Призрак Юпитера

Солнечный луч бьёт прямо в глаза и под закрытыми веками всё окрашивается ярко-красным. Ещё и ещё ярче. - О чёрт... Пушистые тёмные ресницы, наконец, вздрагивают, а веки сжимаются ещё сильнее. Луч, кажется, сверлит сквозь веки всё настойчивее и жарче. Данте что-то шепчет и поворачивает голову вправо, где тень. Но солнце всё поднимается и вот уже, спустя несколько минут, луч скользит по виску, медленно опускается к сомкнутым векам, потом ложится на щеку. Данте зажмуривается посильнее. Он начинает злиться. Потом не выдерживает, поднимается и садится на постели. Проводит рукой по лицу, отгоняя сон и убирая спутанную чёлку со лба. - Ах, что-о-об тебя, - со вздохом тянет он, бросив взгляд на часы на запястье, и начинает торопливо выбираться из постели. Быстро собирает с пола свою разбросанную одежду и чертыхается, когда пытается найти футболку. Кажется, это была красная футболка с трафаретным изображением белой пальмы, перекрещенной с чёрным АК-47, и размытой надписью внизу: "Клуб-1969". А ещё с капюшоном. В этой комнате пропали без вести десятки подобных футболок. Правда, потом они иногда находились. Некоторые находились даже на Вергилии. И даже на Еве можно было изредка засечь утерянную Данте вещь. Мама вечно всё путает. Домохозяйка из неё не очень. - Круговорот шмоток в природе! - злится Данте, так и не обнаружив искомую одежду. Но он подбирает то, что всё же нашлось, и быстро идёт в ванную. Краткий душ - и вот Данте торопливо натягивает бельё, тут же мерзко липнущее к влажной коже, которую он едва ли успел вытереть. Впрыгивает в джинсы. Затем хватает зубную щётку и начинает лихорадочно чистить зубы, едва ни раздирая дёсна в кровь и забрызгивая зубной пастой зеркало в чёрной витиеватой раме, а закончив, полощет рот водой из-под крана и швыряет щётку в раковину, даже не позаботившись о том, чтобы промыть. Он спешно выходит в комнату, наспех промакая лицо полотенцем. Капли воды ещё поблескивают на голых плечах и шее, а серебристые волосы, потемневшие и потяжелевшие от воды, совсем влажные. Ну, придётся набросить, что найдётся из футболок, и бежать в школу очень быстро и с мокрыми волосами, чтобы успеть в актовый зал хотя бы на лекцию астрономов из местного планетария. Он собирается поглядеть на снимки Хаббла, а заодно - на Кимберли Беллз, раз уж география и английская литература всё равно бесповоротно проспаны. Данте подбегает к гардеробу и распахивает дверцы. - Так-так-так... - комментирует он, скользя взглядом по полкам с одеждой. - Эй! Находит свою красно-белую футболку с длинными рукавами, выдёргивает её из стопки одежды и бросает возмущённый взгляд через плечо. - Так и думал, что она где-то здесь, - бормочет он, торопливо натягивая одежду. - Что за привычка, болтать по утрам с самим собой? - сонно и хмуро замечает Вергилий, убрав с лица край одеяла и прикрыв бледным запястьем глаза. На запястье у него всё ещё намотан медицинский жгут, и Вергилий это замечает. Он глядит на него как-то странно, будто пытаясь припомнить, что произошло. Никакую кровь они не останавливали, Вергилий, конечно, всё помнит. Вергилий выглядит раздражённым, как и всегда по утрам после длительной бессонницы, если впервые немного поспал. И ещё - он в такие моменты непривычно слабый. Наверное, его сейчас даже легко можно придушить. Не насмерть, а так, совсем немного. Вот тем же жгутом, на который брат сейчас сонно и рассеянно поглядывает, чтобы вернуть себе немного тех странных ночных воспоминаний. - Эй, большой бро, - с иронией отзывается Данте. - Кстати, я говорил с одеждой, не с тобой. - Говорить с одеждой - это типично для тебя, - сипло произносит Вергилий, глубоко выдыхая, и начинает, наконец, лениво избавляться от жгута на руке. - И? Ты снова безуспешно пожелал ей доброго утра, а она промолчала в ответ? Голос у Вергилия грубоватый и сиплый по утрам, и на тон ниже, чем обычно. - Может, тебе стоит ещё поспать? Лет пятьдесят? - Данте приподнимает бровь, поглядывая на брата. - Твоё самолюбие задето? - тот уже усмехается, продолжая паясничать и растянув бледные губы в усмешке, потирая красные полосы, проступившие на коже из-за стягивания. - Ты ничего не знаешь о том, что самолюбие может быть задето. Поэтому, кстати, тебя все и боятся, - отмахивается Данте. - Серьёзно? Какая жалость. Но зато тебя никто не боится и поэтому теперь у тебя завидный поход в школу к твоим бездарным друзьям, у которых самолюбие напрочь отсутствует, - он лениво потягивается, чем вызывает у Данте настоящую зависть: Вёрджу никуда не нужно идти. - Возьми мою рубашку, чтобы было с кем цитировать Роберта Бёрнса по дороге, пока будешь готовиться к английской литературе, - тут он прыскает со смеху, отворачиваясь к Данте к стене и укрываясь одеялом. - Или ты и её проспал? Данте видит бледные плечи, почти такие же белые, как и простыни, которыми брат укрыт, и немного узкой тени гибкой линии позвоночника. Данте сжимает кулаки, направляется к постели и хватает одеяло, чтобы сдёрнуть. Вергилий оборачивается, тоже хватается за одеяло и тянет на себя, но после долгого сна он бывает слабее и Данте удаётся отдёрнуть. Вергилий быстро разворачивается на спину, тут же ухватывается за край и резко тащит одеяло на себя, затем натягивает его по грудь. Глядит на брата, удивлённо приподняв брови. Данте резко склоняется к нему и зачем-то громко заявляет ему в сонное бледное лицо, не выпуская край из стиснутого кулака: - Он... Был шотландец, тупица! Голос чуть ломается, как это бывает у подростков при резком выкрике. Потрясающе выходит, на самом деле. Вергилий смаргивает, не сводя глаз с брата. Данте тоже. И растерянно глядит на Вергилия, а на лице его читается просто буря эмоций: от ошеломления, до неуверенности. Но в основном - "что я несу?". И вот так два близнеца смотрят друг на друга удивлённо, пока лимонное восходящее солнце молча отсчитывает минуты до полного опоздания в школу. Конфуз ранним утром. - Как... - Вергилий, наконец, приходит в себя и мельком облизывает верхнюю губу. - Как ты меня только что назвал? - Я думал, ты спросишь "и что из этого следует", - быстро замечает Данте. - Из этого следует, что ты безгранично обделён умом, - комментирует Вергилий. - Эээ... Ну, это не так, потому что я хотя бы знаю, кто такой Роберт Бёрнс, - пожав