данте нервно усмехается, резко дёрнув. – Я просто… Вергилий поднимается, сонно потерев лицо ладонью, прижимается к губам брата и поднимает его на колени. Данте послушно становится на колено как раз напротив него, и Вергилий опускает руку к его паху. Данте убирает свою ладонь и крепко ухватывается за запястье брата, заодно прижав Вергилия к себе покрепче за шею другой рукой, чтобы не отстранился. Вергилий редко целует так, как Данте - глубоко и увлечённо. Обычно он вот такой - ускользающий, немного поверхностный, никогда не соприкасающийся губами надолго. Поцелуи его не длятся дольше пары-тройки секунд. Зато они какие-то плавные, частые и вкрадчивые, и со стороны это всё выглядит вполне себе эротично. Если бы кто-то смог подсмотреть со стороны. В любом случае, целовать брата он умеет. Но, наверное, поцелуи – это единственное, что Вергилий не делает так, будто дерётся. Всё время, что Вергилий целует, чуть отстраняясь и приникая снова, рука его не замирает. Вергилий такой же методичный и безапелляционный, но его движения плавные и ритмичные… А иногда – слишком резкие. От этого у Данте тянет внизу поджимающегося живота и сбивается дыхание. Он шумно глотает слюну, едва Вергилий отстраняется от его рта, пытается открыть глаза, но веки кажутся слишком тяжёлыми, и Данте сам не понимает, как выходит, что он до сих пор может стоять. Тело его - то напрягается до судорог, то расслабляется так, что Данте начинает казаться, будто он тает и превращается в тягучий сироп, растворяется в жёлтом свете и становится ничем. Кровь пульсирует в ушах, и он слышит её перемещение по венам и артериям. Его неправильная, несовместимая с нормальностью кровь. Кажется, он слышит не только её бег по артериям и венам, но и вообще каждое её движение, даже то, как она наполняет самые крошечные капилляры его тела, все до последнего. И ещё он слышит, как дышит Вергилий. Наверное, слышит даже как работают его лёгкие, как бьётся его сердце: гулко, глухо… Заполняя весь мир. Данте пытается что-то сказать в губы брату, но Вергилий только посмеивается и стискивает его член посильнее, подхватив брата рукой под лопатками. Данте чувствует, будто он не может больше управлять собой. Пусть Вергилий управляет им. Пусть он даже… Данте выдыхает протяжно и шумно. Пальцы его на запястье Вергилия сжимаются покрепче. Ещё крепче. - Ай-ай… - сдавленно говорит Данте. – Бро, ай! Вергилий неторопливо, даже как-то неохотно отрывается от его губ и шумно выдыхает изо рта ему в лицо. Потом небольно кусает его за шею, ловит губами скулу, треплет зубами мочку его уха, а Данте хватается за брата покрепче, подаётся к нему поближе, толкается ему в руку. Сильнее, сильнее… И проходит совсем немного времени. Данте начинает казаться, что кровь, наполняющая его тело, переполнит его, капилляры треснут и раскроются, а от тепла, которое нагревает её до невыносимой температуры, просто разорвётся грудная клетка. И он захлебнётся в этом тепле и сладости. Коленки и правда кажутся ватными, Данте больше не хочет стоять. Ни стоять, ни лежать, ни вообще что-нибудь. Он сдавленно вскрикивает, едва ли слыша себя. Вскрикивает и тут же слетает. Тело его передёргивает, ногти впиваются в ладони. Он изливается, и почему-то больше всего ему нравится именно то, что это всё – в руку брата. Данте поверхностно дышит ещё несколько секунд, зажмурившись, а потом его тело расслабляется и коленки подкашиваются. Он опускает голову, обхватив Вергилия за шею и уткнувшись лбом в его голое плечо. - Так? – негромко спрашивает Вергилий, коснувшись лбом его лба и не убирая руку от его паха. - Угу… Так… - Тогда… Теперь нужно привести себя в порядок и идти в грот, - шёпотом говорит Вергилий, не двигаясь и пряча пальцы в его волосах на затылке. - Идём. В грот, - кивает Данте, всё ещё не поднимая головы и стараясь привести в