Призрак Юпитера

Вергилий и Данте забираются на балкон и входят в комнату старшего из близнецов. Если мать с отцом уже вернулись, то, скорей всего, спят, потому что в их комнате нет света, а ощущение, что братья больше не одни в доме, очень чёткое. - Обувь, - предупреждает Вергилий, обернувшись, и Данте, закатив глаза, отступает и снимает ботинки. Вергилий проходит к кровати и включает бра на стене. И в мягком золотистом свете тут же становится уютно и привычно, в нём утопают тревоги, умолкает гроза и забывается неудача в госпитале и в чёртовой беседке. И появляется ощущение полной безопасности. Вергилий снимает вымокший тренч и бросает на высокую спинку стула. - У нас же остались капкейки? - сразу интересуется Данте, тоже снимая курточку. - Я проголодался. - Ты всегда проголодался, - усмехается Вергилий. - Это не так. - Это так и всегда было. Посмотри на столе и оставь мне один, если возможно. - М-м. Я подумаю, - он пытается наступить на ногу и морщится. - Снова болит. - Если не пройдёт через полчаса, сделаем тебе крепкую перевязку. Такую, как ты делал мне в тот раз, - пожимает плечами Вергилий. - Поешь. Пока Данте выбирает, какое из оставшихся пирожных съесть, хотя уже уверен, что это в любом случае будет чизкейк, Вергилий раздевается и исчезает в ванной за закрытой дверью. Данте ест капкейк, подходит и зашторивает окна. Потом неловко раздевается одной рукой до нижнего белья, не отложив капкейк. Трогает спину. Там какая-то неровность ещё осталась, но вообще-то уже не болит. А нога, хоть и не до конца обрела чувствительность и из-за этого Данте всё ещё прихрамывает, уже практически работоспособна. Данте листает какие-то толстые книги без названий. Зачем только копаться в таких гигантских томах? А ведь в них ещё и закладки! Все эти пожелтевшие листы, рукописные буквы, непонятные языки... Данте лениво перелистывает парочку и оставляет в покое. Затем что-то задерживает его внимание и сердце покрывается ледяной коркой. Он снова листает книгу и находит иллюстрацию, нарисованную чёрными чернилами. Кажется, её и рисовал тот, кто писал эту книгу. На выцветающей картинке изображена дверь. Такая же, как в Госпитале, исписанная такими же письменами и... Недоеденный капкейк со шлёпается на стол. Данте разворачивается и бежит в ванную. Распахивает дверь. - Вергилий! Мы не закрыли чёртову Дверцу! Вергилий за запотевшим стеклом просторной душевой кабины, кажется разворачивается и отодвигает стеклянную стенку. - Что? - переспрашивает он раздражённо. Вода стекает по бледному лицу, капая с мокрых волос. Он неохотно стирает воду с глаз ладонью. - Мы не закрыли дверь в нору, - повторяет Данте, чуть ли не закашлявшись оттого, что горячий пар обернул лёгкие словно глухой ватой и застрял где-то в горле. - Мы просто ушли. В ванной повисает краткая пауза, заполненная шумом воды. - Проклятье, - наконец, мрачно произносит Вергилий. Данте судорожно пытается что-нибудь придумать. Вполне возможно, что тот кретин действительно отправился туда, ведомый жаждой мизерной наживы. Если твари выйдут, кровавая коллекция Госпиталя пополнится ещё одним бездыханным экспонатом. - Возможно, всё обойдётся, - наконец, предполагает старший из близнецов. - Потому что, если нет, то об этом узнает отец и у нас будут большие проблемы. Данте смаргивает. И это всё? А как же... - Тот парень - он наверняка пошёл туда за бумажником, Вёрдж, - Данте глядит на него с настойчивостью, пытаясь достучаться. - Ему там конец. Вергилий склоняет голову к плечу, чтобы хрустнуть позвонками шеи. - Если он там, то он уже погиб, поэтому я не вижу смысла лишний раз светиться. И шанс, что они заберут его и уйдут в нору, больше никого не тронув, достаточно велик. Утром мы аккуратно прикроем дверцу и вся эта история закончится, - он склоняет голову к другому плечу и морщится. - Без последствий. Данте качает головой, вглядываясь в невозмутимого брата. Нет, Вёрдж что, серьёзно?! - Джил? - тихонько зовёт Данте, чуть подавшись вперёд. - Я отправил человека на смерть. Понимаешь? Это уже непоправимые последствия. Я... - слова костью встают в горле и приходится потрудиться, что выговорить их. - Я буду виновен в его гибели. - Потенциальной гибели, - поправляет Вергилий, зачесав волосы назад мокрой ладонью. - Поскольку есть вариант, что... - он запинается и устало вздыхает, глядя на Данте, который всё ещё не собирается читать между строк, молчит и явно требует каких-нибудь срочных действий. Вергилий раздражённо кивает и договаривает, будто бы через силу и без всякого выражения, словно по заранее заготовленному тексту: - Ну, что та мизерная толика его благоразумия и мнительности возобладали над безграничной алчностью и он отправился спать, прожив ещё одну ночь в спасительной нищете. Данте не двигается сначала, всё смотрит, смотрит. А Вергилий приподнимает бровь. Он, кажется, удивлён, что Данте что-то не устроило в его объяснении. Тут Данте делает неуверенный шаг назад. - Ты ничего не понимаешь, так? - шепчет он, качая головой. - Я погубил человека. Дерьмового человека из Роквуда, согласен, но он не должен был погибать. Это... незаслуженно, - он