Не бывает Дыма без огня

Отчаяние и боль. Вот что ты испытывала всякий раз, как возвращалась от Тревора. Всё было по-прежнему. Он неизменно встречал тебя оскорблениями и насмешками. Каждый раз он нарочно напоминал тебе, что ты виновата в том, что произошло с ним, и ты всё больше и больше начинала винить себя. И осознавать, что всё возвращается бумерангом. Каждое колкое слово, сказанное после операции красоты, теперь оборачивалось десятикратной ненавистью в жёлтых глазах чрезвычайника. Ты потихоньку стала забывать, каким был взгляд этих глаз до трансформации. Невозможно было представить, что когда-то этот холодный взор излучал свет, заставляющий твоё сердце трепетать. Что эти тонкие губы могли открыто улыбаться, а не язвительно кривиться. И что когда-то ты полюбила его милые ямочки. Ведь теперь это были резкие черты лица хищника. И ты начала искренне сомневаться в том, что когда-либо Тревор сможет снова кого-то полюбить. Он был чудовищем, неукротимым монстром. Его движения, сила, ловкость, хитроумие, жестокость в волчьих глазах — всё было нечеловеческим, звериным. Он и жил, как зверь, настороженно наблюдая за своими посетителями, ни на миг не показывая своей слабости, не принимаясь за еду при них. Могло сложиться впечатление, что Трев постоянно ждал чего-то, сидя в темноте и не отрывая от двери своего холодного внимательного взгляда. Ты не могла не признаться себе, что боялась его до мурашек. И совсем не из-за того, что он мог сделать с тобой. Причиной было то, что ты не понимала, как можно было сотворить такое с тем, кто всегда был светом и надеждой для других. Чья доброта и терпение всегда поражали тебя. Чьей любви хватало, чтобы быть пламенем для всего Дыма. Теперь в его сердце не осталось ничего человеческого. Постепенно уходила и надежда. Она согревала тебя очень долгое время, давала тебе силы ждать и жить. Ты привыкла ждать даже тогда, когда смысла, казалось бы, нет, вспоминая свой опыт и примеры Хэлли и Джерарда. Но чем больше ты смотрела, тем больше осознавала, что операция красоты и превращение в чрезвычайника — разные вещи. Красавцы забывали свою жизнь, но не теряли способность чувствовать. Того, что меняла операция, было недостаточно, чтобы сломать человека, стереть его личность. А вот Тревор… что-то подсказывало тебе, что изменился он ещё до своей операции чрезвычайника. Очевидно, это было как-то связано с теми мучениями, о которых он говорил. Он упоминал это каждый раз. Операция лишь закрепила то, что сделали с ним в Комиссии. Многие чувства Трева были стёрты ещё до неё. И теперь было поздно исправлять. Вот поэтому уходила надежда, а вместе с ней и жизнь. В трудные времена ты всегда закрывалась в себе. Так произошло и на этот раз. Ты смотрела, как Дым потихоньку оправляется, залечивая свои раны, но пустота в твоей душе при этом становилась всё шире. Ты перестала следить за делами в посёлке. Ты знала, что Джерард и Фрэнк сняли новый выпуск для трансляции, где рассказали всю правду об операции красоты. Теперь красотульки будут сами решать, оставаться ли им в Нью-Красотауне, веселиться дальше или попытаться обрести своё мнение и свободу. Теперь, после уничтожения Комиссии, никто их не остановит. Правда, некоторые, ты была уверена, предпочтут не усложнять себе жизнь и останутся в Нью-Красотауне, как поступил Джон. В Дым начали подтягиваться целые волны беженцев, хотя теперь их нельзя было назвать преступниками, потому что закона, как такового, больше не было. Надзиратели, всегда следившие только за внутренним порядком в городе, были совершенно сбиты с толку наступившими переменами. Но твоё сознание не будоражила мысль о том, что вы, считай, поменяли правительственную систему. Ты не разделяла всеобщего радостного настроения дымников. Внутри ты медленно умирала. Всё больше дней ты проводила, лёжа на кровати у себя в домике и глядя в стенку. Уголёк, прыгавший вокруг тебя, не мог поднять тебе