порядок дыхание. – Окей. ****** - Ужасно, - говорит Данте, глядя в солнечно-жёлтую крышу палатки. Серые тени-ветви, мягко покачиваясь, плавают по крыше туда-обратно, туда-обратно. - М? - Вергилий оборачивается к нему, оторвав взгляд от мерного скольжения теней. - Когда я передёргиваю сам, это никогда не бывает так классно. Это ведь ужасная несправедливость! Что-то тут не так. - Ты что, правда это делаешь?! - Вергилий поднимает брови. - Что "это"? - Трогаешь себя? - Дрочу, в смысле? - уточняет Данте. - А, да. - Тут на его лице расцветает удивление. - А ты что, нет?! - Нет, - спокойно отвечает Вергилий, снова устремив взгляд в потолок палатки и чуть пожав плечами. - Да что ты мне заливаешь? - ухмыляется Данте. - Все это делают. - Не все. Это развращает, - замечает Вергилий, медленно сморгнув. - Я пытаюсь вести аскетичный образ жизни. Ну, исключая те случаи, когда мы вдвоём. - Да ни за что не поверю, что ты никогда не дрочил! - Данте усаживается, упершись ладонью в пол и уложив локоть на колено. - Охренеть, вот уж правда, нечеловек. - Он раздумывает, а потом снова спрашивает негромко: - Бро, ты что, серьёзно никогда не? - Серьёзно никогда не. - Бедняга, - констатирует Данте, и тут же уточняет: - Даже по выходным нет? - Тем более по выходным, - подтверждает Вергилий. - Ну как это? Как это "вообще нет"?! Даже по выходным - нет. Это же... И только тут замечает, что Вергилий тихо смеётся, глядя вверх. Данте поднимает бровь. - Чёрт. Ты меня наебал, да? - улыбается он, догадываясь. - Наебал меня? Вергилий всё смеётся. - Фух! Просто от сердца отлегло! - говорит Данте. - Значит, иногда ты дрочишь? Вергилий кивает, всё ещё посмеиваясь. - Часто? Вергилий отрицательно качает головой. - Но бывает, да? Вергилий кивает. Кажется, им обоим нравится эта игра в "угадайку". - И ты в эти моменты думаешь обо мне? Вергилий пожимает плечами, а потом шмыгает носом, отходя от веселья. - Хорошо, - довольно улыбается Данте и укладывается обратно. - Почему? - откашлявшись, уточняет Вергилий. - Ну-у... Я думал, ты скажешь, типа, дьяволы не дрочат. - О, не беспокойся, вполне. - Хорошо, - повторяет Данте. - Тогда я стану у обрыва, расправлю руки и... - И спрыгнешь снова? - Нет! - возмущается Данте. - Нет, конечно. Тогда я расправлю руки и прокричу, чтобы было слышно и в Силвертоне: "Дьявол может дрочить!" - Слово "дрочить" оскорбляет сам процесс. - Но сам процесс от этого не страдает, да? Вергилий хмыкает. Они так и лежат в палатке, никуда не выбравшись. Данте разве что выскочил разок, сдёрнул мокрую футболку с крыши, и вернулся обратно, чтобы вытереть себя и брата заодно. Потому что Вергилию нравилось, когда Данте приводит его в такой вот поверхностный порядок: тогда ему не нужно возиться с этой дрянью самому до момента, когда у него накопится достаточно трудолюбия на поход в душ. Данте поудобней пристраивает голову на его плече – Вергилий лежит, вальяжно вытянув руку в сторону, а другую руку подложив под голову. - Вергилий, - задумчиво зовёт Данте. – Я вот о чем думаю… - Он хмурится. - М? – Вергилий тоже глядит в потолок. - Если ты изменишься, как ты говоришь… Если твоё тело изменится и все повреждения этого тела сойдут, будто их не было, - Данте резко оборачивается к нему. – Оно забудет как трахаться? Ты не будешь больше знать, как это ощущается. Ты забудешь. Вергилий пожимает плечами. - Не думаю, что забуду. Во мне всё так же много от человека. К несчастью. Люди, бывает, долго хранят в памяти подобное. Не все, но-о… большинство. - М-м, - понимающе кивает Данте. – А ты хочешь? Хранить это в памяти. - Да. А почему нет? Данте улыбается светло, но в то же время с грустью. - Я хочу, чтобы ты помнил. - Зато, если тебе удастся когда-нибудь уговорить меня лечь с тобой, это будет всё равно, что делить постель с кем-то в его первый раз. Потому что тогда я