стискивает кулак. - Я же лично послал его на смерть ради пяти сотен, Вергилий. Ну почему ты... - он выдыхает. - Неужели ты так спокоен из-за его гибели только потому, что он хотел тебя ограбить, как последний неудачник? Кажется, Данте его чем-то задел. И тогда случается внезапное: спокойный и собранный Вергилий выходит из себя. - Думай, что ты говоришь! - взрывается Вергилий, стукнув кулаком по дверце кабины, но тут же берёт себя в руки. - Разве я похож на мелочного злопамятного карлика из твоей черни, с которой ты ошиваешься? На того, кто станет принимать близко к сердцу каждое дешёвое оскорбление в свою сторону? - его глаза темнеют. - Думаешь, вся эта грязь хоть как-то касается меня? Я по происхождению не могу быть одним из тех, кто сводит счёты с мелкими неудачниками! Тем более - таким нечестным способом, - он медленно качает головой. - Мне претит даже объясняться с тобой. Ты жалок, Данте. Глаза у Вергилия горят нехорошим тёмным огнём. Он вообще голый и, конечно же, безоружный, но выглядит не менее устрашающе, чем тогда в госпитале, одетый в свой тренч и сжимающий в руке тати. Данте выдыхает, потом кивает, облизнув побелевшие губы. - Я понял твой настрой. Сам пойду, - будто бы выплёвывает Данте. - Пойду и спасу эту... чернь. А ты так и стой благородно в своём чёртовом душе! - он разворачивается. Вергилий, кажется, раздумывает, бросает недовольный взгляд ему в спину. - Какой ты ничтожный в своём балансировании на грани. Отвратительно, - качает головой он. - Особенно после того, как я сказал, что это может принести тебе душевный дискомфорт. Как мне надоело никогда не ошибаться. И как раздражают твои однообразные неудачи. - Может быть, я и чересчур эмоциональный, - огрызается Данте. - Но меня таким мама родила. - Мама родила тебя не таким. Ты стал таким со временем. Тебе, видимо, противопоказано становиться старше, - он умолкает и закусывает губу в раздумьях, а потом говорит: - И когда ты придёшь туда, хромая и чертыхаясь, солнце как раз встанет, - он криво усмехается, наконец, выбираясь из кабины и сдёргивая с вешалки белое полотенце. - Но ты его уже не увидишь, - он вытирает лицо и говорит потом, раздражённо и устало: - Стой на месте. Я сам схожу взглянуть. Данте, ну чёрт бы тебя побрал! Данте разворачивается и наставляет на него указательный палец: - Эй, один ты туда не пойдёшь, так и знай! Вергилий отклоняет его палец в сторону раздражённым жестом и бормочет: - Ты не умеешь контролировать даже себя. Остынь и возьми салфетки в верхнем ящике стола, - он усмехается зло. - Утрёшь ими слёзы, если твой маленький человеческий друг отошёл к своим проклятым праотцам раньше, чем я до него доберусь. Данте не спорит, хотя слова оскорбляют его. Вергилий ведь прав, чего уж там. Он всегда прав. Хоть бы раз ошибся и был голословен! Вергилий наспех промакает тело, затем вытаскивает из корзины с грязным бельём свою мокрую одежду и с отвращением, написанным на лице очень явно, быстро натягивает её снова, даже не озаботившись тем, чтобы надеть бельё. - Я всё равно иду с тобой, - говорит Данте, разворачиваясь. - Данте, - Вергилий не двигается, схватив его за плечо, и смотрит на него холодно. - Не сейчас. Если ты хочешь попытаться всё исправить, то изволь быть хорошим мальчиком. Хотя бы раз! - уже прикрикивает он. Сначала Данте пытается что-то возразить, но потом передумывает и прищуривается, глядя на брата. Ему приходит в голову одна нехорошая мысль. - Где гарантия... - Данте закусывает губу на миг. - Где гарантия, что ты не пришьёшь его сам? Если ты не склонен к эмпатии, то тебе ведь ничего не стоит избавиться от него и всё забыть. Так? Вергилий пожимает плечами, оглядывая его. - Ну... Единственная гарантия - это моё личное отношение к тебе и моё безграничное терпение, - негромко говорит Вергилий. - Больших гарантий для меня пока не существует. Прими их, если хочешь, - он снова чуть пожимает плечами. - А впрочем - можешь не принимать. И в этот момент Данте становится ужасно стыдно за то, как он повёл себя возле госпиталя. Потому что Вергилий никогда не лжёт. Патологически прямолинейный кретин. - Сам кретин, - хмыкнув, говорит Вергилий. Расслышал же! - Извини, - бормочет Данте. Затем кивает, отступая и пропуская брата в комнату. Тот быстро обувает свои ботинки и наспех застёгивает их, а потом подбирает тати, стоящий в углу у постели. Открыв балконную дверь, Вергилий оборачивается. - Когда выкупаешься - не бросай мокрое полотенце под ноги, - напоминает он. - Ненавижу это. Данте снова удивлённо кивает. Брат собирается спрыгивать, но Данте ухватывает его за рукав тренча. Вергилий глядит сначала на его руку у себя на рукаве, затем переводит удивлённый взгляд ему в лицо. - Только не злись когда вернёшься, хорошо? - просто говорит Данте, глядя ему в глаза. Вергилий смотрит на него ещё мгновение, а затем рывком высвобождает свою руку, и спрыгивает вниз, в темноту сада. Данте ещё слышит его тихие отдаляющиеся шаги. Никто другой бы не расслышал... В этот миг боль в ноге даёт о себе знать и Данте импульсивно вздрагивает. Но зато на сердце становится легче, потому что