плечами, произносит Данте. - Я учил. - Роберт Бёрнс - обычная деревенщина, - криво усмехается Вергилий. - Единственное, что принесло ему известность - сложная шестистопная строфа, - он, вдруг, хватает брата за шею и резко тянет на себя, стиснув зубы. - А тебе его известность принесёт много боли прямо сейчас, - цедит он сквозь зубы. Ну надо же, а не такой уж он и слабый ото сна, как бывало обычно. Данте упирается коленом и основаниями ладоней в матрац, не позволяя втащить себя на кровать, поскольку знает, что сейчас может начаться драка и после неё он, как и в прошлый раз, скорей всего останется с разбитым лицом. Вергилий молча тянет его к себе, Данте так же молча упирается, но тут брат внезапно ударяет его коленом в живот. Данте тихо охает, на лице мелькает гримаса боли. Локти слабеют и он подаётся вперёд, а Вергилий тут же обхватывает его за шею своим локтем и валит на себя, после чего перекатывается на спину, прижав его к постели своим весом. Притискивает локоть к его горлу. - Извиняйся, несчастный, - холодно и негромко говорит Вергилий и глаза его вкрадчиво вспыхивают, будто в молчаливом зимнем пруду подо льдом зажглись двухвольтовые светодиоды и слабо подсвечивают лёд. - Нихуя, - сипит Данте, со звонким шлепком упершись ладонями ему в голые плечи и пытаясь оттолкнуть. - Хочешь драки? - Давай. Вергилий тут же блокирует коленом его ногу, чтобы случайно не получить в пах, и Данте, кажется, расстраивается. На красивом, раскрасневшемся и искажённом напряжением и злостью лице возникает выражение досады. - Тогда бей, - говорит Вергилий с ухмылкой. - Ну? - Что? - Бей, - хватка Вергилия чуть ослабляется. - Спятил, что ли? - зло бормочет Данте. Он отворачивается, чертыхнувшись. - Ну, лови. Он рывком подаётся вперёд и ударяет лбом в переносицу Вергилию, и голова у брата тут же запрокидывается. О, Данте обожает этот глухой звук при ударе. Постоянно так делает. Иногда выходит полный кошмар и вспышки белых точек под сомкнутыми веками, а потом - абсолютная темнота на пару секунд, но бывает, что ему везёт как сегодня. На губы, подбородок и на горло Данте приземляются тёплые, тёмные капли. Вергилий оставляет горло брата и прижимает к носу ладонь. Потом вторую, потому что одной рукой тут явно не справиться. Сквозь расслабленные пальцы на белую простынь падают крупные капли крови. Данте думает о том, что вот сейчас - отличная возможность для манёвра. Можно ударить под дых так, что Вергилий навсегда забудет шестистопную строфу Роберта Бёрнса. Поэтому Данте поднимается на колени и молниеносно бросается к Вергилию. - Я не хотел, ты меня спровоцировал. Давай посмотрю, - выдыхает он. Вергилий глядит снизу вверх. Взгляд Данте сосредоточен и даже встревожен. Грудная клетка брата тоже часто-часто вздымается, уже замаранная красным, и он отвечает что-то нечленораздельное, потом чуть качает головой. Данте подбирается поближе, а Вергилий выбрасывает окровавленную руку вперёд в останавливающем жесте. - Нет, я только гляну, есть ли перелом, бро, - убеждает Данте и торопливо стягивает с себя футболку, комкая её в руке. - Посмотрю, долго ли будет заживать. Но Вергилий молча качает головой и не двигается. - Я не хотел, - снова говорит Данте. - Блядь. Не мешай мне, - еле выговаривает Вергилий, сглотнув кровь. - Чего?! Вергилий очень редко, но всё же бранится. И когда это происходит, то всегда застаёт Данте врасплох. А Вергилий всё смотрит на него снизу вверх из-за тёмно-красной ладони. - Я знаю, что всё в порядке, Джил, я только гляну, нет ли перелома. Они заживают долго. Если есть, мне придётся как-то идти за льдом, - терпеливо объясняет Данте. Вергилий, кажется, раздумывает, затем нерешительно убирает руку и запрокидывает голову. Данте становится на колени рядом с ним, прижимает к его окровавленному лицу скомканную футболку и другой рукой придерживает за затылок. - Ты сейчас глотай кровь, а то до ванной ты не дойдёшь и всё здесь зальёшь по дороге, - советует Данте, прижимая футболку к его лицу. - Вот, держи вот так. Просто у нас нет льда, я не могу спуститься за ним на кухню сейчас, чтобы меня не загнали в школу, но если будет перелом, я что-нибудь придумаю. Вергилий медленно моргает, прикрывая глаза своими чёрными, длинными как у девочки ресницами в знак согласия, а острое адамово яблоко вздрагивает, когда он неторопливо сглатывает кровь. Данте чувствует, что по плечами у него рассыпаются мурашки. Ему всё не удаётся отделаться от мысли, что Вергилий улыбается, когда глядит на него. Кровотечение, кажется, уже начинает затихать, будто бы под неусыпным контролем Данте. Так быстро? Вергилий держит глаза закрытыми. Кровь останавливается спустя пару минут и Вергилий убирает вымокшую футболку. Его младший брат, осторожно взяв его за скулы, оглядывает лицо, так похожее на собственное лицо Данте, только измазанное кровью. Пожимает голыми плечами: - Ничего не видно. Никакого перелома, - он кладёт пальцы на его тонкую переносицу и чуть сжимает. - Больно? Только честно. У самого Данте замараны в красное подбородок и шея, он, не замечая, быстро слизывает кончиком языка кровь с верхней губы. - Всё в порядке, - довольно говорит Вергилий, обнимая колено. - Мне было необходимо посчитать, сколько времени занимает регенерация. - Так ты для этого... - Данте ошеломлённо глядит на него, затем разве что вздыхает, усаживаясь по-турецки напротив Вергилия. - Ты психопат, но всё равно, извини. - Пустое, - слабо усмехается тот в ответ, шмыгнув носом и промакнув его тыльной стороной ладони. Они сидят на постели, а между ними - много-много тёплых капель крови, больших и тяжёлых, и совсем крошечных, похожих на брызги, будто кто-то макнул кисть в акварельные краски и расплескал над простынёй. Солнце бьёт в окно и в луче утреннего света высыхающие капли кажутся ещё темнее. - Я, когда заорал, что чувак был шотландец, вообще не то имел ввиду. В смысле, я не то хотел сказать. Но пока я выдёргивал одеяло, забыл, что собирался. И потому вышло это тупое "он шотландец", - виновато откашлявшись, произносит Данте, сосредоточенно тыча пальцем в каплю. - Мне, вообще-то, плевать откуда он. Да мне вообще на него плевать! Я просто хотел сказать, что ты достал меня своими подъёбами по утрам. - Не говори "подъёбами", ты, отребье. - "Отребье", - хмыкнув, копирует