настроение. Тогда котик чаще всего жалобно урчал и укладывался рядом с тобой, грея тебе спину или шею. Дни становились холоднее, и ты засыпала, умиротворённая теплом Уголька. Тогда боль, раздирающая грудь изнутри, на время уходила, но стоило тебе проснуться, как всё начиналось заново. Скоро твоя жизнь превратилась в бесконечную череду серых осенних дней, где единственным, за чем ты вставала с постели, было очередное бессмысленное посещение пленника. После одного из таких визитов, тебя у самых дверей поймал Джерард. — Энни, так нельзя, — встревожено начал он, заглядывая тебе в лицо. — Зачем ты мучаешь себя? Я не могу смотреть, как он издевается над тобой! Ты ходишь по лагерю словно призрак, если вообще выходишь. — Ну и что? — вяло спросила ты, скидывая его руку со своего плеча. — Как, ну и что? — возмутился Джи. — Ты думаешь, нам всё равно? Ты думаешь, мне всё равно? Мы же семья, Энн! — Да, да, семья, — бесстрастно повторила ты. — Что ты хочешь? — Перестань приходить к нему, — встряхнул тебя Уэй. — Ты же видишь, это бесполезно. Он убьёт тебя, если не физически, то морально. — А если бы я к тебе не приходила, когда ты стал красавчиком? — возразила ты, сама слабо веря в то, что говорила. — Смог бы ты стать нормальным? А Хэлли? Смогла бы без помощи Коби? — Не сравнивай, — покачал головой Джи. — Я хотел стать нормальным. И Хэлли потом захотела. Да ты и сама знаешь по себе, что красавцы отличаются от чрезвычайников. Тревор не захочет стать прежним. Дымник приобнял тебя, окончательно добивая последними словами: — Они и не сможет. Никогда больше не сможет стать прежним, ты же видишь это. — Отстань, Джи, — беззлобно проговорила ты, отстраняясь. Он лишь озвучил вслух те мысли, которые часами крутились у тебя в голове, пока ты лежала одна в комнате. Только теперь они совсем отбили у тебя желание что-либо делать и чем-то интересоваться. — Погоди, Энн! — вскрикнул Джи. — Ну не запирайся ты снова у себя! Давай устроим что-нибудь, развеемся. Как давно в Дыме не было веселья! Ну же, давай соберёмся у костра, познакомимся с новичками. — Не хочу, — ты смотрела куда-то сквозь друга, не особо вникая в его предложения. — Энни, мы снова собираемся петь, — не оставлял тебя в покое Джерард. — My Chemical Romance снова выйдет на сцену. — Хорошо, — попыталась выдавить из себя улыбку ты. Да, раньше ты б была очень рада этому известию. Но не теперь, когда в жизни нет смысла. Ты наконец-то дошла до своего домика и рухнула на кровать, чувствуя себя так, будто не просто сходила навестить пленника, а работала весь день. Уголёк тоскливо заскрёб когтями дверь. Сегодня разделять твою депрессию не входило в его планы. Тебе хотелось уснуть. Уснуть и никогда больше не просыпаться. Не видеть больше жёлтого взгляда, леденящего душу. Но и расстаться с надеждой, отпустить её насовсем ты не могла. Это были тлеющие угольки твоего пламени, которое когда-то сумело вновь воскресить Дым. Поспать тебе не удалось. За окном раздались встревоженные возгласы, а в небе замелькал подозрительный тёмный объект. Ты вскочила с койки как ошпаренная. Аэромобиль! Никаких хороших ассоциаций у тебя не было. Но чрезвычайники же мертвы, они не могут напасть. Мелькнула глупая мысль, что это как-то связано с Тревором. Не терзая больше себя догадками, ты выбежала из домика и вместе со всеми устремила взгляд в ясное небо. Тёмный аэромобиль вёл себя необычно. Он будто красовался, устраивая невиданное аэрошоу. Машина кувыркалась в воздухе, выписывала виражи, бочки, восьмёрки, при этом медленно снижаясь. Повинуясь негласному порыву, дымники расступились, освобождая пространство для посадки. Аэромобиль приземлился, под конец залихватски вильнув, и блестящая дверь медленно отъехала. Первой из салона вышла белокурая девушка, от которой, казалось, шёл ощутимый свет. Она не шла, летела, лишь для порядка касаясь земли стройными ножками, искренне улыбаясь и размахивая руками