перед тем, как спрыгнуть в сад, Вергилий всё-таки едва заметно усмехнулся. Наверное, снова простил его слабость, даже если ничего не сказал. **** "Как поднимется однажды с достоинством, так уйдёт в свой последний поход без надежды и возвращения. Долгий коридор измерит твёрдыми шагами своими. Не оставит после себя ни долгов, ни скорби. Отвергнутый и..." - И... - Данте ищет похожий значок в маленькой книжонке в деревянной обложке. Перевёрнутый треугольник, перечёркнутый прямой полосой, а после него витиеватый хвостик, который заканчивается чем-то похожим на наконечник стрелы. Наверное, это несколько букв вместе, которые составляют слово. Такие уже встречались. Все треугольники с чёрточками и изгибами, с кружочками над ними и прерванными сторонами - здесь. Данте скользит пальцем вниз по плотной жёлтой странице, навалившись грудью на стол, забитый книгами. - Пам-пам-пам, - тихонько напевает под нос Данте, переступая с пятки на носок: нога отпустила и теперь ничего не напоминает о ранении. - О! А... - нет, здесь не такой изгиб, а здесь нет стрелочки на конце. А вот и он, его перечёркнутый треугольник, змеевидный хвост и наконечник стрелы. - Чего?! "Опороченный"? Данте замирает, так и оставшись на носке. Трёт лоб пальцами и вытягивает шею, пытаясь рассмотреть в книге, что следует после "опороченный". Там ведь должно что-то быть. Должно быть продолжение! Он не глядя подтягивает расстёгнутые джинсы одной рукой. - Так, ну, это "стража", - бормочет Данте. - Какая-то стража. Это "будет", это "стоять". О, "чужая". Так, а это что за штуковина? Охренеть просто. Хуже итальянского. Данте пытается запомнить витиеватости и точки и листает рукописный словарик, находит страницу. Оглядывает строку за строкой внимательными глазами. - А, во! Нет, подожди... - радость Данте от находки сменяется на тревогу и непонятную мутную тоску. - Нет, как это? "Чужая стража будет стоять за его спиной." - Отвергнутый и опороченный. И чужая стража будет стоять за его спиной, - повторяет Данте тихо-тихо. - Так, ну ладно. Кстати, а вот и "так". Ну, добро пожаловать в мой скромный вокабуляр, "так", я тебя уже запомнил. Дальше. Это "И". Вот она, "и". Я тебя помню, уродливая "и-и-и", - мурлычет он себе под нос. - Это "в" или "на", а между ними... Чёрт, кто это всё писал, а? Вот оно. "Движение вниз". В принципе, можно было догадаться, что это "движение вниз". "В"... А вот это какая-то ужасная фигня, - расстраивается Данте, не найдя похожие письмена в словарике, потом снова листает его и потирает затылок. - Ужасная фигня, находись. - Это "мрак". "Так низойдёт во мрак". Данте оборачивается, от неожиданности швырнув словарь на стол, будто эти слова были произнесены самими кусками плотного книжного пергамента. Вергилий стоит у балкона, мокрый и бледный, а плечи устало опущены. - Ты даже не слышал, как я вошёл. Это может погубить тебя, - говорит он утомлённо. Теперь Данте, кажется, становится вообще плевать на причину, по которой Вергилий уходил. Данте смотрит молча какое-то время и в его глазах - странное узнавание-неузнавание. Вергилий глядит в ответ такими же молчаливыми холодными глазами, говорящими упрямое "никаких ответов ты не получишь." - Где продолжение, Вергилий? - наконец, спрашивает Данте негромко. - Там же должно быть продолжение. Вергилий ничего не говорит и склоняет голову к плечу, не сводя с него пристального взгляда. - Там должно быть продолжение! - сиплым, сломавшимся голосом повторяет Данте зло. - Почему там всё обрывается и только черта? Где чёртово продолжение, а? Что написано после "низойдёт во мрак"? Вергилий переводит взгляд на окно, будто там есть ответ. За окном, если приглядеться, чернота уже сменилась глубокой тёмной синевой. Вергилий смотрит и ничего не говорит. - Где продолжение?! - настаивает Данте. - Джил, почему всё заканчивается этим мраком?! - Продолжение ещё не дописано, - хмыкнув, наконец, отвечает Вергилий. - Я буду искать способ дописать его. - Это ведь о тебе, ха? - спрашивает Данте с горечью, а губы его кривятся в злой усмешке. - Это обо всех нас, - отвечает Вергилий спокойно, пожав плечами. И в том, как он произносит "нас", отчётливо слышится уверенность в том, что Данте - не один из "них". У Данте внутри горячо, там всё будто плавится. И эти болезненные переживания оседают и горечью стекают по горлу, как пар, каплями сползающий с запотевшего стекла, отчего голос Данте, наверное, и звучит так безобразно сипло. Вергилий направляется к постели и брат видит, что он ступает неуверенно и волочит ногу. - Тебя задело... - Это чёртово зверьё всегда целится в ноги и спину, чтобы сделать тебя лёгкой добычей, - раздражённо бросает Вергилий, тяжело усаживаясь на убранную тёмным покрывалом кровать. - Агриды. Но с моей спиной они просчитались. Уже через минуту Данте, стоя на колене, стягивает с брата ботинки и мокрые брюки, чтобы поглядеть на травму, пока Вергилий снимает с себя промокший под дождём тренч и рубашку. Он остаётся совсем нагим, но в этот раз его это не слишком раздражает. Данте видит: в паре дюймов вверх от колена - колото-резаная рваная рана. - Глубокая