Осознание

Глава 6.       Cпокойной прогулки до медпункта не получилось - мысли снова и снова, как запрограммированные, возвращались к Алисе и той сцене, что она устроила. Почему она так поступила, и как дальше будет строиться их общение? От этих мыслей Эдвард никак не мог отвязаться, как ни старался. Почему его вообще волнует поведение девушки, только начинающей выходить из детского возраста, оказавшейся в этом странном месте, в лагере, чьё существование ещё необходимо доказать - тоже вопрос. По идее, думать надо о совершенно других вещах, оставив Алису вместе со всеми ее выдумками в стороне, рядом со Славей, Леной и всем остальным населением «Совенка», как бы они там не старались войти в его круг общения. Почему же тогда он не может заставить себя не думать об этом? Вздохнув, Эдвард остановился перед дверью медпункта, ещё раз попытавшись отогнать все эти глупые размышления.       С другой стороны, разве не этого ему действительно не хватало все последние годы, разве не от этого он отказался, чтобы достигнуть своих главных целей, гораздо более важных для выживания всего человечества, для которых и жизни миллиардов людей - не столь высокая цена? Тот путь, что он прошел, не мог не потребовать жертв, любой другой на его месте давно бы сошел с ума или превратился в жестокого диктатора, лишившегося всего человеческого. Эдварду пришлось принести свою жертву, расплатившись за верность тех, кто был готов за ним идти до самого конца. Его собственная душа стала вполне подходящей разменной монетой, отказаться от которой было гораздо проще всего остального. Да и всё равно она не приносила ему ничего кроме боли и ненужных страданий. Он отказался от неё, заменив холодным расчетом, для которого ничто не имело значения кроме имён и цифр в базах данных. Ненависть, вот то единственное, что Эдвард оставил себе после этого. Холодная, тщательно выверенная и рассчитанная ненависть, всё ещё дававшая ему стимул жить, ведя его и дальше, оправдывая любые жертвы и выбираемые пути. Она убивала все остальные чувства, притупляла боль потерь и заглушала муки совести, оставляя после себя лишь холодную и черную пустоту в сознании, где было тихо и, главное, спокойно. К пустоте внутри можно привыкнуть, равно как и к пустым снам без сновидений.       Он вспомнил улыбавшуюся Алису, смеявшуюся над его испугом снова показываться под взглядом Виолетты Церновны, и на душе сразу стало как-то теплее, будто что-то большее, чем простые логические размышления, выкарабкивалось из-под шрамов и пепла, почти похоронивших его душу в непрерывных походах и сражениях, сквозь которые он шёл год за годом, ради победы жертвуя всем, не деля на важное и неважное. Нечто похожее он чувствовал, когда еще жива была Изабелла, когда он еще чувствовал вкус её губ, запах её волос…       Стоять! Эдвард сам себя одёрнул, прогоняя из головы эти воспоминания, когда-то бывшие единственным, дававшим ему повод жить дальше. Такие эмоции не приведут ни к чему хорошему, они только мешают думать и принимать правильные решения, заставляя действовать глупо и импульсивно. Прошлое должно оставаться в прошлом, это всего лишь старые воспоминания, что причиняли боль, и незачем вновь вызывать к жизни эти старые образы. Они должны быть там, где им и надлежит быть, напоминая, ради чего он сражался, ради чего бросил вызов сильнейшим существам своего мира, решившим, что они могут по своей прихоти коверкать человеческие жизни.       Необходимо сосредоточиться на действительности и на том, что необходимо сделать именно сейчас. Так что первая цель - забрать эластичный бинт у врача и вернуться на линейку. Хоть это он может сделать самостоятельно? «Совенок» - всего лишь ещё одна проблема, вставшая на его пути, но проблема не из тех, что можно решить грубой силой. Это понятно даже по первому впечатлению. Если принять его правила, сыграть в ту игру, что он тебе предлагает, тогда шансы на удачный исход вырастают, надо только их не упускать. Распрямившись, Эдвард встряхнулся. К демонам всё остальное, надо выбираться из лагеря, и пусть он потом катится куда угодно, хоть в саму Бездну, вместе со всеми его обитателями.       Постучавшись в дверь, Эдвард дождался разрешения войти и осторожно приоткрыл дверь. Внутри было несколько прохладнее, чем снаружи. Виола сидела за своим столом, что-то записывая в медицинскую книжку и попутно перекусывая зеленым яблоком, хрустящим на все помещение.       - Ааа… снова ты, пионер, - улыбнулась врач, поворачиваясь к нему и закидывая ногу на ногу. На ней все тот же белый медицинский халат, надетый поверх блузки, но только сейчас Эдвард заметил сетчатые чулки, которые можно было хорошо рассмотреть, когда полы халата свалились обратно вниз, на стул, - Значит, снова решил заглянуть… Рассказывай, что у тебя… Или мне самой осмотр устроить? – она прошлась по нему взглядом и усмехнулась, - Красивая татуировка. Они мужчин… украшают… - и очередная томная улыбка, от которой Эдвард снова вспомнил, что на самом деле его возраст несколько больше, чем у его нынешнего тела, а опыта в ублажении женщин наверняка больше, чем у любого другого обитателя этого лагеря из мужской половины населения.       - Вот как раз по этому поводу к вам, - он старался вести себя спокойно, уже зная, чего можно ожидать от Виолы и стараясь контролировать своё сознание. Такой подход должен помочь. Нужно всего лишь успокоиться и тщательно контролировать свой разум, отметая все несущественное или не относящееся к теме. Холодный рассудок и логичное мышление нередко могут вытащить и из куда более жестких и тяжелых ситуаций, чем та, в которой он сейчас оказался. Подняв руку с татуировкой, он добавил, - Ольга Дмитриевна к вам отправила за эластичным бинтом, чтобы замотать. Говорит, пионерам с таким нельзя на улице показываться.       - На то она и вожатая, чтобы держать пионеров в строгости, - усмехнулась Виола, вставая со своего места, отходя к шкафу в дальнем углу комнаты и принимаясь там выдвигать полки в поисках бинта, - Хотя позволять можно и немного больше, чем положено, не так ли? – она на секунду повернулась к Эдварду и ловко подмигнула, но он предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Еще несколько выдвинутых полок, шум вскрываемой упаковки и, наконец, Виола поворачивается к нему с бинтом в руке, - Давай, пионер, показывай… татуировку.       Эдвард протянул ей руку, и Виола начала уверенно наматывать бинт слой за слоем, не плотно, чтобы не пережать сосуды, но и достаточно туго, не допуская сползания. Действовала она уверенно и быстро, чувствовалось, что перебинтовывать пионеров для неё вполне привычное занятие, но Эдвард сейчас предпочел бы, чтобы между ними оказался хотя бы письменный стол, за которым она сидела несколько минут назад.       - Вот и все, можешь быть свободен, - Виола завернула кончик бинта почти у кистевого сустава, остановившись чуть выше того места, где он бы уже начал мешаться при движении ладони, - Если еще что-то будет надо, заходи… - она снова вернулась к письменному столу, а Эдвард поспешно покинул помещение, надеясь, что он всё же не опоздает к началу линейки.       Дорожка, ведущая к площади, как всегда, была пустой, словно ей почти не пользовались, только ветер гонял свалившиеся с веток листочки от одного бордюра к другому. Эдвард не заметил, как опять погрузился в размышления, спокойно двигаясь обратно. И опять мысли раз за разом возвращались к Алисе, заставляя чувствовать себя виноватым, хотя в чем именно была его вина, сказать было сложно. Девушка словно что-то зацепила внутри него, и он теперь никак уже не мог оторваться от неё.       Казалось, что он что-то неправильно сказал, распалившись сильнее положенного и сначала говоря, а уж потом думая, что именно произнес вслух. Алисе, может быть, такое поведение и позволительно - он вообще не замечал, чтобы она старалась действовать в рамках принятого этикета. Но для него такое по меньшей мере предосудительно. Она же на самом деле спрашивала честно, ничего не скрывая и не обманывая, говоря то, что действительно думала, и вместо такой же честности он всего лишь разыграл очередную партию, как за столом переговоров, зацепив не совсем те струнки в её душе, какие надо было, обидев девушку. Получается, он действительно виноват - незнание не освобождает от ответственности, и получается, что ему теперь и надо исправлять сложившуюся ситуацию. Только вот как Алиса отреагирует на его попытку извиниться? Сложно пытаться предугадать реакцию человека, которого он знал меньше суток.       Сейчас бы не помешал чей-нибудь совет, но здесь не было ни одного человека, которому Эдвард доверял бы достаточно, чтобы спрашивать о таких личных вещах, как общение с другими людьми - в таких вопросах каждый прокладывает собственный путь, и вряд ли получится найти два одинаковых. Мозг продолжал лихорадочную деятельность, предлагая один вариант за другим, но так же быстро спустя несколько секунд отвергая их как слишком сложные либо слишком непредсказуемые и глупые. Так и не придя к единому мнению, стоит ли вообще самостоятельно что-либо предпринимать, Эдвард вернулся на площадь, где уже произошло явление Ольги Дмитриевны народу. Вся площадь кипела, когда пионеры пытались построиться по отрядам, больше мешая друг другу и путая свои места, что говорило о невысоком уровне местной строевой подготовки. Эдвард подумал: "Если уж действительно формируете общественные организации, калькирующие военные структуры, то и подобным мелочам необходимо уделять больше внимания". И только сейчас он сообразил, что даже понятия не имеет, где, собственно, его место в строю, не зная ни своего звания, ни отряда, к которому он приписан, ни какой-либо другой информации, способной в этом помочь. Замешкавшись, он уже собирался подойти к вожатой за разъяснениями, но на помощь снова пришла Славя, довольная и серьезная, как герой войны при награждении на поле боя. Кажется, ей вся эта суматоха нравилась не меньше, чем вожатой, или ей просто доставляло удовольствие что-либо организовывать. И получалось это у неё не в пример лучше, чем у кого-либо другого в этом лагере.       - Эдвард, а ты почему ещё не со всеми? – она отвлеклась буквально на несколько секунд, покинув еще не до конца сформированный строй отряда, где Эдвард уже видел знакомые лица, в том числе и Алису, бросившую на него беглый взгляд, но тут же отвернувшуюся.       - Знать бы, где это моё «со всеми», - он пожал плечами, - Я даже не знаю, куда приписан. То ли сам дурак, что не узнал сразу, то ли Ольга Дмитриевна забыла об этом рассказать… - оправдывать себя - не всегда самый хороший способ выйти из ситуации, но и просто влезать в строй в стиле «куда снаряд ни ляжет, всё равно будет попадание» здесь вряд ли будет разумным решением.       - Конечно, с нами, - Славя снова улыбнулась и поманила его за собой к строю пионеров, - Первый отряд! Лучший в лагере, - в её голосе прозвучала гордость - Славя небезосновательно считала, что здесь была и её заслуга. Алиса, стоявшая рядом, реагировала вяло и без особого интереса, чем только ещё больше раззадоривала Ульяну, донимавшую её и никак не желавшую успокоиться. Хорошо хоть Славя указала Эдварду на место не рядом с ней, а справа от уже знакомого Электроника и по левую руку от себя. Его неудачливый экскурсовод тепло поздоровался и даже протянул руку для рукопожатия, но Эдвард отреагировал без особого интереса, постоянно переключаясь между тем, что происходило на площади, и мыслями об Алисе, в чьём плохом настроении он теперь винил именно себя. Сосредоточиться получилось только тогда, когда слово взяла Ольга Дмитриевна. Ее поставленный голос, над которым явно много работали, без особых сложностей перекрыл пионерский гам, заставив всех замолчать и сосредоточиться на вожатой.       