уже не буду человеком в полном понимании этого слова. Тебе придётся делить постель с демоном. Демонам это нужно. Иногда они сами берут то, что им необходимо. Но я не знаю, как это ощущается. Я ничего не знаю об этом. Я не уверен, что не испугаюсь или не буду… в недоумении. - Так значит, это правда, - кивает Данте и оборачивается к брату. – Но только дай мне слово, что это буду я. - Ха! – Вергилий качает головой. – Ты что, действительно представляешь рядом со мной кого-то другого? - Ну-у, нет, но мало ли, какие тёмные стороны в тебе проснутся! – Данте усмехается. – Может, когда у тебя обновится тело, ты решишь, что хочешь быть шлюхой. Это ведь порок. Все демоны склонны к порокам. Вергилий смеётся. - Во имя всего, Данте, почему из всех пороков ты выбрал именно этот? – спрашивает он. - Ну, наверное, это единственный из них, который тебе был бы к лицу, - беспечно отвечает Данте. - Что?! – обернувшись к нему, спрашивает Вергилий. - Что? – сразу же спрашивает Данте и поднимает брови, будто не очень понимает причину братова удивления. Но потом начинает смеяться. Вергилий хмыкает и стряхивает его голову со своего плеча. - Убирайся, - говорит он беззлобно, и усаживается на полу. - Вергилий, Вергилий! - Ну? Данте тоже садится. - Но это точно буду я? Вергилий закатывает глаза. - Джил, ну ты просто скажи! – настаивает Данте, ухватив его за плечо. - Хорошо. Я обещаю. Но, кажется, я уже говорил это. - Но я же должен был убедиться! Я иногда буду спрашивать снова, - Данте улыбается невинной улыбкой. – Ну, чтобы ты не забывал, понимаешь? Буду тебе напоминать. Вергилий оборачивается к нему. Глядит на брата в жёлтом свете палатки, слушает, как листья, которые стряхнул с ветвей резкий порыв ветра, шелестят по крыше. Данте сначала поднимает брови, мол: - «Что?», а потом отводит глаза, словно бы засмущавшись. - Нет, ну а что такого? – бормочет он, начав разглядывать собственные ногти. – Я же не знаю, каким ты станешь, – оправдывается он, смущаясь всё больше под этим прожигающим прямым взглядом и так и не поднимая головы. – Может, ты даже внешне станешь другим! Я не знаю, каким, но… Может, ты вообще станешь смуглым, и у тебя окажутся тёмные волосы. И во-от такие мышцы, - Данте робко показывает примерный объём бицепса на своей руке. Даже в жёлтом освещении, царящем в палатке, видно, что щёки Данте покрываются бордовыми пятнами. - Да, и волосы уложены на пробор и набриолинены, - кивает Вергилий. - Угу. - И смокинг с цветком в петлице. - Угу. - И тоненькие усики. - Угу. И итальянский акцент. - Господа. Мне кажется, кто-то предал идеалы семьи. Дон очень недоволен, - копируя итальянский акцент, произносит Вергилий. Данте начинает смеяться. Вергилий хмыкает. - Но, бро, если у тебя станет больше член, я буду доволен. - Ты не очень знаешь, что делать с тем, которым можешь быть доволен сейчас. Поэтому повремени с выводами. - Я знаю, что делать! – уверяет Данте, а потом снова краснеет, хмурится. – Какого хуя ты заставляешь меня об этом говорить?! Так громко. Вергилий становится серьёзен всего на несколько мгновений. Будто тень пробегает по лицу. А потом он чуть усмехается, бросается к брату и заваливает его на спину, накрыв своим телом. Сплетает свои пальцы с пальцами Данте в крепкий замок. - Я думаю, что забыть о том, как я делил с тобой постель, было бы непростительной глупостью, - говорит он ему в губы низким, осторожным голосом. – И если когда-нибудь я не захочу лечь с тобой, приложи усилия, чтобы заставить меня, - тут он морщится и оборачивается. – Что это за запах?! Данте смаргивает. - Вау, - говорит он негромко. - А? - Скажи это ещё раз. Вергилий поднимает брови удивлённо. - Что это за запах? Данте прыскает со смеху, отворачиваясь от него. - Нет! Господи… - он шмыгает носом. – Эти слова… Ты так их говоришь… «Лечь с тобой». Или «делить