такая. Даже кость видна, - бормочет Данте, потрогав указательным пальцем и осторожно отодвинув в сторону плоть возле надреза. - Я уже выдавил яд и спустил кровь. Уже заживает. Нужно только промыть водой и перетянуть, - поморщившись, говорит Вергилий. Данте поднимается на ноги и тащит его с постели. Волоча ногу, Вергилий с помощью брата добирается до ванной комнаты и усаживается на край ванны, опустив в неё ногу. Рассеянно льёт на бедро холодной водой из душа, а сам сидит хмурый и недовольный. Данте глядит на то, как бледно-красная вода стекает по белой коже, по едва заметным, редким серебристым волоскам бедра, вниз по голени, и, вихрясь и волнуясь, уходит в водосток. Затем Вергилий закрывает кран и вода истончившейся последней струйкой сбегает по колену вниз. Вергилий лениво вставляет душ в крепление. - Расскажи, - говорит Данте, подавая ему мокрое полотенце, которым недавно вытирался сам. - Нечего рассказывать, - говорит Вергилий, осторожно промакая рану полотенцем. - Дверь была по необъяснимым причинам заперта. На стенах я видел кровавые следы от пальцев. Кто-то пытался уцепиться за неё, но это мог быть и ты, там до сих пор твоё присутствие очень явно. Кого-то тянули по полу, но опять же... - он качает головой. - Я вскрыл дверь и дошёл до... - Стоп. Так ты серьёзно снова ходил туда?! - Данте замирает и недоверчево глядит на него, стоя на коленях перед ванной. - Отец рассказывал утром, он уже знает. - И что с того? - Он чуть не устроил тебе жёсткий подъём. Хотя я до сих пор поверить не могу, что кто-то туда ходит. - К Могильнику? - Вергилий кивает, склонившись над раной и вымакивая воду изнутри. - Угу, это всегда я. Данте качает головой. - Ты вскрыл врата Могильника во второй раз. Они могли выйти! - И что? - брат, будучи всё таким же занятым раной, пожимает плечами. - Они постоянно оттуда выбираются. Загнали бы их обратно. - Но здесь же город! - пытается объяснить Данте в отчаянии. - Они все могли выйти! Вергилий оставляет полотенце на бедре и распрямляется. - Могильник не виноват в своём местоположении. Он был создан задолго до того, как здесь вообще появился этот город. И падальщики, которые приходят к могильнику на той стороне, не видят разницы между миром демонов и миром людей. Они просто ищут здесь чем поживиться, когда их еда там заканчивается, - объясняет Вергилий. - И они всегда будут приходить: фактически, это их ареал. И здесь, и там. Когда-нибудь мир демонов здесь всё равно возобладает. Эти руины не смогут сдерживать могильник вечно. - Тогда я сам буду загонять их обратно, - говорит Данте, когда Вергилий разворачивается к нему. Он берёт полотенце из его рук и сам промакает рану. - Ты многого не знаешь об этом месте, не так ли? - усмехается Вергилий своему ранению. - А ведь где-то здесь - начало всего. И конец. Данте качает головой, отходя к умывальнику. Над раковиной, в белом шкафчике у Вергилия хранятся бинты и жгуты в коробке для медикаментов. Там больше ничего нет. Это всё, что необходимо близнецам для полного выздоровления. У Данте в его ванной - так же. Данте вынимает всё, что находит, и возвращается к брату. - Мне не нужно этого знать, - говорит он, опускаясь на колено. - Мне важно, спасён ли Джей Ти. И ещё - откуда эта рана. - Рана? А. Я искал твой меч. Но не нашёл его, - задумчиво говорит Вергилий, потом закусывает губу и раздумывает. - Ни его, ни твоего бумажника. Зато на втором этаже меня нашёл один из заплутавших агридов и я чуть ни принял смерть в уборной от падальщика, - он хмыкает. - Какой позор. Но мне удалось загнать его на цокольный этаж в морг через оборванную лестницу и оттуда - в операционную, обратно в нору белого кролика. И когда гнал его к внутренним вратам... - О, дьявол, - вздыхает Данте. - Там сравнительно узкий, очень длинный коридор, в полмили, наверное, я говорил, - не обращает внимание Вергилий. - Он разветвляется на три и там может быть тупик. А иногда они возвращают тебя обратно к дверце белого кролика. Это "слепые" коридоры. Занятно. - Вот ты псих! - ошеломлённо восклицает Данте. - О, да, - ухмыляется Вергилий. - Ну так вот. Из-за того, что коридор недостаточно широк, там почти невозможно орудовать мечом. И там чёртов агрид всё же царапнул меня за ногу, - Вергилий стискивает кулак от досады. - Но я успел и втолкнул его во врата. Они захлопнулись следом за ним, а я пошёл обратно, - тут Вергилий задумывается, потом головой. - Я обошёл все "слепые" коридоры, чуть не застрял в тупике, но успел проскочить. Внутри Госпиталя я осмотрел всё, что мог, но в самом коридоре нет и следа твоего маленького гангстера. Я понятия не имею, куда он подевался, - он задумчиво пожимает плечами. - Возможно, просто ушёл домой вчера. - А по периметру ты смотрел? Возле бассейна? - внимательно глядит на него Данте, ухватившись за его голое бедро и не заметив, как стиснул рану. Вергилий ойкает и недовольно убирает от себя его руку. - Старый бассейн полон мутной воды и всякого хлама после грозы. Но останков там нет, иначе я бы их нашёл, - сообщает старший из близнецов. - Я успел обегать периметр, но с моей чёртовой ногой... - он прищёлкивает