Солнце палило вовсю. На открытой площади, где единственным местом спасения от него была тень, отбрасываемая памятником, пионеры всё равно продолжали стоять на своих местах. Не меньше трех сотен почти одинаковых из-за формы мальчиков и девочек сейчас выстроились здесь, выслушивая уже отработанную речь вожатой. Эдвард тоже вслушивался, стараясь уловить как можно больше общей информации об этом лагере. Она шла из уст вожатой буквально потоком, хотя многое воспринималось сложно без знания местных истории и географии. Что-то про завоевания Октябрьской революции, про светлое будущее и усиленную работу в этом направлении. Обычное промывание сознания, направленное на формирование единого концепта мышления. Если таким заниматься с начальных классов, то в итоге можно получить правильно организованную личность с необходимым набором установок и правил, которая в последующем может стать ещё одним элементом системы. Только заниматься этим надо регулярно, а не от случая к случаю, как вожатая.       Конкретика пошла чуть позже, когда Ольга Дмитриевна, покончив со вступлением, перешла к делам насущным лагеря «Совенок», и Эдвард едва подавил в себе вздох разочарования, услышав собственное имя.       - Сегодня к нашему дружному пионерскому коллективу присоединился ещё один товарищ, к сожалению, опоздавший к началу смены и приехавший только сегодня, - сказала Ольга Дмитриевна, протянув руку в его сторону, - Эдвард Тристан, наш новый друг, давайте поприветствуем его! – сказать, что выделяться он не хотел - значит ничего не сказать, но Славя толкнула его локтем и сделала суровое личико, заставив выйти на два шага вперед и повернуться к строю лицом. Множество лиц в одинаковой форме, так похожих друг на друга и в то же время столь различных сейчас улыбались и аплодировали в знак приветствия. Оставалось только помахать в ответ и возвращаться в строй, где в знак награды он получил ещё одну довольную улыбку от Слави. Только на этом вожатая явно не собиралась прекращать свои издевательства над ним.       - Сегодня, как и каждое утро, мы поднимаем флаг нашей Родины над нашим лагерем, - торжественно сообщила она, указав на пустующий флагшток неподалеку от памятника Генде, - Честь сегодня поднять флаг над «Совенком» принадлежит помощнице вожатой Славяне и нашему новому другу, Эдварду.       Сомнительная честь - поднимать незнакомый флаг незнакомой страны, но сейчас он не имел ни шанса возмутиться. Славя толкнула его тихо, но уверенно, веля идти следом за ней к флагштоку, где уже на явно специально приставленной табуретке лежало, прицепленное к тросику, алое полотнище с небольшим золотым гербом в верхнем левом углу - перекрещенные серп и молот, настоящее издевательство над геральдической символикой, как подумал Эдвард, беря его в руки. Тяжелое, неоднократно стиранное, но все равно захватанное и уже начинающее выцветать на ярком солнце полотнище сразу же пробудило в нем целую бурю воспоминаний, стоило только его коснуться. Он уже видел алый флаг, но не в таких обстоятельствах и в других условиях. Тогда, кажется, он лично поднимался на башню отбитого у бунтовщиков королевского дворца. Он собственноручно срубил такое же полотнище, только без герба, ознаменовав окончательное подавление восстания, хотя расстрелы пленных и поиски сбежавших продолжались ещё несколько дней. А теперь вот он даже должен гордиться тем, что поднимает такое знамя… Жизнь любит подобные повороты.       Славя дождалась, пока зазвучит гимн, и начала подъем, постепенно высвобождая флаг из рук Эдварда. Музыка и слова сливались почти воедино, а голос талантливого певца, исполнявшего гимн, пробирался буквально до самого сознания, заставляя содрогнуться каждую клеточку нервной системы. Такие моменты даже в столь обыденных условиях создают какую-то ауру торжественности и величественности, захватывающую душу каждого. Пионеры подтянулись и подобрались, постепенно задирая головы все выше и выше, следуя взглядом за флагом, пока тот, наконец, не достиг высшей точки, где и остановился, развеваясь на слабом ветерке. Даже Эдвард прочувствовал общее настроение, придя в себя только тогда, когда флаг остановился. Опустив взгляд, он увидел восторженную Славю, радостную настолько, что она никак не могла сдержать довольной улыбки.       Другие пионеры первого отряда, как он заметил, реагировали не столь живо. Та же Ульяна, как только кончилась музыка, снова начала вертеться во все стороны, ища развлечений, Электроник постоянно куда-то оглядывался, а стоявший рядом с ним парень почти такого же роста и возраста, только в больших очках с роговой оправой, полностью погрузился в себя, не реагируя даже на толчки со стороны Ульяны. Алиса отвела взгляд, как только Эдвард посмотрел на нее. У него опять начало портиться настроение, а мысли снова поплыли куда-то не в ту сторону. Рядом с Алисой стояла Лена, выглядевшая так, словно она ни о чем не могла думать, кроме как о шансе как можно быстрее исчезнуть из такого большого скопления народа.       Возвращаться в строй уже не было нужно, они со Славей просто стояли рядом с флагштоком, пока Ольга Дмитриевна рассказывала, какие необычайные мероприятия ожидают пионеров на этой неделе. Как и предсказывала Алиса, ничего даже близкого к слову «интересное» там не было, начиная от уборки территории и заканчивая дискотекой в пятницу (ближе к концу семидневной, как подсчитал Эдвард, недели), проводившейся здесь в конце каждого семидневного цикла. Продиктованное по дням расписание позволило ещё узнать названия и последовательность местных дней недели, так что хотя бы с этим путаницы больше не возникнет. Эдвард стоял по привычке, вытянувшись и заложив руки за спину, как и любой офицер на парадном построении, тем более, командующий, хотя сейчас он не стоял перед своими войсками, а вслушивался в речи вожатой, объявляющей расписание на неделю. Когда всё закончилось, он с облегчением вздохнул, но не сразу сообразил, что в пионерлагере нет команды «разойтись», и линейку покинуть можно уже тогда, когда Ольга Дмитриевна закончит со своим ораторским искусством.       - Эдвард, - позвала Славя, когда пионеры начали расходиться с площади так же неорганизованно, как и собирались здесь. Надеясь, что ничего более ужасного, чем уже произошло, ему не грозит, он спокойно последовал за девушкой, но выругался сквозь зубы, когда увидел Ольгу Дмитриевну, явно ожидающую их появления. Конечно, делать было нечего, и пришлось ждать, пока Славя на несколько минут отвлекла внимание вожатой какими-то организационными вопросами, касавшимися этого дня. Говорила она тихо, так что Эдвард едва слышал этот разговор. Впрочем, он даже не вслушивался, вместо этого бегая глазами по площади в поисках чего-то, на чём хотя бы можно взгляд задержать. И обнаружил Ульяну в обычной ярко-красной футболке, бросившуюся к нему через всю площадь, не замечая остальных пионеров, которым только и оставалось испуганно шарахаться в стороны от этого реактивного снаряда, пущенного к цели.       - Ну чего стоишь! – не обратив ни малейшего внимания на Ольгу Дмитриевну, мелкая потянула Эдварда за руку, - Пошли! Тут всё равно больше делать нечего! – ее энергия, бившая через край, просто поражала. Возникало ощущение, что эта девочка живет на одних энергетиках и все равно не успевает сделать всего задуманного. Эдварду пришлось дернуть её за руку, заставив успокоиться хотя бы на минуту, а самому получить возможность узнать, что вожатая хочет от него на этот раз.       - Ульяна, отстань от человека, у него важное дело, - строго сказала Славя, но это оказалось не так эффективно, как взгляд Ольги Дмитриевны, буквально пришивший девочку к одному месту.       - Эдвард, я, конечно, всё понимаю, первый день смены после приезда, новые друзья, - улыбнулась вожатая, - но для тебя, как новенького, есть еще одна очень важная задача. Это обходной лист, - ему в руки попал листок бумаги форматом не больше тетрадного, где от руки был написан небольшой пронумерованный перечень мест в лагере, про часть из которых он уже слышал от местных, - Тебе надо пройти по всем пунктам и отметиться там. Может быть, найдешь и себе что-нибудь по интересам, - Ольга Дмитриевна улыбнулась, - поучаствуешь в общественной жизни… И, кстати, ты молодец, что уже успел дойти до медпункта…       - И насколько срочно всё это необходимо заполнить? – спросил Эдвард, аккуратно сложив листок и положив его к себе в карман. Бюрократия процветала и здесь: необходимость обойти весь лагерь для нескольких ничего не значащих подписей и потерять на этом большое количество времени была ярким тому примером, но спорить с Ольгой Дмитриевной бесполезно, а портить свою репутацию в лагере скандалами по подобным ничего не значащим поводам ему не было никакой нужды. Может быть, такой обход позволит ему заглянуть в те места, в которых он ещё не был и, возможно, получить ещё пару столь необходимых сейчас зацепок для решения всей этой головоломки. Ответы всегда на виду, необходимо только уметь правильно задавать вопросы, чтобы их обнаружить.       - Чем быстрее, тем лучше, - улыбнулась Ольга Дмитриевна, - Здесь не так уж и много, за сегодня должен управиться, если отлынивать не будешь, - Она еще что-то хотела добавить, но Эдвард уже желал прекратить этот разговор как можно быстрее, равно как и закончить с этим заданием.       - Так точно, принял к сведению, - кивнул он, - Приступлю тогда прямо сейчас, если нет никаких других распоряжений, - Ульяна, так и стоявшая рядом, раздраженно дёрнула его за рубашку, напоминая о своем существовании и данном обещании. Фраза о том, что сейчас вместо этого он пойдет с обходным лицом по лагерю её, кажется, зацепила, о чем свидетельствовало и весьма недовольное выражение лица.       - Если хочешь, можешь взять с собой провожатого, - добавила Славя, снова потянувшись пальцами к косе. Кажется, она была не против пойти вместе с ним, да и сам Эдвард с удовольствием выбрал бы её компанию, но вряд она ли одобрит его маршрут, предполагавший сначала поиски Алисы, успевшей исчезнуть из поля зрения по окончании линейки.       Он чувствовал, что они чего-то не договорили, и почему-то закончить этот диалог казалось очень важным, но ничего с собой поделать он при этом не мог. Упорно засевшая глубоко в голове мысль об обиженной Алисе всё время сбивала его с толку, не давая сосредоточиться ни на чем другом. Сейчас он уверял сам себя в том, что логичным будет окончательно разобраться в этой ситуации, ведь он уже неоднократно убеждался прежде, что нельзя оставлять за спиной человека, обиженного на тебя. Обида дает отличную почву для злости, которая может дать достаточный толчок, чтобы человек сорвался со своего обычного настроя и стал способным на всё, что угодно - от попыток отомстить до предательства. И, в чем Эдвард даже сам себе не желал признаваться... Ему не нравилось видеть Алису расстроенной. Любая из тех девушек, с которыми уже успел познакомиться, выглядела гораздо милее и краше, когда улыбалась, нежели чем когда даже слабая тень грусти накрывала её лицо.       - Обязательно возьму, - кивнул Эдвард, - Кажется, у меня даже нет особого выбора, - он посмотрел на Ульяну, тут же зардевшуюся и даже подпрыгнувшую от радости. Улыбнувшись Славе, он виновато пожал плечами, - А ты ещё обещала меня на пляж сводить, надеюсь, не забыла?       - Конечно, нет, - Славя бросила быстрый взгляд на Ольгу Дмитриевну, всё ещё стоящую здесь с таким видом, словно Эдвард только что предложил её помощнице раздеться и отправиться вместе с ним в бордель, - Только не сейчас, я немного занята.       - Эдвард, - строго произнесла вожатая, еще себя контролировавшая и не уверенная, что за предложение сходить на пляж можно сделать пионеру выговор, поскольку причина - самая невинная, - У тебя обходной лист, а пляж от тебя точно никуда не убежит, так что не теряй времени! Славяна, а ты сейчас идешь со мной.       - Так точно, - Эдвард даже в шутку приложил два пальца к середине лба, как принято было жестом здороваться в войсках его феода, - Приступаю к выполнению. Ольга Дмитриевна, положив руку на плечо Славе, увела её в одну сторону, а Эдвард, в которого, словно клещ, вцепилась неспособная остановиться ни на секунду Ульяна, словно намеревавшаяся вывернуть ему кисть из сустава, пошёл в противоположную. Свободной рукой он снова достал обходный лист и быстро пробежал список глазами. В медпункте он уже был, библиотеку видел со стороны, про спортплощадку Славя рассказывала вечером, её примерное положение в лагере он представлял, но вот пометка «клубы» была совершенно незнакомой. Музыкальный клуб тоже оставался белым пятном - про него Эдвард слышал от Слави, но не имел ни малейшего представления, где тот находится.       - Остановись хотя бы на секунду, реактивная, - попросил Эдвард, когда Ульяна в очередной раз дернула его за руку, предлагая поторопиться, из-за чего он чуть не потерял равновесие. Ульяна вернулась на исходную позицию и заглянула в листок.       - Ага, знакомо, нам всем в первый день такой выдавали, - с гордостью за то, что она уже всё давно заполнила, заявила рыжеволосая озорница, - Ничего интересного, только мы ещё в очереди отстаивали, чтобы подпись получить, а тебе проще будет. Куда сначала двинем? Давай в клубы, там у Электроника с Шуриком куча всего интересного! – у неё сразу округлились глаза от желания туда заглянуть, но Эдвард дал себе обещание не заходить туда вместе с Ульяной, чтобы не нарваться на неприятности.       - Сразу после того, как найдем Алису, - сказал Эдвард, - Так что рассказывай, где твоя подруга сейчас может быть?       - А ты её что, потерял? – удивилась девчонка, - Вы же вместе в медпункт… Подожди! – Ульяна остановилась и хитро посмотрела на Эдварда, тут же смутившегося. Отвык он разговаривать с представительницами прекрасного пола на такие темы, да и от таких тем вообще он отвык. Казалось, это гораздо сложнее, чем вести международные переговоры на любом уровне, и он уже мысленно проклял тот факт, что большую часть его нынешнего круга общения составляют как раз молодые девушки. Ульяна же, сообразив, что зацепилась за что-то очень интересное, продолжила давить, - Так вы что, поругаться уже успели?       - Чтобы поругаться, сначала надо хотя бы найти причину для этого, - Эдвард отрицательно покачал головой, - Ульян, я не хочу обсуждать эту тему, просто скажи мне, где её сейчас можно найти. Ты представляешь, где она может быть или нет?       - Если не у себя в домике, то в музыкальном клубе, - уверенно сказала Ульяна, - или просто так по лагерю без дела шатается, - она пожала плечами, - Хотя это вряд ли, Ольга Дмитриевна после линейки никому сидеть спокойно не дает - если встретит, обязательно даст какое-нибудь задание!       - Тогда сначала в музыкальный клуб, - решил Эдвард, - Указывай дорогу, как туда идти. Заодно и отметимся.       - Ага! – Ульяна была готова идти куда угодно, лишь бы не стоять на месте, - Там ты еще и с Мику познакомишься. Ты ведь её ещё не видел, да? – она потянула его через всю площадь к клубу, примерно в ту же сторону, где находились медпункт и библиотека. Туда тоже следует обязательно зайти, чтобы заполнить ещё несколько пунктов из списка. Позволив Ульяне вести себя, Эдвард снова уставился в список, но глаза не воспринимали слова, а мысли продолжали уходить не в том направлении, разбегаясь в разные стороны, чего с ним не случалось уже очень давно. «Совенок» забирает свою плату, пробуждая в нём те чувства, от которых он давно отказался, справедливо считая их слабостью, и Эдвард теперь пытался разобраться в том, что в нём сейчас происходит. Может быть, свою роль играет невероятная атмосфера этого лагеря, где привычное ему окружение попросту отсутствует. Здесь не стоит каждую секунду опасаться за свою жизнь, человек здесь словно состоит в симбиозе с самой природой, а не ограждается от нее высокими стенами и укреплениями, здесь нет той привычной жестокости, которая ему казалась обыденностью. Здесь даже некого ненавидеть, и он словно теряет те точки опоры, на которых строилось его прежнее мировоззрение. Тихо и осторожно, скромной улыбкой Слави, веселым смехом Алисы, задором Ульяны и беззлобной сердитостью Ольги Дмитриевны «Совенок» словно заново вытаскивает из него то, что для этих людей - обычные чувства, но для него самого - слабость, которую нельзя допускать. Зачем? Зачем всё это происходит? Он ведь может всё исправить, изменить в любую секунду, пойдя совершенно другим путем - тем, каким привык, неся смерть и разрушение. Но вместо этого он играет в эти игры, делает вид, что он - совершенно другой человек.       Останавливало только одно. Он не знал, кто эти люди, на них не было вины в том, что он оказался здесь. Во всяком случае, сейчас Эдвард думал именно так, искоса смотря на беззаботную Ульяну, скачущую рядом с ним в сторону музыкального клуба. Такой игры просто не может быть. Для них это реальность, а он - действительно какой-то пионер, ехавший из райцентра и заснувший в автобусе. Нельзя просто так убивать людей, всегда должна быть какая-то цель. Это именно та черта, через которую он не позволял себе перейти, ведь дальше нет ничего, кроме страха и безумия. Эти девушки показывают ему совершенно другой мир, где нет той ненависти, что давно для него стала нормой существования. Он еще не утратил чувство прекрасного, и «Совенок» словно пользуется этим, показывая ему чистую и хрупкую жизнь, где радость и дружба стоят гораздо больше, чем он думал, а красота и чистота - такие же обычные явления, как пылевые бури в его родном мире. Эдвард боялся нарушить эту идиллию, не смея осквернять такой хрупкий мир кровью и болью, не мог заставить этих людей страдать, обвинив их только в том, что он сам каким-то образом оказался здесь…       - Пришли! – Ульяна показала ему на небольшое деревянное здание с широкими окнами во всю стену, сейчас закрытыми тонкой кружевной занавеской, и большой крутой верандой, включавшей в себя и крыльцо с тремя стоптанными ступеньками. Музыкальный клуб стоял на небольшой открытой полянке, утопая в зелени и цветах, а за ним, на расстоянии пятнадцати-двадцати метров, снова поднимались деревья леса, закрывавшего пионерский лагерь с той стороны. К клубу вела выложенная плиткой дорожка, но вряд ли ей часто пользовались - ступеньки покрывал тонкий слой нанесенного ветром песка, где отпечатывались следы всего лишь нескольких пар ног людей, что всё же сюда время от времени захаживали.       