постель». - И? – непонимающе пожав плечами, уточняет Вергилий. - Ну, они тебе идут, - говорит он с лёгкой, ужасно влюблённой улыбкой. – Ты красиво разговариваешь, бро… Голос его какой-то немного печальный и в то же время – очень довольный. Ещё – мечтательный. - Да, ты уже… Да что это за запах?! – снова возмущается Вергилий. - Гриб, - с той же улыбкой и мечтательностью произносит Данте. - Какой г… Что?! – Вергилий поднимается на колени. - Грибы, - поправляет Данте. - Много грибов. Целая грибная семья. Она растёт как раз вплотную к палатке. - Ты спишь возле семьи, - сразу предупреждает Вергилий. - Так и думал, - с досадой произносит Данте. – Вот скажи, почему я?! Почему, а?! - Ты - семейный человек, Данте. Ты должен спать рядом с какой-нибудь семьёй. - Я семейный?! Почему это?! – возмущается Данте, сразу привстав и упершись ладонями в пол. – Я даже не ставил эту палатку! Почему я должен спать рядом с семьёй каких-то незнакомых грибов? Они вообще ядовитые, сечёшь! Я не обязан спать с каждым грибом, которого встречу у своей палатки! Я даже… не… Эм-м… Он не заканчивает, видя, как брат заходится в тихом смехе, запрокинув голову. Осознав, что за чушь несёт, Данте тоже начинает смеяться. А потом Вергилий толкает Данте в грудь, заставляя лечь на спину, Привстаёт над ним на руках и целует, склонив голову. Целует как раз так, как редко когда целует. Глубоко и настойчиво. А когда отрывается от его рта, Данте открывает глаза, закусывает губу, чтобы убрать с нижней губы лишнюю слюну. И говорит: - Хорошо. Это весомый аргумент в пользу грибной семьи. Я буду спать рядом с грибной семьёй. - Ага, уже передумал. - Ну… Это, наверное, какая-то… хорошая семья. Благополучная грибная семья. Тем более, она же жила здесь ещё до того, как ты поставил эту палатку на их территорию. - Она ведь ядовитая. Ты согласен спать рядом с ядовитым грибом? Да, Данте? - Ну… - он пожимает плечами беспечно и немного несчастным голосом добавляет: - Я же сплю рядом с тобой. Хуже не будет. Вергилий смеётся. - Ты чего? – удивляется Данте. – Сам посуди, бро. Наша семья – точно как эта. Все ядовитые и все уживаются. Ну, может, кроме матери. Ева не ядовита. - И кроме Спарды, - соглашается Вергилий. – В нём тоже нет яда. - И кроме меня, - кивает Данте. - Эй, заткнись. - А что такого?! Вергилию трудно бывает злиться на брата. Он снова смеётся. А Данте даёт ему это время и довольно улыбается, поглядывая на брата. Брат всегда смеётся с его глупых шуток. Возможно, не очень-то и смешных. Но других Вергилий почти не слышит, а ведь старший из близнецов вовсе не прочь иногда посмеяться. И Данте готов давать ему сколько угодно времени на веселье и иногда даже выглядеть полным придурком в собственных глазах, только бы брат не забывал, как нужно смеяться. Вергилий постепенно отсмеивается, а потом вдруг закрывает глаза и касается лбом его лба. И шепчет, снова усмехнувшись: - Ты всегда это делаешь. Данте кивает понимающе. - Ладно. Только не злись, - говорит он примирительно. – Я не нарочно. Вергилий тоже кивает, оглядев его лицо. - Я знаю, - говорит он, а потом потирает бровь и повторяет: - Я знаю. – Он быстро целует его в губы и говорит: - Идём. Нужно проверить грот, Данте. Данте потягивается и кивает. К тому времени, как они одеваются и выбираются из палатки, снаружи освещение уже становится прозрачно-розовым и солнце застыло не так уж высоко над поголубевшими горами на западе. Ветер окончательно стих, а вокруг такая тишина, что, кажется, можно расслышать происходящее в Юрэе или в Силвертоне. На его голое плечо ложится рука брата. - Я понимаю, что ты очарован, мне тоже здесь по душе, но самое время шагать к демонам, - шепчет он на ухо Данте. Да, Вергилий прав. - Окей. Двигаем, - соглашается Данте, не оборачиваясь. Но сегодня был странный день. И заканчивается он красивым вечером. Данте