языком от досады. - Мне следовало бы с этого начинать, но я поспешил внутрь, надеясь застать там этого парня. Я искал после, но вот-вот должен был прийти рассвет и мне пришлось убираться. И если там что-то и осталось, то оно найдётся очень скоро, когда начнутся работы по восстановлению линии электропередач: упавшие столбы и оборванные провода валяются недалеко от ограждения, а весь соседний квартал обесточен. В любом случае... Я действительно старался, - он вздыхает и тихо заканчивает своим утомлённым голосом. - Feci quod potui, faciant meliora potentes. Голос Вергилия создан для того, чтобы отдавать приказы и озвучивать доклады. Данте иногда обожает послушать брата именно из-за манеры изложения. Всё так складно, спокойно, без лишних ругательств и эмоциональных междометий. Сдержанная, но красочная интонация, при которой загадочность сменяется на уверенность почти незаметно, самодовольство гладко переходит в удивление, а удивление может превратиться в иронию или сожаление, зависит от сути истории. А все финалы его рассказов всегда логично законченные, после которых в голове остаётся эхо идеальной развязки и, кажется, больше ничего нет и быть не может. Что это правильный и совершенный финал. Так интересно! Данте теперь согласен, потому что Вергилий закончил рассказ в своей манере: это действительно конец, больше добавить нечего. Он неопределённо кивает и начинает молча и медленно перевязывать рану, говоря себе, что, кажется, всё закончилось без жертв. Белый электрический свет, который Вергилий так редко включает здесь, теперь ужасно раздражает глаза. В ванной ведь нет окон, поэтому Данте даже не задумывался о том, что рассвет-то действительно на пороге. Новый день вот-вот начнётся, а он даже не прилёг... А завтра... О, нет, уже сегодня - соревнование по бейсболу. Проклятье, как же далеко всё это от него в этот момент, когда он, стоя на колене ванной, бинтует ногу брату, задетого демоном-падальщиком в узком коридоре ловушки для демонов. - Скорпион, - вдруг, говорит Вергилий. - Что? - Данте поднимает голову. - Там был маленький чёрный рисунок скорпиона, очень бледный. Начертанный на каком-то клочке непонятного происхождения, - нахмурившись, говорит Вергилий. - Валялся на полу главного коридора. Раньше этой штуки там не было. - И что ты сделал? - Я сначала наступил на него, а лишь потом обратил внимание, - пожав плечами, говорит Вергилий и наблюдает за тем, как работает Данте. - С этой дверцей и моим мечом... И бумажником вообще ничего не ясно. Так? - спрашивает тот, готовый завязать бинт. - Можно чуть потуже, - Вергилий ожидает и кивает. - Да, самое то. Премного благодарен. - Всегда пожалуйста. Данте поднимается на ноги, но тут Вергилий шлёпает его ладонью по бедру. - И сколько же ты насчитал? - интересуется он. Данте усмехается и смущённо потирает висок. О, он знает, что имеет ввиду Вергилий. - Два, - говорит он, думая о том, что, может быть, лучше было бы сказать "три". А может, и не лучше. - И ещё один на балконе, не так ли? - приподняв бровь, интересуется Вергилий. - Чёрт... - щёки у Данте краснеют. Это их "поцелуи про запас". Иногда, когда бывает, что целоваться нельзя, но очень хочется, они считают про себя, запомнив миг, когда собирались это сделать. А потом, когда появляется возможность, они эти "поцелуи про запас" "обналичивают". Вергилий поднимается и мягко обхватывает его за талию. Старший из близнецов, несмотря на его жёсткость, отстранённость и бескомпромиссность, бывает ужасно соблазнительным и галантным. Это будто другая его сторона. Ещё он бывает весёлым. Не смешливым, нет, но иногда пребывает в хорошем расположении духа. И может даже быть добродушным. Например, дурачась с Данте или гуляя по ночам со Спотти. Может быть, именно этого Вергилия видит Спотти, прогуливаясь с ним по крышам промышленной зоны и изредка становясь на задние лапы, чтобы по-медвежьи неуклюже обхватить хозяина или кем бы Вёрдж ему не приходился. И к которому по необъяснимым причинам он привязан и даже дарит всё это ненужное по большому счёту барахло, заботливо принесённое с той стороны в своей ярко фосфоресцирующей маленькой пасти. Возможно, Спотти останется последним, кто молчаливо проводит Вергилия в тот "последний поход без надежды и возвращения". Данте глубоко, прервано вздыхает, и из-за того, что Вергилий встал с края ванны, выдох приходится как раз ему в лицо. - А если книга не будет дописана никогда, а? - спрашивает Данте негромко, ощущая, как брат кладёт ладони ему на бока. - Её ведь, кажется, так никто и не дописал. И наверное, все такие как ты думали о том, что это не о них, что они смогут пройти это путь. - Я думаю, они рассчитывали пройти на шаг дальше чем предшественники, - усмехается Вергилий. - А пройти до конца смогу только я. Даже если я пока не знаю как, - его пальцы постукивают Данте по бокам, потому, что он задумался. - Но у меня уверенность в том, что только так я буду на своём месте. - А если нет? Если ты всё-таки не сможешь? - настаивает Данте. Вергилий чуть пожимает голыми плечами и пальцы его ложатся на его рёбра. Затем он выпускает Данте и