его Данте. Вергилий чуть кивает ему и посмеивается. Данте теперь тоже. И минуту спустя они оба бесшумно смеются, глядя друг на друга. У Вергилия бледное лицо залито подсыхающей, безобразно размазанной кровью, это отвратительно. Ужасно ему не идёт. А пока они смеются, время неумолимо бежит. Когда они утихают, Данте с какой-то отстранённой тоской понимает, что уже точно не успевает к половине десятого. - Нужно всё здесь убрать, - замечает он с кислым выражением лица, почесав щёку. - Я приведу себя в порядок, а ты забери простынь и отдай Еве, когда будешь выходить. Ясно? - Сэр, да сэр. Вергилий кивает, тут же поднимается с постели и направляется в ванную. Данте сдёргивает простынь, комкает её и бросает на стул неподалёку: - Трёхочковый! - ухмыляется он, когда простынь повисает на спинке стула. А затем он слышит раздражённый голос брата из ванной: - Кстати, то, что ты берёшь мою зубную щётку, я воспринимаю, как нарушение правил. - Прости? - виновато и неуверенно произносит Данте, а потом хмурится и разводит руками. - О, да ладно тебе, после всего щётка уже не кажется таким уж нарушением правил, нет? - Нет, я тебя предупреждал насчёт моей ванной. - То есть, трахаться можно, а брать щётку - нельзя? - возмущается Данте и щёки его вспыхивают. - Так точно, - спокойно говорит Вергилий, выходя из ванной и осторожно промакая лицо тем же полотенцем, что и брат. - Вот ты странный, Джил, - фыркнув, замечает Данте, отмахнувшись от него. - У тебя неправильные... приоритеты, - он собирается с силами и встаёт с постели. - Так, хватит. Тащи сюда простынь. Мне действительно пора бежать, иначе в этот раз точно будут проблемы. Чёрт бы всё побрал, я снова опаздываю, - он вздыхает и поторапливает: - Вергилий, ну где ты там?! Я должен быть вовремя хотя бы раз! Пять минут спустя Вергилий и Данте лежат под одеялом, укрывшись с головой. Теперь вокруг темно, кое-где сквозь неравномерно наполненное одеяло просвечивают бледно-голубые пятна света. Всё почти как в детстве. Данте уже никуда не успевает. - Забыл спросить, - говорит Данте. - Где ты ошивался пол-ночи? - Сначала гулял со Спотти, - говорит Вергилий. - Вдвоём мы добрели до госпиталя и Спотти, конечно, не пошёл внутрь, а я... - Ты попёрся в госпиталь?! - восклицает Данте и голос звучит слишком громко в их жарком сумеречной укрытии. - В Плохую Ночь! - Тихо! Не было никакой плохой ночи! - сквозь зубы цедит Вергилий, обернувшись и глядя на него горящими глазами. - Хочешь, чтобы папочка пришёл и свернул мне шею за это?! Данте умолкает, но касается указательным пальцем виска, показывая, что брат рехнулся. - Больной авантюрист, - поясняет он. - О, да, - Вергилий самодовольно усмехается, будто Данте сделал комплимент, что ещё раз доказывает младшему из братьев факт неполадок с головой у старшего. - Так вот, я раскопал там нечто интересное, - говорит он тихо, но заговорщически, и переворачивается на живот. - За дверцей белого кролика имеется занятный лабиринт, - он ставит палец Данте на грудь. - Там можно не оставлять пометки, потому что главное - это держаться среднего коридора, иначе в боковых ты попадёшь в ловушку тупиков. Ты направляешься вперёд, - он ведёт пальцем вниз к его животу. - Вот здесь - первые двери, но они не были заперты, - палец упирается в выемку солнечного сплетения и постукивает. - Там всё ещё темно, но в воздухе плавают те зеленоватые сферы, признак активности. - Светляки. - Угу. Поэтому ты можешь кое-что рассмотреть, - Вергилий прищуривается. - Там все стены исписаны какой-то интересной клинописью, - он молчит какое-то время, а потом говорит, постепенно опуская бледный палец к мелкой впадинке пупка. - Но я ничего не понял, - он вздыхает. - Эти письмена мне не знакомы. Затем снова коридор, он длиннее предыдущего. Он идёт-идёт, - палец Вергилия всё скользит вниз. - И оканчивается дверцей, через которую можно пробраться только на четвереньках. Это решётка, которая опущена наполовину. Вероятно, сломана, - палец замирает. - А потом начинается это бледное красное свечение, которое становится ярче по мере приближения, - палец выбирается из углубления и направляется ещё ниже по животу. - И вот там те самые последние двери, за которые нельзя заходить. - О, дьявол, пожалуйста, потрогай ручку этой двери, за конкретно эти заходить можно! Я ужасно заинтересован! - просит Данте, ощутив, что палец замер как раз надо его пахом. Верглий сначала хмурится, а потом смеётся тихо-тихо и утыкается ему в шею. - Я и без того заглядывал за них, - шепчет он, отстраняясь от его шеи. - Я помню! - тоже смеётся Данте. - Только теперь отметь это на карте. - Жалкий фигляр. - Сам такой. А я - кинестетик. Вергилий хмыкает и, отстранившись, говорит: - Ты даже не спросишь, что за главными вратами? Данте лениво пожимает плечами: - Орущие грешники, быть может? - Непременно. И котлы со смолой, - смеётся Вергилий. Данте качает головой и приподнимает бровь. - Там могильник, - хвастливо говорит он, показывая, что тоже знает историю Госпиталя. - Отец говорил, что там могильник. - Точно, - Вергилий ухмыляется. - И он огромен. Он простирается на мили! Весь чёрный и вонь стоит просто невыносимая. А первое, что ты видишь, приоткрыв врата - человеческий обглоданный череп, надетый на сломанное копьё. Данте приоткрывает рот от удивления и недоверчиво смотрит на брата: - В смысле... Там... люди? На губах Вергилия расцветает ледяная усмешка. А потом он начинает тихо хохотать. - Откуда мне знать? Там едва ли возможно разобрать, что вообще происходит, глупый. - Охуеть, это было очень несмешно! - скрипнув зубами, говорит Данте. - Очень! И пошёл нахрен от меня! - он отталкивает брата от себя подальше, упершись ладонями в его голые плечи. Из-за того, что ребята елозят по кровати, лениво бодаясь, одеяло начинает сползать и впускать в их уютное мрачное убежище прозрачный водянистый утренний свет, который портит им таинство. Это сначала настораживает близнецов. Вергилий недовольно оборачивается, а Данте начинает натягивать одеяло обратно. И душный полумрак возвращается. - Ты же любишь по яйцам ударить, да? - с раздражением говорит Данте. - Прекрати вести себя как дурак! - закатив глаза, говорит Вергилий. - Там бывают все. Я действительно видел человеческую бедренную кость, видел черепа. Поблекшие доспехи