во все стороны, приветствуя друзей. Ох, как давно ты не видела Хэлли такой счастливой. Вслед за ней вышел молодой парень-красавчик, и оживлённый гул толпы разом смолк. Все взгляды были устремлены на новоприбывшего. Гость был сногсшибательно красив: даже под рукавами джинсовой куртки были заметны перекатывающиеся мускулы, он приосанился и горделивым взглядом окидывал толпу, при этом его ровные брови были чуть насмешливо изогнуты, придавая лицу дерзкое, озорное выражение. От любого другого красавчика его отличала незабываемая хулиганская усмешка, появляющаяся на его лице ещё в бытность уродцем, перед тем, как совершить очередной сумасшедший поступок. Его русые волосы вновь были уложены в вызывающий вихор, на тёмных брюках болтались цепочки, а на белой футболке под курткой красовался разрисованный череп. На его запястьях были кожаные браслеты с клёпками и шипами, блестевшими на солнце, когда он помахал дымникам и поздоровался: — I’m back, bitches! Ну! Что вылупились? — весело прокричал он, и толпа взорвалась криками, словно сработал детонатор. — Джекоби! — Коби! — Братуха! Дымники обступили Коби, хлопая того по плечу, ероша волосы, даже зачем-то приподнимая над землёй. Каждый, не смущаясь, оглядывал его с ног до головы, поздравлял, обещал что-то, угощал и просто сходил с ума. Но Джекоби это ничуть не мешало, он радостно и самодовольно улыбался во весь рот, стараясь ответить всем и сразу. Джерард едва не сшиб его с ног, отвесив кучу комплиментов и даже померившись с ним бицепсом. Хэлли тоже не обделили вниманием. По непонятным причинам её, как и Коби, встречали как героиню, обнимали, целовали и восхищались ею. Ты покачала головой, вспомнив, как раньше красотку в лагерю считали за бесполезную дурочку. А тем временем Коби, растолкав толпу, двинулся к тебе: — А я уж было потерял нашего отважного лидера, — подмигнул тебе он, заключая в объятия. Глядя на его неунывающее выражение лица, ты не могла не улыбнуться в ответ, впервые искренно за несколько недель. Господи, ты скучала по этому психу. — Ты выглядишь потрясающе, — прокомментировала новый облик друга ты. — Да что уж тут, я не отразим, — не скромничал Коби. Но ты знала, чем эта его фраза отличается от тех же слов из уст, допустим, Джона. — Не представляешь, как тебя тут все ждали, — сказала ты. Ты не особо принимала участие в жизни лагеря в последние дни, но об этом было несложно догадаться по реакции дымников. — Представляю, я же разнёс чёртову Комиссию в щепки, — напомнил Джекоби. — Я даже в Нью-Красотауне стал знаменитостью. Переплюнул тебя, красотка.  — Правда, куда уж мне с тобой в популярности соревноваться, — хмыкнула ты. - Кстати, не менее эффектное появление. — Понравилось? — просиял рейнджер. — Пришлось угнать эту малышку, потому что иначе меня б не выпустили из города. Правда, это всё равно не то. Эх, мне бы вертолёт, — Коби мечтательно зажмурился. — Я ещё не всех друзей повидал. Где Трев? — Оох, Трев, — радость в твоих глазах потухла. — Понимаешь, он… — Хэлли мне рассказала, — понимающе кивнул Коби, не утруждая тебя объяснениями. — Тем не менее, я хочу с ним увидеться. Так где он? — Там, — указала ты на темницу чрезвычайника. — Только один к нему не ходи. И вообще лучше не ходи. — Ну уж нет, — покачал головой рейнджер. — Не один, так не один. Хей, ребят, кто-нибудь устроит мне экскурсию в местный экзотариум? — кивнул он на здание, обратившись в дымникам. Сопроводить его к Тревору вызвались Шеннон и Фрэнк. Непонятно зачем, но ты снова увязалась за ними. Чрезвычайник неизменно дожидался вас, словно он вообще никогда не спал. На его запястьях виднелись красные полосы от наручников. Ты содрогнулась, увидев в стене, рядом с цепью, трещину — видимо, Трев пытался освободиться от оков, и мощь его до сих пор поражала тебя. Хорошо, что стены всё же крепкие. — Привет, чувак, давно не виделись, — с порога поздоровался Джекоби, бодро окидывая чрезвычайника