снова усаживается на край ванны. - Тогда я тоже "уйду в свой последний поход и так низойду во мрак", - спокойно говорит он. - Но я хотя бы попытаюсь. Данте подвигает корзину для белья, ставит её напротив ванны и опускается на её крышку. Качает головой. - Это глупо, - говорит он, глядя в пол на чёрную мраморную плитку в розово-белые прожилки. - Глупо пытаться без стопроцентной уверенности на успех. - Это не глупо. Это авантюризм, - отвечает Вергилий и убирает со лба упавшую прядь белых волос. - Я постараюсь донести, если позволишь, - он закусывает губу, задумавшись, а потом произносит негромко, но отчётливо: - Представь, что ты человек, который родился в хосписе для неизлечимо больных и которому не место среди них, потому что ты почти здоров. Но там ты был рождён и тебе нельзя выбираться в мир здоровых людей, пока ты не излечен до конца. При этом у тебя всё же есть шанс на выздоровление, - он умолкает и повторяет. - Шанс... И в этом случае твой путь лежит либо на опасное лечение, которое, возможно, не даст результатов, либо пожизненная прописка в хосписе, где ты будешь бездействовать, окружённый бессмысленной заботой, - он морщится. - Будешь есть перловую дрянь по утрам перед телевизором с их, - он передёргивает плечами от отвращения. - Этими... Мелодрамами и омерзительными ток-шоу. И смиренно ожидать смерти среди таких же немощных, как ты сам, - он кивает. - Ты всё так же знаешь, что способен вернуться к здоровым людям, чтобы потягаться с ними силой со временем, ты сильный, сильнее, чем все эти обитатели хосписа... Сильнее, Данте! - он стискивает зубы. - Но ка-а-аждый чёртов день ты будешь вынужден видеть лица обречённых, просто потому что один раз не рискнул и не принял болезненную терапию. Не ушёл оттуда вовремя, - Вергилий сглатывает и говорит таким тоном, будто рассказывает какую-то ужасную тайну. - Испугался. Эти больные люди вокруг... Они не могут уйти, а у тебя был шанс. И они будут заражать тебя скукой, безразличием и безнадёжностью, минута за минутой. День за днём. Ты провоняешь насквозь чужими болезнями, чужим смирением и болью, которые тебя мало касаются. Они... Они станут твоими навсегда и утянут тебя на дно. Все эти чужие люди будут уходить один за другим по длинным белым коридорам на каталках, чтобы никогда не возвратиться. Их будут увозить раз за разом. А ты, - он выдерживает паузу, потому что его интонация становится чересчур эмоциональной. - Ты будешь всё так же влачить жалкое существование в ожидании и собственной бесславной смерти, когда тебя накроют казённой простынёй и провезут на гремящей каталке в полную темноту, куда уже ушли тысячи тех, кто был слабее, ты останешься с ними и пройдёшь их дорогой, хотя... - Вергилий снова прерывается на миг, а Данте глядит на него молчаливыми глазами. - Твой путь мог бы оказаться иным, будь у тебя хоть немного тяги к авантюризму, бесстрашию и риску. И до того, как ты смиришься, ты будешь жалеть, жалеть, жалеть, - он умолкает и потом говорит глухо: - Потому что другой путь - он хоть и сулил боль, страдания, душевные метания, но нёс в себе маленькие победы, надежды на исцеление и, возможно, даже само исцеление, чтобы прийти в мир здоровых людей, с которыми твои силы буду почти равны, а потом, возможно, превзойдут их силы, понимаешь? Мир здоровых и сильных, которым всё так же есть к чему стремится. Которые даже не знают о тебе, пока ты умираешь в проклятом хосписе, - он выдыхает, стиснув кулак, и всё глядит перед собой в стену за плечом Данте. - Приняв верный путь, ты мог бы выжить, вернуться и стать сильнее тех, кто даже не знал о тебе. Или погибнуть, пытаясь. Это будет героическая и оправданная смерть! - он качает головой. - Нет ничего страшнее, чем застрять в чуждом тебе, ненавистном месте для слабаков на серой грани между жизнью и смертью из-за собственной трусости. Понимаешь? - он переводит дыхание и глядит на брата потемневшими глазами. - Я не хочу медленно гнить в этом проклятом хосписе. Мне... тесно, Данте. Данте молчит сначала. Слушает как медленно падают капли в ванну из плохо закрытого крана. Слушает дыхание брата. Вергилий сидит на краю ванной, опустив голову и схватившись за бортик побелевшими пальцами. Он совершенно голый и в этом свете кажется бледнее обычного, а заживающая, но всё ещё открытая рана на его ноге проступает через повязку чёрным грязным пятном. Это всё ужасно не идёт ему. Он весь незнакомый и непривычно неаккуратный. И Данте кажется, что даже будь он одет сейчас во всё самое лучшее "от кашне и до эглет" и говорил бы все эти слова о болезни и смерти, он всё равно выглядел бы абсолютно обнажённым. Данте скользит глазами по его жёстким растрёпанным волосам, отсвечивающим голубым в холодном свете ванной комнаты, по опущенным плечам. - Я вижу всё иначе, - хрипло говорит Данте. - Нет никакого хосписа. Дьявол, откуда только тебе пришла на ум такая... Ну, эта... - М-м-м... Аналогия? - подняв голову, подсказывает Вергилий. - Вот, точно! Здесь бывает весело! Но Вергилий усмехается невесело. И в этот миг тонкие тёмные вены на его руках от локтей до ладоней чернеют. Чернота бежит