Наследники

— Так вот кем заняты твои мысли… — заговорщически прошептала Эмбер, лукаво улыбнувшись однокурснице, поймав ее устремленный на старосту взгляд. — Мистер Реддл? — О чем ты вообще говоришь? Что за дурь у тебя в голове? — изумленно произнесла слизеринка и воровато оглянулась по сторонам, с запозданием сознавая, что в «гляделки» с Томом она все же проиграла. Когда же девушка посмотрела на него вновь, то юноша уже отвернулся, традиционно игнорируя ее присутствие. В отличие от Оливии Яксли, очевидно, сумевшей перехватить взгляд Реддла. Только этого не хватало! — Дурь? — не менее пораженно выдохнула блондинка, оскорбленная в лучших чувствах. Иногда она сама себя не понимала, почему все еще возится с этой острой на язык девчонкой и терпит ее зачастую совершенно нелестные высказывания? Однако могла ли она разорвать многолетнюю дружбу из-за пары колких слов, сказанных в запале, да еще в такой период времени, когда Мисси была очень необходима поддержка? Нет, на такое Фоули была попросту не способна. — Следи за тоном, Гамп! Мне казалось, что еще немного и ты была бы готова лопнуть от ревности! — Ревности? Задери тебя гиппогриф, Фоули! Как ты вообще приходишь к таким абсурдным умозаключениям? — осведомилась брюнетка и понуро качнула головой, опасаясь, что теперь эту мысль Эмбер не сможет так легко отпустить. Если последняя что-то вбивала себе в голову, то допекала этим всех окружающих. — Можешь мне не верить, но со стороны все выглядело именно так, — высокомерно протянула в ответ слизеринка и прищурившись, взглянула на подругу. — Но я буду очень великодушна и сохраню твою маленькую тайну, но только потому, что все еще считаю тебя своей подругой, несмотря на твой невыносимый характер, — девушка нарочито громко вздохнула и выразительно кивнула головой в сторону Тома. — Кроме того, я не думаю, что его интересует что-то кроме библиотечных книг, за которыми он проводит практически всё своё время. К тому же, вокруг него и без того вьётся слишком много девушек, но он до омерзения равнодушен ко всем, — произнесла волшебница, и Артемисия отчетливо уловила нотки досады в голосе однокурсницы. И это она еще смела бросить Гамп в лицо слова о ревности? Быть может Мисси и нашла бы, что ответить своей приятельнице, если бы в кабинет буквально не влетел окрылённый любовью к собственному предмету профессор Слизнорт. Подобная самоотдача любимому делу безусловно заслуживала восхищения, но иногда профессор казался попросту одержимым. Впрочем, ученики Слизерина вполне привыкли к такому поведению своего дорогого декана. Нараспев рассказав студентам о теме сегодняшнего занятия и распределив учеников на пары, профессор вернулся за свой рабочий стол, подхватив с деревянной поверхности свежий выпуск газеты «Ежедневный пророк», и с упоением погрузился в чтение, то и дело негодующее потряхивая головой. Очевидно, что последние удачи Гриндевальда не шибко радовали декана Слизерина. Обстановка в магическом мире с каждым днём всё более накалялась. Министерство неминуемо сдавало свои позиции, и мракоборческий отдел нес невосполнимые потери в своем составе, а посему будущее магической Британии было весьма туманным. Без сомнений, победа Геллерта во многом улучшила бы положение чистокровных, узаконив их право первородства над остальным сбродом, что имел смелость или же глупость называть себя волшебниками. Что же до самой мисс Гамп, то она не испытывала ярой ненависти к грязнокровкам, которую пытались привить ей её мать и отец. Впрочем, массовая гибель маглорожденных так же не трогала сердце слизеринки. Дело было не в чрезмерной жестокости или жажде чужой крови, а в том, что волшебница не считала подобное происшествие заслуживающим внимания. Маглорожденнные гибли во все времена и будут продолжать гибнуть — такова жестокая плата за возможность быть частью магического мира, которую, по мнению Гриндевальда и его последователей, необходимо было уничтожить. Но Артемисия явственно понимала, что это не её война. Она чистокровна и по праву своего рождения занимает ступень на порядок выше, чем большинство студентов Хогвартса, которые не могли блеснуть идеальной родословной. И тем больнее для юной леди было осознавать, что вместо забот, присущих истинным аристократкам, она должна переживать о многочисленных министерских санкциях, что грозили оставить её без единого кната в кармане, о возможной гибели родителей и о своем весьма туманном будущем, которое в отличие от будущего той же Эмбер не было предопределено. Гамп не могла назвать эту девушку своей подругой. Она была скорее той, с кем было наиболее