и старинные шлемы, - тут он прищуривается и, вспоминая, произносит: - Они гнили там вместе со странными останками каких-то незнакомых мне тварей. - Какой привлекательный мир, - криво усмехается Данте, покачав головой. - О, ещё какой! Почти как твоя школа, но посимпатичней, - кивает Вергилий, игнорируя сарказм. - И среди этой замершей вакханалии бродят их животные в своём вечном поиске. Данте смаргивает и удивлённо глядит на брата. - В поиске чего? - спрашивает он. - Ланча, - пожав плечами, говорит Вергилий. - Да? Типа, как санитары леса? - приподнимает бровь Данте. Вергилий кивает и фыркает. - Вот так. Даже там стремятся к чистоте, - говорит он. - А теперь поди погляди на свою комнату. Комната Данте - это последнее место, куда приходит Вергилий. Из-за постоянного бардака. В этом весь Данте, который, кстати, всегда знает, что где лежит и может найди любую мелочь в течение пяти секунд. - Ну ты же помнишь, что старик Эйнштейн говорил? Я властвую над хаосом! - смеётся Данте. - Мне известно, что он говорил, однако если бы он увидел твою комнату, он бы прикусил язык, - хмыкнув, отвечает Вергилий. Данте усмехается, но уже через секунду приходит понимание, что это не всё, что Вергилий хотел сказать. Точнее, он не сказал главного. И Данте не готов услышать. А Вергилий поудобней укладывается на спину и прищуривается, вспоминая. - Мне не удалось рассмотреть всё. Врата были приоткрыты лишь чуть-чуть и мне пришлось использовать тати как рычаг, чтобы протиснуться туда хоть немного и заглянуть, - негромко говорит он, глядя в мутное пятно света, пробивающееся сквозь одеяло. - Это не было плохой ночью, потому что иначе врата были бы открыты и та решётка поднята. И я помню... - Джил, не нужно, - просит Данте, перебивая. - Нет, послушай, - Вергилий перебивает жестом. - Я видел тёмно-зелёное светящееся небо без светила, отбрасывающее блики на померкшие доспехи мертвецов. Это было... - он выдыхает рвано, запнувшись, и качает головой. - Такое впечатляющее зрелище, что я... - он снова запинается. - Мне кажется, я видел те огни, к которым должен идти. Я впервые увидел их не внезапно, как если бы мембрана между мирами истончалась, а прямо перед собой. Мне кажется, что они... - Ты же сам сказал, что почти ничего не смог рассмотреть, - Данте глядит на него с тоской. "Ты ведь не смог, так?!" - Я знаю, что там есть дорога. Огни точно были там. Форпосты, за которые я обязан зайти, мерцание той чёрной башни, которую я вижу иногда, - и Вергилий добавляет шёпотом: - За тонкой мембраной. Мои огни. - Ну нет, - расстроено говорит Данте и горло перехватывает. Вергилий снова говорит о том, что уйдёт. Это, наверное, так же горько, как бывает обидно обручённому, когда один из пары стоит планы на будущее вслух и говорит "я", а не "мы". Будто совместное будущее не входит в видение идеального мира того партнёра, который строит эти планы. Но Вергилий из тех, кому всегда плевать на такие мелочи. - Да, какие-то далёкие форпосты, - говорит он. - За ними горят огни, только они очень высоко над землёй, - его голос такой холодный и спокойный. - Почти незаметные, как звёзды над большим городом здесь, в мире людей. Возможно, они там вместо звёзд. Синие, зелёные, - он кивает своим размышлениям. - Это светятся окна каких-то незнакомых мне крепостей, которых здесь нет. И я всё думаю, что мне нужно туда. - Тебе не нужно, - сразу произносит Данте. - Мы ведь уже говорили об этом. Тебе не нужно так... спешить. Но Вергилий отвечает не скоро, а потом всё же произносит упрямо: - Разве я спешу, если я всё ещё здесь? И Данте вздыхает с тоской. Когда у брата начинается бессонница, он весь меняется. Он не сидит на месте, он занимается и учится. И остаётся наедине с собой, будто отшельник, никого к себе не подпуская. Почти прекращает есть, забывая о потребностях организма. И всё чаще всматривается в темноту по ночам, откуда для него светят его огни, невидимые Данте. Они зовут его и заставляют действовать. Вергилий пока не может найти к ним дорогу, но что-то тянет его туда, дразнится своей недосягаемостью и будит скрытые способности, заставляя их проявляться. Данте всегда кажется, что он, Данте, ведёт с этим "чем-то" негласную борьбу за старшего брата. Ему приходится отвоёвывать его шаг за шагом. Почему-то он боится отдать его. В Данте живёт уверенность, что отпусти он Вергилия - начнётся что-то страшное, во что брат, склонный к опасному авантюризму вселенских масштабов, обязательно будет вовлечён. Вергилий этого никогда и не скрывал. - Тебе разве не пора смотреть на снимки Хаббла? - интересуется старший из близнецов, прервав его размышления. Данте оборачивается и глядит на него. Вергилий совершенно спокоен, будто только что не собирался рвануть к своим крепостям голый и прямо из постели. Данте чуть кивает. - Ладно. Но потом я вернусь. - Как скоро? - интересуется брат. - Я думал, ты мог бы разбудить меня и согласиться на один спарринг. Я тебе покажу кое-что интересное. - Спарринг? Я в тот раз проиграл тебе как ребёнок... - кисло отвечает Данте. - Я не хочу спарринг. Ты вообще уверен, что сможешь спать? Я уже и так опоздал, поэтому могу просто забить и побалдеть здесь с тобой под одеяльцем. Вергилий чуть качает головой. - Иди смотреть на снимки Хаббла, Данте, - лениво говорит он. - Ты сделал всё, что мог. - Я захвачу тебе пару капкейков из кафетерия, хочешь? - Сладкое на завтрак? - бормочет Вергилий, прикрывая глаза. - Нет, не думаю. - Это будет уже послеполуденное время, - замечает Данте, ощущая себя бесконечно взрослым. - А что ты хочешь? - Я не голоден. - Я принесу капкейки, - он склоняется к бледным губам и крепко и звонко целует, а потом ложится рядом. - Оставь меня, Данте, я действительно собираюсь подремать, - лениво отвечает Вергилий и добавляет с усмешкой: - По утрам я счастливчик. - Хорошо, - соглашается тот. - Но - тогда ты должен пообнимать меня сначала. Как хороший брат и всё такое. Иначе я никуда не уйду. - Я тебе ничего не должен, - оборачивается к нему Вергилий. - Ха, ещё как должен! - Данте тоже оборачивается и глядит на него с иронией. Вергилий вздыхает и приподнимает руки приглашающе: - Окей, иди сюда. - Сговорчивый, - ухмыляется Данте. - Утром я страдаю от недостатка мотивации, - признаётся Вергилий. Данте тут же подаётся к