надеется, что сегодняшняя ночь будет такой же классной. А завтра можно будет сбегать на то симпатичное озеро возле соседней гряды. А может, сегодня. «Когда моё тело изменится, отбросив всё ненужное»… - Что ненужное, Джил? – спрашивает Данте, прищурившись и глядя на маленькое, ещё белое солнце, зависшее над горами на западе. - Что, прости? – отзывается тот, подбирая полотенце с травы. - А? – Данте словно приходит в себя и открывает-закрывает глаза, пытаясь выморгать белое пятно солнца, которое кружится под веками, даже если зажмуриться. – Нет, просто… Вспомнилось что-то. Странное. - Догоняй. Нам нужно ещё успеть окунуться, Данте. - Д… Да. Точно. Данте разворачивается и идёт вслед за братом. Просто всегда так выходит, что он идёт вслед за братом. Но Данте ещё слишком мал, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Одно он понимал всегда: если он не будет уступать Вергилию, то кто-то или что-то займёт его, Данте, место. Вытеснит его. Тогда может случиться непоправимое: вдруг, Вергилий когда-нибудь потом пройдёт мимо и не вспомнит Данте. Даже не заметит! Наверное, самое странное и жутковатое для Данте, самое невероятное – это если когда-нибудь Вергилий не узнает его. Не узнает и пройдёт мимо. Однако, даже это ещё полбеды. Вергилий ведь может и напасть, приняв за чужака, если не узнает. Хуже этого ничего быть не может: пока ещё никто не надирал ему задницу круче, чем Вёрдж. Наверное, в будущем это не изменится -- Вергилий до чёртиков сильный уже сейчас. - А когда ты изменишься, ты точно меня не забудешь? – спрашивает Данте: они уже ступают на луг. Верглий молчит, ступая вперёд. - Я не знаю, - наконец, честно говорит он. – Но я не представляю, что со мной должно произойти, чтобы я забыл тебя. - Что-нибудь… очень хуёвое? Ужасное? – подсказывая, поясняет он сразу же. - М-да… Ты даже не представляешь себе, насколько ужасное, - говорит Вергилий, шагая через луг. – Даже я не представляю, если честно. - А если мы… - Данте, - Вергилий останавливается, набрасывает ему на шею белое полотенце и рывком притягивает брата к себе. – Чтобы заставить меня забыть тебя, кому-то придётся вынуть из меня душу или преобразовать её до такой степени, что я перестану быть собой. – Он кладёт ладонь себе на грудь. – Это очень трудоёмкий и болезненный процесс. Я физически не смогу оказаться настолько неудачником, чтобы позволить кому-то вынуть из меня душу, - негромко продолжает он ему в лицо, будто делится какой-то тайной. – Если это произойдёт, ты знаешь причину. И знай уже сейчас, что я не хочу, чтобы это произошло. Я всё ещё надеюсь, что я не настолько неудачник в твоих глазах. - Ты не неудачник, - сразу уверяет Данте совершенно искренне: Вергилий не похож на неудачника. - Ты мне не веришь? - Но всякое же может случиться, понимаешь? - То есть, ты мне не веришь. - Да верю я! Просто хочу напомнить, что все проигрывают иногда. - А я никогда не проигрываю. Ты осознал эту простую истину? Данте ничего не остаётся, кроме как кивнуть. - Да, я усёк. - Вот и хорошо, - говорит Вергилий «Трудоёмкий и болезненный процесс». Откуда он знает?! - Вергилий, а… - Иди и молчи. - Нет, скажи, откуда ты знаешь! - Каким же утомительным болтуном ты бываешь. Данте умолкает со вздохом. Вергилий кивает и разворачивает его. - Иди, - говорит он. Данте пускает плечи и понуро бредёт вперёд. И тут Вергилий совершенно внезапно ухватывает его за ягодицу и крепко стискивает её в ладони. Данте столбенеет. - Побольше мотивации, - ухмыляется Вергилий ему на ухо и убегает вперёд. - Подожди! – зовёт Данте, бросаясь за ним. – Джил, подожди меня! И тоже ухмыляется. И бежит через тёмно-зелёный луг, догоняя брата. Данте всё ещё слишком беспечен для того, чтобы посчитать, сколько раз за этот день он успел сказать брату «подожди». И сколько раз спешил за ним снова и снова.