взглядом. — Ты несколько посуровел. Но я всё равно рад, что тебя в Комиссии не разделали под тушку, а лишь немного приукрасили. — Ах это ты, — узнал его Трев. — Я очень хотел, чтобы тебя разнесло на куски вместе с твоим вертолётом, но, к сожалению, приходится довольствоваться тем, что у тебя теперь вата вместо мозгов. — Я тоже скучал, приятель, — невозмутимо отвечал Коби, а ты поражалась его спокойствию и выдержке, — а вот с мозгами у меня всё в порядке, это ты зря. Рейнджер окинул взглядом комнату и цокнул языком. Теперь он обращался к вам. — Ребят, объясните мне одну вещь. Что за сарай? Почему тут нет даже кровати? У вас здесь человек живёт, а не собака. Хотя аксессуарчик милый и, видимо, нужный, — намекнул Коби на ошейник. Жёлтые глаза Трева полыхнули гневом. — Мы же не могли оставить его на свободе, — слегка растерялся Шеннон, глядя в прищуренные глаза Коби. — Это я понял, но кровать-то тут при чём? И свет? И тепло? Так не пойдёт, ребят. А вы ещё зовёте его чудовищем. Озвереешь тут без мягких подушечек в такой холод, — Коби облизнулся, словно говорил не о подушках, а о пицце. — Ну… ладно, — дымнику не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с красавчиком. — Только поставить ему кровать не так-то просто.  — Ничего, поднапряжётесь, — отмахнулся Коби и повернулся к Треву. — Не стоит благодарности, дружище. — Не дождёшься, сука, — прошипел чрезвычайник. Ты быстро пошла к выходу. Ты встала спиной к темнице, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Выйдя на улицу, Джекоби подошёл к тебе.  — Чего киснешь, подруга? — встал он позади. — Ты же видишь, каким он стал, — упавшим голосом отвечала ты, — теперь он всегда такой. Он ненавидит нас. И особенно меня. — Почему именно тебя? — полюбопытствовал рейнджер. — Не знаю. Наверное, он считает, что я предала его. Он постоянно об этом говорит. — Что именно говорит? — не отставал Коби. — Ну... не знаю, — призналась ты. — Ты так ничему и не научилась, Энни, — Джекоби дотронулся до твоего плеча. — Опять выбираешь не те способы. Ты помнишь, как было с Джи и Хэлли? Кто быстрее стал нормальным? Правильно, Хэлли. Потому что она рассказала мне, чего ей хочется, и я понял её. Так почему бы тебе не послушать, что скажет тебе Тревор? Эта простая мысль удивила тебя. Ты много наслушалась от чрезвычайника за последние дни, но толком так и не поняла, что происходило с ним там, в Комиссии. Поняла только, что ему пришлось несладко. — Наверное, ты прав, — уступила ты. — Конечно, прав, — тряхнул вихрами Коби. — Сходи к нему одна, без Шеннона и других проводников. Выслушай, что он тебе скажет. Сходи прямо сегодня, а вечером устроим тусу по поводу моего триумфального возвращения. Пойти одной оказалось не так-то просто. Шеннон категорически отказывался отпускать тебя одну, пока с ним не поговорил Коби, и смирился, только вручив тебе шокер и научив, как им пользоваться. В этот раз ты боялась больше обычного. Боялась не выдержать того, что услышишь. Боялась идти одна. Очень боялась использовать шокер. Поэтому ты протянула с этим до темноты. Но время уходило, и ты решилась. У самых дверей ты сделала глубокий вдох и шагнула в темноту импровизированной тюрьмы. Во мраке зажглись волчьи глаза. Их взгляд был ненавидящим и жестоким. Ты знала, что, не будь цепи, чрезвычайник, не замедляя, кинулся бы на тебя. — Тревор… — тихо начала ты. Ты до сих пор не могла привыкнуть называть этим именем это бездушное существо. — Я пришла поговорить. — Поговорить? — голос чрезвычайника звучал ядовито. — О чём мне с тобой разговаривать, тварь? — Расскажи мне, что случилось с тобой в Комиссии. Что они сделали с тобой? — решилась задать вопросы ты, подходя чуть ближе и сжимая в кармане шокер. — Ооо, ты действительно хочешь это услышать? — Тревор поднялся с места, беззвучными шагами подходя ближе к центру комнаты, где кончалась длина цепи. — Ты и правда хочешь это узнать, Энни? — Да, хочу, — ты