вверх и вверх, добирается до белеющего лица и на нём проступают эти тёмные капилляры гофрированной гибкой паутиной, от подбородка до висков. Они всё чернеют и он запрокидывает голову. Приоткрывает рот, в котором тоже черно, и, сомкнув веки, довольно и шумно выдыхает. - М-м-больно, - шёпотом на выдохе говорит он, поморщившись. И тогда всё сходит, страшная чернота отступает, растворяется и больше не струится по его телу, будто и не было вовсе. А Вергилий теперь рассматривает тыльную сторону своего запястья. Эти внезапные преображения кратковременны, словно они всего лишь хотят напомнить о себе и оставить время на раздумье. Данте не боится, каким бы брат ни был. Наверное, таким брат приходил к нему прошлой ночью и смотрел на него в темноте. Вергилий - это пропасть, в ней таится много чего, поэтому бесполезно бить тревогу после каждого жуткого происшествия. Нет, Данте его не боится. - Ты ничего не понимаешь! - говорит Данте, подавшись вперёд, упершись локтями в колени и глядя на него сверкающими глазами. - Ты не хочешь видеть! Ведь я же здесь! - И как полагаешь, что бы я стал обсуждать с тобой в хосписе во время поедания чёртовой перловки за завтраком, как с единственным равным? - криво усмехается Вергилий. - Я знаю что, - говорит Данте, пожав плечами довольно. - Если тебе не нравится перловка, мы возьмём это в свои руки и вынудим проклятый персонал готовить нам стейки! Пиццу? Или китайскую еду, что угодно! А если ты не хочешь следить, как мертвецов увозят на каталках, мы выйдем в парк на территории хосписа. И если там не будет пруда с утками и живых изгородей, мы выкопаем пруд сами и посадим все эти кустики, всё такое. Я даже смог бы научиться стричь кусты, чтобы ты не психовал, - Данте усмехается ему в лицо и и Вергилий отстранённо и сдержанно улыбается в ответ. - И мы не станем смотреть мелодрамы. Мы будем смотреть порнуху и всякие рок-концерты, день и ночь и на полную громкость! Вергилий снова устало усмехается. - Маленький бунтарь? - привычно спрашивает он. - Угу, - тихо отвечает Данте и пожимает голыми плечами. - Сам посуди, тебя ведь могут не принять за пределами хосписа! Ты не знаешь, что это за сильные люди! И в той книге написана твоя гибель, Джил. Ты не знаешь этих людей, потому что ты не один из них. Вергилий становится отстранённым и качает головой: - Это ты ничего не знаешь, - говорит он глухо. - Ты не видел их. Отец сжился с этими стенами здесь. А все эти твари в Госпитале Святого Франциска - это лишь отбросы их мира и не более того. Заплутавшие, неприкаянные бездомные или звери. Низшие сословия. Но ты не видел людей. Ты не видел их города... - он сглатывает. - Они дышат силой! Я смогу выжить среди них. И не смогу здесь. Всё здесь кажется мне... - он подбирает слово. - Аляповатыми декорациями, а жизнь здесь - это утомляющий и вынужденный эскапизм. - Чё? - подозрительно переспрашивает Данте. - Ну... Побег от реальности. Данте вздыхает, крепко потерев лицо ладонями, склоняется к коленям. - Нужно подумать. Но не сейчас, - говорит он, выпрямившись пару секунд спустя. Щёки его красные от трения, глаза блестят. И ужасно хочется спать. - Я устал думать и обосновывать. Оставь меня ненадолго, - говорит Вергилий. Данте следит глазами за тем, как брат, поднявшись с краю ванны, направляется к умывальнику расхлябанной несвойственной ему походкой. Плечи опущены и отведены назад, а шаги какие-то нетвёрдые. Вергилий упирается ладонями в края умывальника и склоняет голову. Лопатки остро проступают под бледной кожей спины и белые волосы падают на щёки, закрыв лицо. Постояв и, наверное, придя в себя, Вергилий, наконец, поднимает голову и утомлённо глядит на себя в овальное зеркало пару мгновений. Открывает кран и умывает лицо, белое, как полотенце, продетое сквозь металлическое кольцо на стене возле умывальника. - Всё. Идём спать, Джил, - решительно говорит Данте, устало склонив голову к плечу. Ему, на самом деле, очень тревожно. Вергилий смотрит на своё лицо и качает головой. - Сегодня я, пожалуй, пас, - негромко и отстранённо говорит он своему отражению в зеркале. - Но моя постель к твоим услугам. Вергилий глядит на себя и, кажется, он внезапно недоволен. Когда Вёрдж такой, то действовать нужно решительней. - Не-е-е, ты тоже пойдёшь. Идём, - Данте подскакивает с корзины, отпихнув её ногой к стене, быстренько добирается до умывальника и разворачивает брата к выходу. Обхватывает под подмышками, сцепив руки на его голой груди, и подталкивает к выходу. - Я не хочу спать, убери руки, пожалуйста, - холодно говорит Вергилий, быстренько хватая полотенце и наспех обёртывая его вокруг бёдер. - Давай-давай, уже почти утро, вся нечисть должна засыпать, - спокойно отвечает Данте, волоча брата в выходу вдоль ванны. - Ты веришь в эти сказки? - удивляется Вергилий, даже обернувшись на миг. - Конечно! - отвечает ему на ухо Данте, всё подталкивая из ванной комнаты. - Нечисть засыпает утром. Ты нечисть, ты должен придерживаться правил. Вот возьми хотя бы Дракулу. Этот парень всегда придерживался правил. - Дракулу?! Ты серьёзно?... Да, ему это просто невероятно помогло, ты, бестолочь. Эй, да