приятно проводить свой досуг или скрашивать учебные будни, которые уже претили волшебнице своей серостью и отсутствием хоть какого-нибудь разнообразия. Дни в Хогвартсе тянулись медленно и мучительно, образуя бесконечную вереницу абсолютно бесполезных событий. Пусть так, но то была стабильность, которой так не хватало Артемисии за пределами школы. В последние два года ее жизнь стала слишком ассиметричной. Гамп чувствовала, что живет, словно на пороховой бочке. Всего одна искра и раздастся взрыв, который почти наверняка похоронит ее под руинами фамильного особняка, в стенах которого было пролито немало слез, и осколками несбывшихся надежд. Серость и одиночество будней, ставших почти постоянными спутниками после ареста родителей, разбавляла лишь школа. Только в Хогвартсе брюнетка могла забыться и занять себя изучением новых заклинаний, а потом без устали упражняться, оттачивая их до полного автоматизма. Она и сейчас очень старалась сосредоточиться на рецепте нового зелья, вчитываясь в граммовку необходимых для приготовления ингредиентов, опасаясь упустить что-то очень важное, ведь именно с зельями у нее особой дружбы не было, хотя и котлы Мисси никогда не взрывала. Однако сконцентрироваться никак не получалось и причина сейчас сидела с ней за одной партой и рисовала завитки на полях пергамента. «Болтушка, надеюсь именно по зельям ты получишь «удовлетворительно»! И надо же было такое придумать? Я ревную Реддла!» — глубоко в своих мыслях возмутилась волшебница и ее взгляд невольно вернулся к сидящему на первой парте старосте. Артемисия толком ничего не знала об этом скупом на эмоции мальчишке, что всегда держался отстраненно и холодно, но подчеркнуто вежливо. По пальцам одной руки она могла пересчитать те жалкие мгновения, которые им доводилось разделить. Не важно, будь то чтение книг в библиотеке или неловкая встреча в гостиной факультета поздно вечером, а может и тот, пожалуй, единственный раз, когда профессор Слизнорт поставил их в пару на своем уроке. Отчего-то тот день волшебница помнила, как сейчас. Да и вряд ли она смогла бы забыть, ведь после того урока все однокурсницы смотрели на нее так, словно бы она украла у них что-то очень важное или должна денег. И причина столь странного поведения ей была известна — снова Реддл. Вероятно, в тот момент на ее месте хотели бы оказаться многие. Та же Яксли, что в общении с Томом проявляла излишнюю прыть, которая почти наверняка его раздражала. Однако он, очевидно, в силу врожденного чувства такта не мог откровенно высказать юной даме все, что думает о ее легкомысленном поведении и уж тем более не мог запретить ей приближаться к нему. Гамп, впрочем, не отрицала, что во время занятия и сама украдкой любовалась слизеринцем, наблюдая из-под опущенных ресниц за тем, как юноша сосредоточенно сдвигает темные брови и плотно сжимает четко очерченные губы, кропотливо нарезая корень мандрагоры и листья цикуты, необходимые для приготовления зелья, название которого она к своей рассеянности тогда и вовсе позабыла. Но то был лишь порыв любопытства и не более того. Артемисия всего лишь решила воспользоваться возможностью и рассмотреть предмет мечтаний подавляющего большинства девчонок поближе, к своему неудовольствию заключив, что посмотреть там было на что. Вполне невинный интерес, который, вероятно, был истолкован женской половиной факультета слишком превратно. А последовавший за этим инцидент, который и происшествием-то назвать было нельзя, кажется, только добавил масла в огонь, учинив самый настоящий пожар. Слизеринка тогда невольно вздрогнула и даже попыталась дернуться в сторону, когда юноша осторожным, но уверенным движением перехватил её руку, что уже взметнулась к кипящему котелку, глядя на нее при этом без доли малейшего интереса, но продолжая сжимать тонкое запястье, а свободной рукой аккуратно вынимая из зажатой девичьей ладони разрезанные стручки огнецвета. — Огнецвет следовало растолочь, а не разрезать. Иначе взорвётся, — произнёс он равнодушно, но в глазах отчетливо плескалось торжество. Он явно смотрел свысока, с присущим ему чувством превосходства, и волшебница плотно сжала губы от досады, поспешно высвободив запястье из руки слизеринца. Том вернул неподготовленный ингредиент на прежнее место и снова принялся за работу. А она молчала, ибо сказать было попросту нечего. Зелья никогда не были ее сильной стороной, а опускаться до банальных оправданий перед однокурсником она не собиралась. Со стороны наблюдала, как коварно поблёскивает в его ладони острие небольшого ножа для разделки. Движения умелые, отточенные за все