Поднявшись по ступенькам, Эдвард постучался в прикрытую фанерную дверь, сначала осторожно, а потом громче, пока не услышал торопливые шаги. Через несколько секунд дверь ему открыла удивительная девочка, ещё один занимательный персонаж лагеря, только сейчас решивший ему представиться. Тонкая, почти хрупкая фигурка, на которой сидела такая пионерская форма, гибкая и плавная в движениях, как клинок из змеиной стали. Чуть более острые, чем у остальных, черты лица совмещались с большими бледно-зелеными глазами с, казалось, громадными ресницами, но самыми впечатляющими были волосы аквамаринового цвета, стянутые в две длинные косы, опускавшиеся чуть ли не до пола. Улыбаясь, девушка замерла перед Эдвардом.       - Привет! Ты новенький? Проходи! Почти весь лагерь о тебе говорит. А правда, что ты только вчера приехал? Я тебя вчера только в столовой видела, но и то мельком, народа было очень много. В столовой, кстати, вчера очень вкусно кормили, хотя я больше люблю рыбу, но и это тоже ничего… Ты проходи, тут немного тесно, много инструментов. Я почти на всех играю. Хотя, конечно, лучше всего на гитаре, - она говорила практически без умолку, не останавливаясь даже, чтобы сделать очередной вдох. Не получалось и слова вставить - настолько быстрым был словесный поток. Эдвард только беспомощно посмотрел на Ульяну, но та лишь беззаботно улыбнулась, словно не видела ничего нового.       - Прости, пожалуйста, - все-таки удалось ему вклиниться в этот непрерывный речевой поток, когда девушка отвлеклась и посмотрела в сторону рояля, на котором лежала наполовину заполненная нотная тетрадь, - Я действительно здесь новенький, отправили с обходным листом. Эдвард, очень рад знакомству, - он чуть поклонился в знак приветствия, наконец-то действуя так, как привык - правила придворного этикета нельзя было выбить из головы даже годами длительных походов, где нравы и правила просты до предела.       - А я Мику, - девочка, тряхнув головой, отчего её длинные косы тут же пошли волнами, протянула ему руку для рукопожатия. Наверное, так здесь и было принято, и Эдвард осторожно пожал маленькую ладошку с тонкими пальчиками, - Мне тоже очень приятно. У тебя имя такое странное, почти как у меня. У меня имя японское, поскольку мама из Японии, а вот папа русский. Мне не все верят, но это на самом деле так. Он настоящий инженер, правда-правда. И познакомился с мамой в Японии, когда там какую-то плотину строили… Или электростанцию… Или завод… В общем, что-то очень большое строили! И очень-очень важное! А сейчас здесь что-то строят. Правда-правда… Папа сюда приехал и меня с собой привез, говорил, что я должна увидеть его Родину. А сейчас вот в пионерлагерь приехала! – поток информации, вывалившийся на голову Эдварда, был подобен водопаду, прорвавшему плотину, сносил всё остальное и выметал из головы напрочь любые другие мысли, не давая даже сосредоточиться на чем-то ещё. Мику даже больше, чем находка для шпиона - выдаёт все, что знает, первому встречному. Таких расстреливать надо, безопасности ради, чтобы случайно не выболтали и важную информацию. Эдвард уже несколько раз пытался открыть рот, вставить хотя бы слово, но девушка не допускала даже этого, говоря без остановки.       - Мика!!! – голос Ульяны прервал этот неостановимый речевой поток самым грубым образом, но, возможно, только так и получается хоть что-то отвечать этой странной девушке из Японии, - Мы тут с обходным листом пришли! – Ульяна уже говорила, повернувшись к ним спиной и явно собираясь пролезть к барабанной установке, стоявшей в углу. Для нее это явно самый подходящий инструмент, большой и громкий, как раз для того, чтобы окончательно испортить нервы остальным обитателям лагеря.       - С обходным?! Ой, отлично, я расписаться должна, - девушка выхватила у Эдварда листок и заметалась по сторонам в поисках ручки, - Да, тут музыкальный клуб есть, я сейчас поставлю роспись. Я тут в клубе одна, больше никто не записывался. А ты не хочешь записаться? Может, умеешь играть на инструментах каких-нибудь? А если нет, я тебя научу, это совсем несложно, правда-правда. Даже на губной гармошке могу… Ой! – она внезапно остановилась и почему-то с грустными глазами посмотрела на Эдварда, - Я ведь ее как раз пыталась достать из-под рояля, она туда закатилась, а достать не получается…       - Вот эта? – Ульяна уже сменила позицию, услышав о губной гармошке, и, пользуясь преимуществом маленького роста, скрылась под роялем, через несколько секунд появившись уже с небольшим металлическим инструментом в руках. Прежде, чем кто-либо успел ей что-то сказать, она поднесла гармошку к губам и с силой дунула, издав звук, напоминающий рев раненого мастодонта, - Круто!       - Действительно, - Эдвард сделал жест рукой, словно прочищает заложенные уши, - Я бы предпочел что-нибудь более пологое… - Мику рассмеялась, забавно прикрыв рот сложенными ладошками, - Мику… это твое полное имя?       - Хацунэ Мику, - расплылась она в улыбке, но Эдвард поторопился закончить собственную мысль, не давая словесному потоку вновь обрушиться на него.       - Вот и познакомились. Моё полное имя несколько больше, но ты можешь называть меня просто Эдвард, этого вполне достаточно. И насчет записи в клуб действительно подумаю, я здесь ещё не всё видел…       - Записывайся! – обрадованно сказала Мику, уже расписавшись в его обходном и протягивая листок обратно, - Будет очень здорово! Я на всем умею играть, и на барабане, и на гитаре, и на флейте и даже на духовых немного, но у меня не очень хорошо получается. Папа говорит, это из-за того, что у меня легкие не такие большие, но я ему не очень верю, потому что пою очень хорошо. Хочешь, могу и для тебя спеть как-нибудь. Многим мои песни нравятся, в Японии я даже концерты давала…       - Эд!!! – снова вцепилась Ульяна, дунув в гармошку, издав очередной невероятный звук и прервав единственного члена музыкального клуба, - А ты на чем-нибудь играешь? Мику у нас сама может концерт организовать, я вот на гармошке! – и белоснежно улыбнулась, весьма довольная собой, - А ты умеешь?       - Немного, - Эдвард пожал плечами, оглядываясь по сторонам. Инструменты выглядели знакомыми, хотя он никогда особенно серьёзно музыкой не увлекался, просто не находил для неё свободного времени. Его предел - камерные оркестровые аранжировки на балах и простые, но суровые солдатские песни, к которым он привык еще со службы в королевских войсках, когда какой-нибудь талант тихо напевал под аккомпанемент старой гитары на бивуаке в диких землях либо под сводами кают-кампании мерно летящего к точке назначения корабля. Некоторые он помнил, некоторые нет, от каких-то в памяти остались только припевы или запавшие в память мотивы, но не было ничего достаточно серьезного, что можно было бы продемонстрировать сейчас девушкам. Играть на каких-то инструментах он не умел, так что бальные мелодии можно смело оставить в стороне, из рояля он вряд ли сможет выдавить что-то большее, чем те же звуки, что Ульяна выдавала из губной гармошки, а вот гитара… Что ж, один из самых простых, но универсальных инструментов, какие некоторые умельцы клепали на линии фронта из того, что попадалось под руку. Друг Эдварда, капитан корсаров, как-то пытался научить его выводить несложные мелодии на этом инструменте, но получалось не то, чтобы плохо, но далеко от идеала.       - Вот здорово! – Мику сложила ладошки и приложила их к щеке, чуть склонив голову набок, словно умиляясь скромным талантам Эдварда, - А на каком инструменте ты играешь? Здесь почти всё есть, я настроила то, что было, как умею. Давай я тебе достану, и покажешь, что умеешь. Ну пожалуйста… Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – Эдвард уже отрицательно покачал головой, но Мику, скроив самую просительную мордашку, на какую только была способна, запрыгала на месте, и он против воли улыбнулся, наблюдая за этой почти что детской наивностью и непосредственностью. Женщинам нельзя отказывать, особенно когда они так просят.       - Гитара есть? – не без труда избавившись от улыбки, спросил Эдвард, - Я многого не обещаю, но попробую показать, что ещё помню, хотя не гарантирую, что вам такое понравится…       - Здорово! Сейчас Эд играть будет! – Ульяна с ногами забралась на стоявший перед роялем стул и восхищенными глазами смотрела на Мику, исчезнувшую за большим мятым тромбоном, стоявшим на какой-то чисто символической подставке. Спустя пару секунд она появилась оттуда с простой акустической гитарой, несколько затертой, но на вид находившейся во вполне рабочем состоянии.       - Вот, я на ней вчера струны новые натянула, так что нормально звучать будет, - сказала Мику и протянула инструмент Эдварду, осторожно взявшему его в руки. Пальцы не сразу правильно легли на струны: приходилось вытаскивать из старых воспоминаний нужные навыки, сохранившиеся только частично. Больше для пробы он взял несколько аккордов, присев на деревянный стул, стоявший рядом. Мику, горя от любопытства и не спуская с Эдварда глаз, забралась на крышку рояля, забавно махая ножками в высоких чёрных чулках.       - Так что сыграть? – больше сам себя спросил Эдвард, впрочем, посмотрев на девушек, явно ожидающих от него чего-то удивительного. Не хотелось их расстраивать, но на ум ничего хорошего не приходило, - Я помню пару песен, только, боюсь, вам они странными покажутся…       - Сыграй, что помнишь, - улыбнулась Мику, по-птичьи склонив голову и рассматривая его под таким углом, - Я тебя потом и другим песням научу, я их очень много знаю. Можно русским, можно японским, что тебе больше понравится. Мне самой японские больше нравятся на самом деле, хотя на английском языке тоже очень ничего, много групп поют песни на английском, и я тоже пробовала… - Эдвард резко ударил по струнам, издав громкий звук и призвав к тишине. В голове у него вертелась всего лишь одна песня, которую он слышал довольно часто, особенно на флоте, песня с простой мелодией, которую хватит сил повторить даже сейчас. Хотя текст у нее был несколько не подходящий к этому лагерю и тому контингенту, что он уже успел здесь увидеть: слова были далеко не про любовь и не про радость, но… с другой стороны, пусть девушки послушают.       - Не перебиваем, а то еще собьюсь ненароком, - Эдвард постарался успокоиться и правильно уложить пальцы на струны. Знакомое, но уже забытое ощущение туго натянутой нити под подушечкой пальца. Когда он в последний раз вообще держал гитару? Давно. Очень давно, когда был ещё простым бароном. С того времени утекло слишком много воды, чтобы вспоминать те дни без улыбки... Но песню эту надо петь без улыбки. Пальцы осторожно заскользили по струнам, выводя спокойную и грустную мелодию, что когда-то запомнилась ему в ходе одного из перелётов. Солдат десантной группы тогда пел ее, аккомпанируя самому себе, и Эдвард, проходивший мимо, остановился, прислушиваясь к словам, потратил несколько минут времени, прежде чем певец закончил под овации своих сослуживцев.

Мы живем всего лишь миг, Миг, что длится наш прыжок. Наша жизнь - короткий крик, Крик, что страшен и жесток.

      Эдвард постепенно успокаивался, и мелодия шла уже сама, вырываясь из воспоминаний вместе с целым рядом образов, цеплявшихся за эту песню, казавшихся давно забытыми и заброшенными. Пальцы осторожно перебирали струны, но он больше не боялся ошибиться. Слова, казалось, гораздо важнее, чем тоскливая мелодия, издаваемая инструментом.

В вечной праведной войне Каждый сталью должен стать. В проклятом горя огне, Выбрать лишь, как умирать.

Кажется, песня зацепила и его слушателей, утративших свой первоначальный бодрый настрой. С лица Мику пропала её милая улыбка, а глаза уставились куда-то вдаль, сквозь Эдварда и стены музыкального клуба. Ульянка села ровно, по привычке разглядывая двигающиеся пальцы, словно стараясь запомнить последовательность движений.

Мы - бойцы небес огня, Рождены, чтоб в бой идти, Погибать, врага кляня, Но иного нет пути. Каждый - лишь солдат в войне. Не страдать и не прощать. Каждый - лишь душа в огне. Убивать и убивать...