прекрати, что ты как... - снова сопротивляется Вергилий с возмущением, но потом начинает тихо посмеиваться, сдаваясь. - Данте. Будь серьёзней. - Я серьёзен как никогда. И я уже вижу огни посадочной полосы! - уверяет тот, не отпуская его. - Ты как ребёнок! Ты как... Чёрт, - Вергилий судорожно хватается за соскакивающее с бёдер полотенце. - Вовсе нет. Небольшая турбулентность, без паники, - Данте прикрывает его рот своей ладонью и, посмеиваясь, выталкивает из ванной комнаты в спальню. - Вот! Мы вышли из зоны турбулентности, убирайте кислородные маски, - он убирает руку от его лица. - Посадка обещает быть жёсткой, - от отталкивает брата от себя и тот отлетает на кровать. - Спасибо, что воспользовались авиалиниями "Данте и психованный бро". Вергилий поднимается на руках и оборачивается, с возмущением глядя на брата и будто потеряв дар речи, а тот наставляет на него палец и кивает довольно: - А вот это я бы сфотографировал. - Да что ты за глупец?! - выдыхает Вергилий, а потом оглядывает себя и почему-то начинает посмеиваться, качает головой. - Я ведь даже не одет для сна. - Но зато ты раздет для сна. Или для чего ты раздет, а? - он подмигивает. Вергилий призадумывается, прислушиваясь к себе. - Нет, я не хочу, - качнув головой, хмуро отвечает Вергилий. - А жаль. Данте подходит к кровати, жестом заставляет брата приподняться, выдёргивает из-под него покрывало и кивком указывает забираться. Вергилий просто устал. Он очень устал сегодня и поэтому всё же укладывается с краю и даже натягивает покрывало по грудь. Правда, обычно спит он под другим покрывалом, не под этим, которым просто накрывают постель. Но плевать. Данте ужасно нравится дурачиться с братом. Никто не верит, что Вергилий может и не выбивать зубы за подобное обращение, но они просто его не знают. Ну и ещё у Данте отчего-то щемит сердце, будто это последний раз, когда они могут побыть вдвоём. Он чувствует себя обязанным и ему неудержимо хочется сделать что-нибудь хорошее, запоминающееся для брата. Ему кажется очень важным, чтобы Вергилий запомнил сегодняшнюю ночь. Чувствует, что происходит что-то ужасное и печальное, но объяснить это он не может даже сейчас. Данте гасит свет, забирается в постель и укладывается рядом. Когда ночник гаснет, на постель падает предутренняя густая и тяжёлая синева. Затапливает постель и целую комнату. Заполняет собой всё пространство от потолка до пола. - Тебе нужно чаще спать, - говорит Данте негромко ему в шею, устроившись рядом поудобней. - Это полезно. Вергилий молчит и не закрывает глаза, и это действует на нервы. А потом он усмехается в потолок и говорит расслабленно: - Когда ты говорил, что стыдишься меня, - Вергилий хмыкает. - Ты знаешь, что такое "теотик белинариум"? Слышал об этом? - Опять ты за своё, - вздыхает Данте. - Нет, понятия не имею, что это за хрень. Вергилий усмехается вновь, медленно моргнув. Он ловит в темноте его ладонь у себя на животе и потирает тыльную сторону своей ладонью. - Это занятно. Алхимики использовали яд агридов в своих экспериментах примерно до шестнадцатого века. По разным причинам. В основном он был необходим Святой Инквизиции и прочее. Инквизиция, ты ведь учил это на истории, да? - Ну? - с каким-то нехорошим предчувствием в груди откликается Данте. - Так он зовётся на той стороне. Теотик белинариум, - Вергилий хмыкает. - А в переводе это означает "сыворотка правды". У Данте ёкает в груди. - Чёрт, - шепчет он, стиснув в кулаке простынь на его животе. - И поэтому ты не станешь менять перловку на стейк и продолжишь смотреть мелодрамы с остальными, - Вергилий вздыхает. - Но ради всей преисподней, избавь хотя бы меня от медленного угасания и грохочущей каталки в коридоре в самом конце пути, - он прикрывает глаза и в полумраке подзывает пальцем брата поближе, а когда тот привычно и покорно укладывает голову ему на плечо, тут же начинает расслабленно перебирать гладкие прядки белых волос Данте своими бледными пальцами, потому что это с самого детства действовало на него умиротворяюще перед сном. - Спокойной ночи, брат. - Спокойной, - мрачно отвечает Данте, потому что ужасно устал оправдываться. Ему кажется, что всё хорошее, что было днём, теперь разом перечёркнуто. Будто кто-то писал гусиным пером и каллиграфическим почерком на дорогой бумаге вдохновляющий рассказ, а потом чернильница перевернулась и чернила полностью залили середину листа, а у автора как раз случилась амнезия и он понимает, что больше не сможет восстановить текст. Онемев, он пялится на обрывки красивых слов по краям листа, избежавших уничтожения, не имея возможности сложить их воедино. Вот и конец истории. Данте лежит в тишине и в тёмно-синем полумраке, давящем ему на грудь, пристроив голову на плече Вергилия и ощущая, как брат лениво перебирает его волосы. Прикосновения всё медленнее и всё невесомее... Затем они прекращаются вовсе: брат уснул. А Данте полусонными глазами всё глядит в окно, занавешенное сумерками с той стороны, и ему кажется, что солнце где-то далеко зацепилось краем за тёмный монолит ночного неба, треснувший от грозы, и больше не взойдёт.