нему, заключает в крепкие объятия и целует в губы. Вергилий обнимает в ответ и пробегается пальцами по его позвоночнику, чуть побарабанив по крестцу. - Да я вообще никуда не хочу идти, - раздражённо говорит Данте ему в шею. - И почему я вообще должен куда-то идти? Меня всё устраивает дома! Вот ты - ты меня устраиваешь. - Ты меня тоже, но я намерен закрыть глаза и спать. Поэтому... - Я тоже намерен поспать! - Данте, тебя же обычно не загнать домой, - смеётся Вергилий. - Просто-о... Меня нужно ловить на живца, - он крепко стискивает его худую подтянутую ягодицу в ладони и Вергилий дёргается и ойкает. - Всё, отправляйся смотреть на снимки Хаббла, - торопливо отталкивает он. - И не нужно меня трогать. Да что же ты... - он отдирает от себя руки смеющегося брата. - Возвращайся после школы. Не раньше! Ясно? - Заткнись. И жди меня здесь, окей? - негромко говорит Данте, неохотно отстранившись, и берётся за край одеяла. - Я только погляжу на фотки Хаббла. И ещё на Ким. И приду. Ни к каким огням не ходи. Хорошо? - Я подумаю. - Маленький бунтарь? - ухмыляется Данте. Он отбрасывает одеяло, выбираясь на свет, от которого Вергилий щурится. Солнце ясно даёт понять, что уже позднее утро. Он перебирается через брата и направляется к выходу из комнаты, напоследок бросив взгляд на стену у стола, где теперь непривычно пусто. Чарли, наконец-то, перестал пялиться на них по ночам своими пустыми глазницами. Когда он там был, прямо на этой стене в раме, Данте чувствовал жуткий дискомфорт, будто кто-то действительно глазеет со стены, когда они в Вергилием занимаются чем-то очень личным. Теперь Чарли убрался и Данте чертовски благодарен за это брату. Когда Данте прикрывает дверь, Вергилий, кажется, уже засыпает. ********** Внизу пахнет крепким чаем, Данте это сразу улавливает. Видимо, Ева уже не спит. Нужно бы прошмыгнуть поскорей. Данте крадётся через гостиную и даже успевает добраться до прихожей. Но день начался слишком хорошо, поэтому чего уж там. - Данте. - Чёрт... Данте замирает. Конечно же, Ева не могла не быть на кухне. Эх, нужно было перебираться через балкон. - Я опаздываю? - Данте приподнимает бровь. В нём ещё теплится надежда, что мама позволит улизнуть. Но нет, она, конечно же, знает, что он ночевал у своего "опасного" брата, к которому "лучше пока не приближаться". - Ты уже опоздал, - прохладно отвечает Ева, сделав глоток из кружки. Мать, одетая в короткий, чёрный, шёлковых халат, стоит, опершись на стол для готовки, и наблюдает за сыном своими светлыми, молчаливыми глазами. Данте вздыхает и опускает плечи. - Ничего не хочешь мне сказать? - интересуется Ева. У неё такой красивый голос по утрам. Немного сиплый и негромкий. Данте пожимает плечами: - Что тут скажешь? Я всё равно уже опоздал. Игра окончена, ты мёртв. - Позавтракай. "Я не голоден." Данте послушно направляется в кухню, идёт к холодильнику, открывает его. Да, он совершенно не чувствует голода, но долго оглядывает полки, забитые едой, просто, чтобы не встретиться глазами с Евой. Закрывает дверцу. Открывает снова. При этом он дёргает слишком резко, бутылка с молоком, не устоявшая на полке в дверце, пошатывается, кренится, а потом всё же опрокидывается и летит вниз. Но Данте ловит её носком ботинка, подбивает вверх, ловит на колено, подбрасывает снова и ухватывает рукой за горлышко. - Я же просила тебя, - продолжает Ева, спокойно последив за футбольными изысканиями, зная, что Данте всё равно поймает. - Сколько раз мы говорили о твоих опозданиях? - Ну, я всё равно не собираюсь становиться математиком или учителем литературы, - пожимает плечами Данте, откручивая крышку и наливая молоко в суповую чашку, а потом тут же хватаясь за коробку с хлопьями и засыпая в молоко. Да, он знает, что делать нужно в обратном порядке, но сейчас это неважно. - И кем же ты собираешься стать? - приподняв бровь, интересуется Ева. - Я? Сортировщиком мусора, наверное, - бурчит Данте, лениво перебирая ложкой намокающие хлопья. - Коммивояжёром. Продавцом канцелярских товаров. Золотарём, может быть? - тут он впервые поднимает свои голубые глаза на мать. - Прекрати. - Ну кем я могу работать?! - Теперь глаза у него злые и сверкающие. - Я буду надирать задницы демонам! Это мне нравится. Ева кивает, чтобы не заострять внимание и не выводить сына из себя ещё больше вопросом, который он ненавидит. - А что Вергилий? - внезапно спрашивает она. "Хороший вопрос". - А что Вергилий? - удивляется Данте, стараясь сделать так, чтобы голос не подвёл, но он, кажется, подводит. - Вергилий... вообще не собирается работать. Даже сортировщиком мусора. И даже золотарём. Хотя я ему говорил, что есть много разных нужных профессий. Зазывала в ночном клубе. Как тебе? Ева пропускает мимо ушёй иронию. - Так. Ты опять ночевал у него? - подозрительно спрашивает она. Данте пожимает плечами: - И? Разве лучше, когда он бродит по дому по ночам с мечом в руке? - Данте кладёт в рот еду и лениво пережёвывает, хотя всё равно даже не чувствует вкуса. - Тебе бы не стоило подходить к нему, когда у него бессонница, я же просила, - вздыхает Ева. - Вергилий слишком быстро меняется. Данте кладёт ладони на столешницу и, замерев, рассеянно глядит в окно перед собой. Там, посреди серого осеннего неба, виднеется клочок чистого синего неба, сквозь него на город ещё падает прохладный луч солнца. Данте надеется, что хотя бы сегодня солнце победит. Данте смаргивает и пожимает плечами, вспомнив, что с ним всё ещё говорит мать. - Ну при чём здесь... - он вздыхает и усаживается на стол, отодвинув суповую тарелку с завтраком и ухватившись за края столешницы. - Ты не понимаешь. Ты ведь спишь. А я его слышу. Иногда я просыпаюсь, потому что чувствую его. И всё, что я чувствую - всё дерьмово. Я думал, он вообще свихнётся. - И о чём же он думает? - спрашивает Ева спокойно, чуть склонив голову, однако Данте улавливает рябь тревоги в её голосе. Данте хмурится, пытаясь вспомнить, и устало глядит в стену перед собой. - Не знаю, он злится, - пожимает плечами. - Злится или... - Данте морщится, с неохотой припоминая. - Он просто недоволен. Очень недоволен. Он будто натыкается на какие-то стены. Всё ходит, ходит. Кажется, что ему мало места, понимаешь? Он столько всего успел узнать и столько выучить. Ты видела, каким он стал? - Данте качает