      Очень странно и не к месту звучала эта песня в этом месте, под ярким голубым небом, на свете солнца, чьи лучи падали сквозь широкие окна музыкального клуба. Звучала дико и чуждо. Ей не место здесь, в этом чудном мире, где девушки в легкой форме и коротких юбках приветливо машут незнакомцу, стоящему у ворот, где можно просто так выйти за периметр лагеря без опасения, что сейчас забьется фильтр респиратора и начнешь медленно задыхаться. Её место в закопченных десантных отсеках боевых кораблей в черных небесах, её надо петь под аккомпанемент артиллерийской канонады…       Горло напряглось, с трудом пропуская слова, и Эдвард понял, что не хочет продолжать эту песню, напоминающую о мире, из которого он пришёл. Абордажные группы боевых кораблей всегда считались самыми жестокими и опытными бойцами, привыкшими к кровавым рукопашным схваткам в узких корабельных переходах, где никто не просит пощады и никто ее не дарит врагу, а каждый момент может стать последним. И тот скупой фольклор, что от них остаётся, обычно посвящен таким вот моментам спокойствия, когда бойцы готовятся к очередной схватке или когда провожают павших товарищей в последний путь. В этих словах нет ничего, к чему привыкли эти девочки, лишь пустота, что остается в человеке, когда в нем умирают жалость и надежда на будущее.       - Такие вот песни поются там, откуда я родом, - прервавшись, Эдвард хлопнул по деревянному корпусу гитары. Настроение у него испортилось, та легкая и добрая атмосфера, которая хоть немного закрепилась в его душе при знакомстве с этим лагерем, разлетелась на мелкие осколки. Он снова коснулся старого мира, того, откуда он сюда прибыл и куда должен вернуться.       - Тяжелая песня, - кивнула Мику, - И очень-очень грустная. Я такие не очень люблю, музыка должна дарить радость, а не напоминать людям о плохом. Наверное, вам бывает очень-очень тяжело, раз вы поёте такие песни, - она снова заулыбалась, болтая ножками в нескольких сантиметрах над полом, - А весёлых песен ты никаких не помнишь? Чтобы не такие грустные, как эта? У вас же должны быть хорошие песни! Так не бывает, что у людей не бывает хороших песен. Они обязательно должны быть! Песни ведь отражают нас самих, мне мама всегда так говорила. Наверное, потому я всегда пою, когда мне хорошо. Ведь это так здорово! Сыграй что-нибудь хорошее! – она снова тряхнула головой, поправляя свои длинные косы, а сидевшая рядом Ульянка только кивнула: видимо, она о чем-то задумалась, хотя вслух ничего еще не сказала.       - Веселые песни? – усмехнулся Эдвард и ещё раз провел рукой по струнам, - Это ты точно не по адресу. Хотя… давай до следующего раза отложим, - он отставил гитару в сторону и после секундного раздумья, оглядываясь по сторонам, добавил, - Запиши меня в клуб, пожалуйста, - он даже позволил себе улыбнуться, глядя на эту говорливую девочку со странными волосами. Из всех перечисленных в списке мест музыкальный клуб казался одним из тех немногих уголков, куда он ещё раз пожелал бы заглянуть, если только Мику больше не будет терзать его просьбами исполнить что-то из старого репертуара. Хотя сама она говорила, что знает огромное количество песен - если с ней пообщаться подольше, быть может, действительно научит чему-нибудь стоящему. Это тоже знание, и так просто отказываться не стоит, тем более, она очень милая девушка, производящая не менее приятное впечатление, чем другие встреченные им персонажи. Он выдавил из себя улыбку и добавил, - Тогда будет повод ещё раз сюда зайти. Ты же не будешь против?       - Нисколечки! – обрадовалась Мику, и, спрыгнув с рояля, дошла до стоявшего рядом шкафа с нотными тетрадями, книжками по музыке и биографиями знаменитых композиторов и вытащила оттуда тетрадь в твёрдом переплете, сразу открыв её на первой странице, - Вот здесь только распишись, и можешь считать себя в музыкальном клубе! - Она отошла в сторонку, сунув ему в руку ручку и открыв перед ним почти чистый тетрадный лист всего лишь с одной записью - записью самой Мику. Эдвард написал свои первое и родовое имена на следующей строчке, следом поставив размашистую роспись. Мику выглядела при этом такой счастливой, словно только что вытащила призовой лотерейный билет.       - Скажи только, к тебе Алиса сегодня не заходила? – отложив ручку в сторону, спросил Эдвард, оглянувшись на странные звуки явно нечеловеческого происхождения, но обнаружив Ульяну, уже забравшуюся на его место и теперь насиловавшую гитару. Инструмент издавал какие угодно звуки, но только не музыкальные. Мику рассмеялась, снова прикрыв лицо ладошкой, да и сам Эдвард не смог удержаться от улыбки.       - А должна была? – удивилась Мику, возвращаясь к заданному вопросу. - Она мне гитару приносила, чтобы я её поправила, там струны перетянуть надо было. Она у неё хорошая, хоть и не новая, я все переделала, ждала только, когда Алиса её заберет. А, ну да! Должна была зайти, гитару забрать! Только сегодня ещё не приходила! И ещё усилитель просила. Наверное, к гитаре подключить. Без усилителя ведь её почти не будет слышно, тут есть такой, но он старый. Хотя должен быть ещё рабочий. Здоровый такой и очень тяжелый. Я его поднять даже не могу. А ты поднимешь, ты же мальчик, значит, сильнее… - из вновь обрушившегося на него потока информации Эдвард успел вычленить только то, что Алиса действительно должна сюда зайти, но когда точно, неизвестно.       - Мику, я только за гитарой, - дверь без стука отворилась, и внутрь зашла словно специально поджидавшая Алиса. Впрочем, она была явно удивлена тем, что здесь оказался кто-то ещё, и замерла, обнаружив Эдварда, ещё и о чем-то разговаривавшего с японкой. Вроде как снова появившееся на ее лице довольное жизнью выражение моментально исчезло, и девушка вцепилась суровым взглядом в Эдварда, - А ты что здесь делаешь?       - Обходной лист, - показал ей в ответ бумажку, - заодно и тебя ищу. Данные обещания надо выполнять всё же, а ты убежала слишком быстро.       - Алиска! – Ульянка оставила гитару и подскочила к своей подружке, - Эд тоже играть умеет, сейчас нам песню сыграл… - только на неё девушка обратила внимания гораздо меньше, чем на Эдварда, медленно краснея, то ли от смущения, то ли от злости и желания сейчас снова влезть с ним в драку. Мику чуть отступила в сторону, быстрее Ульяны сообразив, что они могут стать свидетелями крайне неприятной сцены - от Алисы с её славой первого бунтаря в лагере такое вполне ожидаемо, и потому Мику совсем не желала влезать в этот разговор.       - Заполнил? – проигнорировав последнюю фразу, спросила Алиса, в упор глядя на Эдварда и явно собираясь просверлить в нём взглядом дыру.       - Заполнил, - кивнул он, не зная, как сейчас пробиться через эту неизвестно откуда взявшуюся стену отчуждения, появившуюся между ними и теперь упорно выставляемую Алисой в ответ на каждую его фразу.       - Тогда вали отсюда, - процедила Алиса, явно пытаясь раздуть возникающий здесь конфликт и только расширить возникшую между ними трещину. Можно было действительно уйти, оставив ситуацию так, как есть, забыв об Алисе и её причудах, а можно было поддаться тому тонкому голоску, что сейчас начинал пищать в его душе, требуя исправить допущенный промах, пока ещё не слишком поздно, пока ещё можно вернуть расположение этого человека. Этот лагерь будто продолжал упорно подталкивать Эдварда на опрометчивые поступки, напоминая, каково это - жить не одним лишь разумом.