вздрогнула, когда он назвал тебя по имени. Так было ещё больнее, чем когда он обзывал тебя. — Меня пытали, Энни, — вкрадчиво начал Трев, — пытали, чтобы сделать чрезвычайнком. Хотя нет, я вру. Меня пытали, потому что этого хотел Вилле. Поэтому мои испытания были особыми. Я и без этого был не в лучшем состоянии. Из-за тебя, если помнишь. Взгляд волчьих глаз пронзал тебя насквозь, заставляя дыхание сбиваться. Ты действительно чувствовала мучительную вину за произошедшее с ним. А Тревор продолжал, подвигаясь всё ближе. — Они вгоняли мне под ногти иглы и ломали пальцы, Энн. Делали это медленно и изощрённо. Пытались выбить из меня крики. Но это было только начало. А я думал, что не выдержу уже после того, как мне переломали рёбра. От ужаса ты не могла вымолвить не слова, лишь слушала его, закрывая рот рукой. — Люди, которые делали это, были профессионалами своего дела. Они заботились о том, чтобы я не умер, даже не терял сознания, а вкушал полную прелесть боли. Дальше всё происходило медленно. Им необязательно было наносить мне увечья, чтобы сделать больно. Они наносили мне порезы, поливая их едкими смесями, но это тоже было лишь начало. Только подготовка. Он подошёл к тебе так близко, как только мог. Дальше не позволяла цепь. Он опустился на пол, присев, но не сводя с тебя горящего взгляда. — В ход пошли наркотики. И тогда я потерял счёт времени. Дни и ночи слились в одно ужасное целое. Я почти всегда испытывал не просто боль, но агонию, бесконечный ад. Боль выкручивала мне суставы, взрывалась во мне миллионами осколков, испепеляла изнутри, а наяву я катался по земле и скрёб пол сломанными пальцами. Его голос эхом отражался от стен. Ты начинала дрожать, не в силах ответить ему. Да ты и не могла бы ничего сказать. Ты видела, как он наслаждался произведённым эффектом, наблюдал за малейшей переменой в твоём лице. — Я не знаю, сколько это продолжалось. Но это было долго. И когда боль уходила, я уже не мог пошевельнуться. Моя кожа была содрана до крови. Каждое движение причиняло боль. На шее был металлический ошейник, как и сейчас. Я мог только лежать на полу и ждать конца. И тогда я ещё верил, что он будет скоро. А дозу каждый день увеличивали. Боль сделала из меня существо, мало напоминающее человека и внешне, и внутренне. Я был мешком с переломанными костями, чучелом, игрушкой для инквизиторов. И я катался у них в ногах, глотая пыль, задыхаясь от боли и криков. Я сорвал голос и разодрал себе глотку душераздирающими воплями. Но им всего этого было мало. Взгляд чрезвычайника вдруг как будто проник сквозь тебя, ослабив своё пристальное внимание. Теперь Тревор смотрел куда-то вдаль, погрузившись в воспоминания. — Они приходили каждый день. Приходили и тащили меня волоком туда, где снова ждали пытки и истязания. Всякий раз был хуже предыдущего. Они выбивали из меня крики, которые были мне неподвластны, но не могли вырвать мольбу о пощаде. Они предлагали мне просить. Они шептали это, сладко обещая прекратить мучения. Я тогда не знал, что операция могла бы пройти гораздо раньше и быстрее, я молчал. Это было единственное сопротивление, на которое я был способен. И я бы не поменял ничего, даже если мог. Ты видела, как он напряжён. Вены на руках вздулись, он сжимал кулаки. — Вилле не присутствовал на пытках. Может, он наблюдал за всем с какой-нибудь камеры, но его там не было. Он заходил по вечерам. Подходил и проверял, жив ли я вообще и в каком состоянии. Я всегда видел его усмешку. Он знал, что я почти уже не могу говорить, и не пытался заставлять меня. Он лишь обещал, что скоро я сломаюсь и подчинюсь. Сломаюсь и подчинюсь. Он всегда повторял это. Брови Тревора дрогнули, и голос стал жёстче. Он словно опять видел пред собой змеиную усмешку врага. Эхо усилилось. — А потом к боли прибавились и новые ощущения. Страх. Чрезвычайников учат не бояться боли и страха, поэтому те дни были сполна пропитаны