головой. - Незаметный как призрак. Но сильный! Наверное, его злит, что он не до конца сильный, чтобы... Ну. В этом доме не принято озвучивать идею о том, что Вергилий когда-нибудь уйдёт. Все почему-то уверены, но никто не хочет говорить об этом, будто это что-то изменит. - А иногда он полностью спокоен. Будто мёртв. Видит что-то, чего не вижу я, как обычно. И тогда, потом - он успокаивается, - Данте потирает глаза и вздыхает. - Вот когда я зашёл к нему вчера, он был бледный как смерть. И эти чёрные круги под глазами, - Данте на миг задерживает пальцы под глазами, будто бы для того, чтобы наглядно продемонстрировать. - Я ему говорю, типа: "Бро, ложись спать. Два месяца уже, ты с катушек слетаешь!", а он молчит, молчит, а потом говорит: "Ты знаешь, мне кажется, что-то не так с моим телом. Оно болит." Говорит: "Мне больно, Данте", так-то, - тут Данте потирает затылок, ероша серебристые волосы. - Я ему: "Нужно поспать, может, пройдёт?", а он: "Нет, это другое. Но ты всё равно мне не поверишь." А сам стоит там с тати без ножен, и знаешь, ма, такой... чужой. Незнакомый. Плечи расправлены, голову склонил. Весь какой-то... как провода под тысячу вольт, - Данте фыркает и качает головой. - Наверное, если бы у него было побольше электричества в комнате, то всё бы закоротило. Фонтаны искр, пожар, страховка. Я думал, он сам искриться начнёт! - тут Данте выдыхает и говорит как-то удивлённо и тихо: - Хотя, может, показалось. В этот миг в приоткрытую форточку с улицы долетает шелест шин и чьи-то голоса. Внезапный и неожиданный, будто невесомая заплатка, вырванная из шумного мира и принесённая ветром, и растворившаяся в утре так же внезапно и неожиданно, как и пришла с ветром. Спальный квартал сейчас почти пуст, разве что домохозяйки остались наводить порядок после торопливых завтраков. Поэтому голоса в такие моменты кажутся чем-то непривычным. - М. И ты не ушёл? - негромко уточняет Ева, глядя в свою кружку с чаем и не обращая внимание на голоса за окном. - Ты серьёзно?! Показать, что мне не по себе? При нём? - Данте всё же оборачивается и смотрит в окно, потом снова отворачивается и удивлённо усмехается. - Я не ушёл. Я просто ему говорю: "Давай спать, Вергилий", а он говорит, что не может спать. Потому что его ночная стража теперь будит его постоянно. Говорит, он чувствует и слышит слишком много, чтобы спать. Я ему говорю, что моя ночная стража ничуть не хуже. Давай, мол, хотя бы попробуй, потому что, ну чёрт возьми, я устал просыпаться и слушать как он там бесится! Понимаешь? - он глядит на Еву, приподняв брови, а мать чуть кивает. - Он постоял там, посмотрел перед собой. Потом медленно спрятал тати в ножны и говорит: "Хорошо. Давай спать. Большего моё тело пока не выдержит." И потом я... "Трахнул его от души, чтобы он заткнулся и не мешал мне своими ужасными мыслями и метаниями. Терапия." - Я погасил свет и он лёг спать, - заканчивает Данте, сморгнув. - А утром мы подрались и я ему нос разбил, но... - Вы подрались?! - со вздохом переспрашивает Ева, устало опустив плечи. - Ну, не совсем так, - Данте мнётся. - Он не дрался. Я просто дал ему в нос и... сломал. - Из-за чего? Данте чешет затылок и неохотно признаётся: - Ну как тебе объяснить? Формально - из-за Роберта Бёрнса, - а потом вздыхает: - Ничего не говори. Ева закрывает лицо рукой и качает головой, тихо посмеиваясь. Когда мама смеётся, то кажется, что всё останется таким, как есть, навсегда. Эта светлая кухня, эти готовые завтраки перед школой, это позднее утро, окропленное бледнеющим солнечным лучом сквозь синюю заплатку неба. И Вергилий, который сейчас спит наверху. Кажется, что он больше не будет меняться, что всё вернётся на круги своя. - Какое достойное начало дня. Данте вздыхает с досадой и переводит глаза на отца. - М. А ты быстро, - криво усмехнувшись, говорит Данте. - Ты просто слишком медлительный, - с фальшивой добротой в голосе усмехается отец, потирая пальцами подбородок с трёхдневной щетиной. О, надо же, Спарда небрит, давно такого не было, и младший из сыновей удивлённо глядит на него. Как и всегда, непривычно. Но вообще, не так уж отцу и плохо с этой его небритостью. - Нехорошая примета - встретить демона с самого утра, - ядовито говорит Данте, соскакивая со стола и отталкивая в сторону тарелку с хлопьями. - Для тебя - да, - Спарда подходит к окну, чуть прищурившись глядит в начинающийся день, а потом отмахивается. - Но тебя я не трону. У тебя, к сожалению, преимущество нашего кровного родства. Ты рад? - Нет, - с иронией тут же отвечает Данте, глядя на отца прямо и нагло. - Не рад? Мне неизмеримо жаль, - с сарказмом вздыхает тот, сонно потянувшись и потирая шею ладонью. Сам он какой-то усталый и взгляд его давящий и сонный. Да и движения медлительные как раз таки у него, а не у Данте этим утром. Спарда только что вернулся "из дому" и, наверное, там что-то произошло, что неслабо его потрепало. - Это что там, хлопья? - интересуется отец лениво, заметив, что Данте всё равно не ест. - Это мой завтрак, я всегда его ем по утрам, - отвечает тот. - Так быстрее. - Ха, это чтобы в десять успеть в школу к семи тридцати? - Спарда посмеивается. - Не переживай, я доем твой завтрак. - Можешь доедать. И мне уже две недели как к восьми пятнадцати, - мрачно парирует Данте. - Это не столь важно, если на часах уже десять, - фыркнув, замечает отец. - Без десяти десять, - упрямо исправляет Данте, глядя на него исподлобья. Спрада раздражённо прищёлкивает языком и, подхватив со стола одинокую ложку, внезапно с разворота запускает ею в сына. Она, сверкнув, перелетает через кухню, но тот ловит её двумя пальцами у самого лица, проворачивает в пальцах и мстительно ухмыляется, подавшись вперёд. Спарда склоняет голову к плечу и приподнимает бровь, поглядывая на Данте. И только Ева устало прикрывает лицо ладонью. Данте швыряет ложку обратно в Спарду и внезапно Ева подпрыгивает и ухватывает её своими длинными пальцами так ловко, словно всю жизнь этим занималась. - Эй! - Данте тянется к ложке. Но Ева отводит руку в сторону, грациозно и быстро развернувшись и отступив. - Не нужно аплодисментов, - говорит Ева, мрачно поглядывая на удивлённого сына. - Когда-то я сражалась с демонами. С сильнейшим из них, - она бросает взгляд светящихся глаз на Спарду. - И могла с