эти годы до полного автоматизма. Он был лучшим на курсе. Она это знала. Знала и всеми силами старалась стать ещё лучше. Пыталась превзойти его. Поглощала фолиант за фолиантом, засиживаясь допоздна в библиотеке и даже иногда заглядывая в запретную секцию, чем весьма насторожила некоторых преподавателей. Тренировалась без устали, заучивая всё новые заклятия, а после практиковала их в минуты отдыха от учебных занятий, будто пыталась что-то доказать: ему или самой себе? — ведьма и сама не знала, но включилась в эту необъявленную погоню за знаниями, словно от этого и, правда, зависела ее жизнь. Вцепилась, будто в спасительную соломинку. Все было лучше, чем уничтожать себя изнутри, изводить миллионами вопросам, терзаться сомнениями и страшиться каждого нового дня. Благо, что ее внезапно проснувшаяся тяга к учебе никому не приносила вреда и главное — не привлекала внимание старосты, который мог бы посчитать это вызовом. Он по-прежнему оставался лучшим студентом школы и на его лавры никто не претендовал. Но однажды все изменилось, когда на одном из уроков Трансфигурации, профессор Дамблдор оценил её старания выше, нежели усердие Реддла. — Вы ведь уступите победу леди, Том? — тогда мягко произнес профессор, рассматривая слизеринца так, будто ждал от него какой-то особенной реакции. Злости? Раздражения? Волшебница не знала. Она старалась забыть этот непонятный для неё эксперимент профессора, который привлек к ней лишнее внимание, но не могла не замечать того, что с каждым годом интерес самого Дамблдора к Тому неумолимо рос. Слишком уж пристально учитель наблюдал за ним, был подозрителен и иной раз мог задать Реддлу вопрос, который и вовсе не имел отношения к его предмету. Суть притязаний профессора была для Артемисии загадкой, но одно девушка знала наверняка — Том невероятно одаренный волшебник. Он особенный. Было в нем что-то такое, чего нельзя увидеть, но можно почувствовать. Его внутренняя сила и огромный потенциал, который вынуждал чистокровных безмолвно склонять головы и плестись за подолом его мантии подобно шелудивым псам. Иногда Артемисию это даже забавляло. То, как слетала спесь с ее «породистых» однокурсников, стоило Реддлу появиться поблизости. Беспокойство, граничащее с непонятно откуда взявшимся любопытством одолевало девушку всякий раз, стоило ей задаться вопросом о том, а каково это: говорить с ним или просто быть так близко, как позволено это друзьям или скорее соратникам? Каково это прикасаться к нему, как делает это Оливия или Моника? Однако от этих мыслей она все чаще отмахивалась, ибо она вызывали стыд. Гамп снова и снова погружалась в учебу, пытаясь выжечь из памяти образ неприступного старосты, который явно был птицей не её полета. Артемисия, конечно, могла бы сделать первый шаг ему навстречу, ведь не была обделена умом и красотой. Наверняка она смогла бы заинтересовать юношу. В конце концов, у нее даже были поклонники, которых она, впрочем, всегда держала на расстоянии, как делал это и сам Том по отношению юным волшебницам. Ведь за все эти годы она ни разу не видела, чтобы кто-то из девочек задержался рядом с ним дольше пары недель, а становиться одной из многих она не желала. Может быть, это было слишком высокомерно, но Гамп считала, что достойна большего. Считала ниже своего достоинства прыгать на задних лапках, будто цирковой зверек, только бы обратить на себя внимание. Нет, она просто плыла по течению, не пытаясь изловчиться и взвалить на себя тяжкую ношу ответственности, с которой ей было не справиться. Как не пыталась и приукрасить свои магические способности или лишний раз похвастать знатным происхождением. За волшебницу всегда говорили её поступки, а потому в том, кто она такая и что из себя представляет, никогда не возникало сомнений. Именно поэтому ведьма решила, что ей не место среди тех, кто уже, казалось, связал с Реддлом всю свою жизнь. Всё её существо яростно противилось против того, чтобы быть использованной и она лишь молчаливо наблюдала за ним, продолжая мотивировать себя для того, чтобы прилагать больше усилий к учебе и лишь изредка позволяла себе получать эстетическое удовольствие от какой-то совершенно сказочной красоты Тома, его невероятной харизмы и той ауры, которую источал слизеринец. Она манила окружающий и они летели на нее, словно мотыльки на огонь, а он безжалостно обжигал каждого. Однако даже этого было ничтожно мало, чтобы заставить кого бы то ни было повернуть назад и сойти со скользкой дорожки, которая обманчиво обрисовывала великий путь лежащий прямо под ногами. Великий для кого-то одного, но точно не для всех.