ужасом. Я боялся всего, каждой тени, каждого слова, каждого человека. Наркотики оплетали мой разум, вызывая панический ужас. Я видел то, чего не бывает на самом деле. Страх был даже сильнее боли. Но какое-то время я с ним боролся. Голос чрезвычайника дрогнул и зазвучал вдруг тише. — Я верил, что всё это нереально, и что где-то далеко у меня есть друзья, и они спасут меня, придут за мной. Вытащат из вечного кошмара. И что даже если я умру, то на руках у девушки, которую люблю. Любил. — Последнее слово Тревор выделил особо чётко, вновь обратив на тебя свой дикий беспощадный взгляд. Ты почти физически ощутила ту волну ненависти, которой он выражал сейчас свою пережитую боль. — Но они не приходили! И она не появилась! Никто не спас меня! Никто даже не попытался. Как бы я ни ждал, помощи не было. Ты не знаешь, почему, Энн?! Он рванулся к тебе, натянув цепь до предела. Ты в страхе отпрянула, но его лицо всё равно оказалось всего в нескольких сантиметрах от твоего. — Потому, что у меня никогда не было друзей. Те, кого я называл друзьями, оказались лишь шайкой трусов, трясущихся за свои шкуры. Они не собирались меня спасать. Они снимали весёлые ролики и подбирали кошечек и собачек. Тревор не говорил, а буквально рычал. Со стены возле цепи посыпалась штукатурка, и ты нервно сглотнула. Тебя трясло. — И я думал, что забыл о вас. Я прекратил вспоминать вас. До одного дня. Как оказалось, это был последний из трёх завершающих дней. То, что делали со мной, тебе и не снилось. Я и сам не понял, потому что после того, как в мою уцелевшую кожу вонзились сразу несколько игл, я провалился в бездну боли и страха. Меня самого уже не было — только эти два чувства. И тогда я, наконец, заговорил. Я произносил одно единственное слово. Имя. Я звал тебя, Энн. Но тебя не было там. Не было рядом. Последние фразы, вопреки ожиданиям, он произносил уже без ненависти. Ты знала, что чрезвычайники не испытывают боли и страха, как и любви, и жалости, но всё же в волчьих янтарных глазах что-то поменялось. Трев опустился на пол, пока рассказывал, его глаза остекленели, приняв какое-то… удивлённое выражение? Беспомощность? Он дрожал, его футболка взмокла от пота. И, пока его руки тряслись мелкой дрожью, ты потянулась к нему и робко накрыла его пальцы своими, готовая чуть что отдёрнуть их. Шла секунда, две, три, а чрезвычайник не реагировал. Ты чувствовала тепло его рук, а Тревор устало прикрыл глаза. Ты впервые видела его измотанным. Впервые наблюдала его истинные чувства. Но вот чрезвычайник очнулся от оцепенения. Он резко дёрнулся, почти схватив твою руку и оставив на ней две глубокие кровавые полосы. Ты отскочила от него, тяжело дыша и прижимая окровавленное запястье к груди. Теперь янтарные глаза искрились и, казалось, готовы были метать молнии: — Тебя не было там, сука! Я зря звал тебя. Только под конец я понял… Я пытался не забыть твой образ, но помнил лишь твои глаза, такие же, как глаза Вилле Вало. И я понял, что это не случайно! Это было одно и то же. Всё, что я пережил — всё было не из-за него, а из-за тебя. Вы бросили меня. Вы забыли меня. Ты забыла меня. Я ненавижу тебя! — Нет, Тревор, нет! — попыталась перекричать его ты. – Нет! Ты не понимаешь! Я никогда не забывала о тебе. Мы хотели, мы собирались прийти за тобой! Всё, что мы делали за эти месяцы, всё было для тебя. На миг Тревор осёкся. Смятение промелькнуло на его лице, но тут же его исказила дикая ярость. Чрезвычайник с новыми силами потянул цепь.  — Ты врёшь мне, тварь! Ты врала с первого дня как пришла в Дым и поэтому разрушила всю мою жизнь. Я убью тебя. Клянусь, я убью тебя. Цепь угрожающе заскрипела, и ты кинулась к двери. Массивные звенья казались несокрушимыми, но сила чрезвычайника в минуту гнева достигла колоссальных размеров. Ты действительно испугалась, что он может с неё сорваться. Ты выскочила за дверь в спасительную прохладу ночи, оставляя за собой капли крови.