лёгкостью управиться не только с его чёртовой ложкой. И до сих пор могу. - Хм. С этим не поспоришь, - Спарда еле сдерживается, чтобы не ухмыльнуться. - Я свидетель тому, что ты отлично управляешься не только с ложкой. Тут воцаряется пауза секундной тишины. - О бо-о-же, - теперь уже Данте прикрывает лицо ладонью, чтобы скрыть ошеломление, и отворачивается к окну. - Что я вообще здесь делаю! Ма, скажи ему! Ева вместо ответа смущённо потирает тонкую светлую бровь, поглядывая на ложку в своей руке, потом незаметно откладывает её на стол позади и резко отворачивается, претворяясь, что ужасно занята, а прядка волос падает на её порозовевшую щёку. Ну, у Спарды вообще не очень хорошо с юмором. Он ведь, на самом деле, вовсе не пытался шутить. Но лучше уж так. Потому что когда Спарда в плохом настроении, утро превращается в ночь буквально на глазах. Отец выдвигает стул и тяжело опускается на него, плоско уложив ладонь на стол. Он глубоко дышит и задумчиво барабанит пальцами по столу. А вот это уже действительно не очень хорошо, это плохой знак. Данте убирает лицо от ладони и осторожно переводит глаза на мать, затем предусмотрительно соскакивает со стола и быстро подбирает рюкзак с пола. - Ладно, кажется, мне уже пора, - говорит он негромко, делая попытку уйти как можно более незаметно. Конечно, он хотел кое-что спросить, но, кажется, не в этот раз. Теперь лучшее, что он может сделать - это незаметно свалить и выдохнуть, оказавшись за дверью. Но уже явно поздно. - Стоять, - приказывает отец тяжело и спокойно. "После моей смерти мою недокуренную пачку сигарет я отдаю брату, а счастливый дротик - маме." Данте мнётся и поглядывает в гостиную, где спасительно маячит выход в прихожую, а за ней - полная свобода. - Мне интересно, что за отважный глупец этой ночью посмел разворошить могильник в Госпитале? - низким голосом спрашивает отец и расстёгивает запонку на рукаве, после чего подкатывает рукав до локтя. Данте замирает. Так, ну, разговор будет долгим, да? - Не я, - качает головой Данте. - Меня там не было. Был плохой день, - он неуверенно глядит на Еву, а та чуть пожимает плечами, так и не повернувшись. - Всё такое... Никто бы туда не пошёл. В этот момент солнечный луч за окном окончательно вязнет в белёсом облаке и наступает непонятная меланхолия, обычно стоящая задним фоном в любой пасмурный день. Ожидание чего-то, что вот-вот должно начаться. Данте становится тоскливо. - Что ж, я не удивлён, - кивает Спарда, и берётся за второй рукав, действуя неторопливо и спокойно.. - Твой маленький Вергилий, ха? - он поднимает светлые глаза на сына. - Эй! Твой маленький Вергилий! - Данте наставляет на него указательный палец. - Наш маленький Вергилий! - напоминает Ева требовательно. Спарда хмыкает, а Данте пожимает плечами. - Может, они сами справились? - Нет. Им кто-то помог. Могильник вскрыт не с внутренней стороны, а с нашей. - Это невозможно, - уверенно врёт Данте и качает головой. - Он не мог туда забраться. Вергилий, конечно, отважный сукин сын, но... - Эй! - с возмущением останавливает Ева. - Ой, то есть... - Данте откашливается и продолжает: - Но он не на столько псих, чтобы пойти так глубоко. Вместо ответа Спарда глядит на него с откровенной насмешкой в утомлённых глазах. - Как мало ты о нём знаешь, - криво усмехнувшись, произносит он. - Доверчивый, ты словно двухлетний ребёнок. Или ты совсем не умеешь лгать. Спарда начинает подниматься со стула, а это выглядит угрожающе. Даже если встаёт он неохотно, явно делая над собой огромное усилие. Отодвигаясь в сторону, ножки стула скрипят, скользнув по паркету кухни. - Придётся самому выяснить, как ему это удалось, - устало говорит он. - И клянусь Преисподней, я научу его слушать кого-то ещё, кроме самого себя. И отучу раз и навсегда от потакания собственному безумному героизму. И тут в Данте что-то переключается. Он буквально слышит этот несуществующий щелчок скрытого тумблера где-то глубоко в груди. - Нет, стой! - он отважно преграждает отцу дорогу, встав в проходе и успокаивающе выставив ладони вперёд. - Стой, ладно? - он примирительно глядит в глаза отцу. - Не нужно его злить сейчас, - он предупреждающе и едва заметно склоняет голову к плечу. - Я еле заставил его спать. Я очень старался. Ты не можешь просто взять и всё разрушить! Спарда приподнимает бровь и смотрит на Данте сверху вниз: - Глупец. Ты понимаешь, о ком ты печёшься? - Спарда качает головой, а потом морщится и прикрывает глаза ладонью. - Да опустите эти проклятые шторы: мои глаза устали. Ну вот, действительно, Спарда попал в переделку. Он сейчас выглядит непривычно неряшливо, утомлённо. Прядь белых волос падает на высокий бледный лоб, чуть изрезанный неглубокими морщинами. - Да, сейчас, - негромко говорит Ева. Она направляется мимо Спарды, по пути осторожно и успокаивающе коснувшись пальцами его волос, подходит к окну и начинает закрывать ролеты. А в комнате тут же становится приятней и мрачнее, и внезапно - как-то спокойней. Лишь свет из гостиной светлой синевой ненавязчиво разбавляет уютный тайный полумрак. Но Данте остаётся непреклонен. - Я не хочу, чтобы он стал ещё хуже. Я хочу, чтобы он стал таким каким был. Спрада глядит на сына. Данте. Высокий, широкоплечий, статный в свои почти пятнадцать, когда многие человеческие подростки ещё только начинают внешне оформляться. А Данте уже совершенен. Он качает головой и говорит после молчания: - Всё-таки, удачный сын, да? - он довольно усмехается Еве, чуть обернувшись. - Я думал, вы как-то подольше взрослеете. - Хм. Ты даже не представляешь себе, насколько быстро мы взрослеем, - говорит Данте самодовольно и лишь потом прикусывает язык. Спарда усмехается, но как-то невесело. А потом произносит: - Твой брат уже не станет таким как был. - Он что, болен? - криво усмехается Данте. И получает ответ, которого точно не ожидал никогда в жизни! - Он болен. Совсем скоро тело его обновится, чтобы быть готовым принять навыки Тёмного Убийцы, отторгнет все старые повреждения, весь опыт прожитых лет. Но и тогда он останется болен, - кивнув, говорит Спарда и глядит на свою руку, плоско лежащую на столе, а потом повторяет мрачно, растягивая слова: - Смерте-ельно бо-олен. Данте стоит и смотрит рассеянно. В ушах шумит кровь. Возможно, шумела и раньше, но Данте не слушал? - Что ты несёшь? - неуверенно бормочет Данте. - Он не может болеть. Он не... Спарда качает головой, не сводя глаз с собственной руки, а потом бросает пронзительный взгляд голубых глаз на сына. - В нём прямо сейчас начинает погибать человек, - говорит он. Данте приоткрывает рот, чтобы что-то ответить, но потом передумывает и закрывает, потому что не знает, что сказать. Что он мог бы противопоставить словам отца? "Нет, а как же детская шкатулка и музыка, похожая на ночную капель? А тот раз, когда мы вдвоём купались в ледяной реке в прошлом году, чуть не прожарившись на залитом солнцем лугу, как барбекю на гриле? А сегодняшняя потасовка? А долгие утра в душном полумраке под одеялом? А терапия? Жгут ведь до сих пор валяется на полу возле кровати. А как же то, что Вергилий спит сейчас наверху, совершенно спокойный и умиротворённый?" А то, что иногда в моменты поцелуев они звонко сталкиваются зубами? Нет, как это, "в нём погибает человек"? Нет, нет, только не так! Но об этом нельзя говорить, это их секреты, которые держат их вместе, и открывать их нельзя. Данте находит в себе силы, закусывает губу и иронично кивает: - Ты что, веришь в легенды? - усмехается он. - Нарушители... - Данте фыркает и тоже качает головой. - Я ведь тоже легенда, - усмехается Спарда. - И я нахожусь перед тобой. Вторая легенда нашей легендарной семьи сейчас, если я не ошибаюсь, спит мёртвым сном в своей комнате. Сколько ещё легенд тебе нужно увидеть, чтобы перестать верить в хорошее? - Тёмные убийцы истреблены, - уверенно говорит Данте. - Их техника запрещена и утеряна. Никто не может преобразоваться в Тёмного Убийцу! И ты всё равно веришь в возрождение легенды? Спарда прищуривается, глядя перед собой, потом переводит взгляд на сына. - Все эти легенды заканчиваются одинаково. Я не настолько глуп, чтобы верить в хороший конец, - Спарда, кажется, раздражается. - И ты напрасно вынуждаешь меня дать тебе надежду на благоприятный исход. Данте кивает, сглотнув ком в горле, и осторожно глядит на мать. Та отводит взгляд, а потом вообще отворачивается. Неужели, что-то знает? - Ну... - Данте становится горько и он пожимает плечами. - Бывает же, что... - Оставь, Данте, - Спарда перебивает и глядит своими поблекшими глазами, и Данте замечает, что кончики его ресниц опалены, а глаза словно выцвели за одну ночь там, за гранью, обожжённые бесконечными огнями той стороны. - Эти легенды всегда заканчиваются одинаково. Вся жизнь Нарушителя, обычно недолгая, одинокая и героическая, состоит из побед - и одного поражения. Раз и навсегда, - Спарда, конечно, видит, как меняется в лице Данте, и пожимает плечами. - Видишь теперь? Между нашими мирами не так уж много различий и даже принцип один на всех. Разок ошибся - и тебе конец. А нет ещё того, кто ни разу не ошибался, - он разводит руками. - Вот и вся легенда. - И почему... - Данте собирается с силами и спрашивает, вздёрнув подбородок. - Почему я не вижу того, что видит он? Тут раздаётся звон фарфоровой посуды: Ева не удержала чашку и она упала на блюдце, а Ева чертыхается. Но, видимо, чашка не разбилась. - Я объясню тебе позже, - Спарда отмахивается, кажется, разочарованно. - Я не готов говорить сейчас. Пока меня волнует другое. - Но ты ведь начал! - возмущается Данте. - И уже жалею об этом. Уходи, - он качает головой. - Я сказал, что буду говорить с тобой позже. - Па! Нет, па, какого хрена?! - злится Данте. - Прекратите шуметь с самого утра, - вздыхает Ева. - Уже не утро, а время для бранча! - возражает Данте. - Я приказал тебе выйти из комнаты и поторопиться в свою школу! - прикрикивает Спарда и Данте чуть вздрагивает, а в глазах его зажигаются нехорошие огоньки. - Я буду свободен для тебя позже! - Спарда, - предостерегающе зовёт Ева, кажется, не выдержав тяжести всей этой беседы, а голос её становится низким и холодным. - Прошу, не говори с моим сыном так. - Я вообще не собирался с ним говорить о чём бы то ни было, - замечает Спарда. - Тогда отваливай, - криво усмехнувшись, говорит Данте отцу. - Мне нахрен не нужны твои разговоры по душам. Уходи в Ад. - Эй, ты тоже забываешься! - Ева возмущённо глядит на сына, но Данте лишь переводит на неё леденящий взгляд, который не задерживается надолго. И, склонив голову к плечу, Данте добавляет спокойно и холодно, обращаясь к отцу: - И всё же, Спарда, не смей будить Вергилия, - он закусывает губу на миг и добавляет: - Я предупредил. Затем разворачивается и, поправив лямки рюкзака на плече, выходит прочь из мрачной кухни. В прихожей он сдёргивает свою чёрно-красную мотоциклетную курточку с вешалки. - И куда сейчас направляетесь вы оба? - интересуется Спарда, всё же поднявшись из-за стола, облокотившись на дверной косяк и сложив руки на груди. - Мы оба? - непонимающе оборачивается Данте. - Ну да. Ты и твоё разочарование, - криво усмехнувшись, интересуется Спарда. Данте уже распахивает дверь, но замирает и чуть отклоняется назад, взявшись за круглую медную ручку двери и поправив лямки рюкзака на плече: - Нужно кое-что сделать. Всё равно мне теперь почти не нужно идти в школу. - Данте! - снова зовёт отец и тогда Данте вздыхает, выжидательно и примирительно глядит на него. Чуть склоняет голову к плечу. Но Спарда смотрит на него и ничего не говорит. Данте тоже всё ожидает. - Принесу Вёрджу пару капкейков, - наконец-то, сдаётся он и бормочет себе под нос: - Он обычно не вырывает мне сердце за это. Уходя, он как-то слишком громко хлопает дверью. И, наконец, вступает в позднее, пахнущее дождём, травой и мокрой землёй утро. Всё мрачное волшебство и печальные тайны остаются за спиной, и это такое облегчение. Вырваться из паутины потустороннего и попасть в новый день, заполненный человеческими эмоциями и обыденными маленькими тревогами - это непередаваемое облегчение. Вряд ли оно могло бы быть знакомо кому-то ещё, кто не знает легенд о Тёмном Рыцаре. - День начался отлично, - бормочет Данте, пробегая до поворота по низкому тротуару. Он добирается до овощного магазинчика, проходит в узкую арку, ведущую в подворотню, там облокачивается спиной на белую панель магазина. Хлопает себя по карманам и вынимает мягкую пачку "Лакиз". Вытряхивает из неё пластиковую дешёвую зажигалку. - Просто отлично, - зажав сигарету меж губ и щёлкая зажигалкой, раздражённо говорит он.