Патруль

Я словно барахтаюсь в мутном бреду. Изредка до меня доносятся какие-то голоса, обрывки фраз и вопросов. Но я не могу уловить смысла того, что слышу. Это словно навязчивый фоновый шум, от которого хочется избавиться. Но я не могу ни пошевелиться, ни попросить, ни даже открыть глаза. Вокруг меня просто глухая полная тьма, и я не ощущаю своего тела, хотя и знаю, что оно у меня есть. Бесполезное и жалкое. Если бы я только знал, как избавиться от него... – Пойдем, – зовет меня вдруг смутно знакомый голос. – Рома. Это мое имя? Да даже если так, какой в этом смысл. Я не нуждаюсь в имени. В этой темноте все равно некому произносить его. – Повернись, – настойчиво просит все тот же голос, изрядно уже раздражая. Куда лучше было, когда я не понимал всех этих просьб. Может, если ничего не делать – он оставит меня в покое? – Пожалуйста, – и в обезличенном тоне проскальзывает нотка отчаяния. Или мне кажется? Лениво барахтаюсь в вязкой тьме, чтобы оказаться к источнику голоса хотя бы вполоборота. Получается это далеко не сразу, но незваный гость терпеливо ждет. Я ощущаю его присутствие. В итоге мои барахтанья дают результат. Зацепляюсь краем глаза за что-то... белоснежное, светящееся почти нестерпимо-ярким светом. Белоснежное? Забавно, что за все время, проведенное во тьме, я не забыл, как выглядит «белоснежное». Какой-то смутный образ царапается на самом краю сознания. Что-то... длинное, шелковое. Словно живое. Черт... Еще немного, и я увижу. Светящийся силуэт оказывается передо мной совсем неожиданно, я было шарахаюсь назад, но меня будто кто-то удерживает, не давая двинуться. Хотя в обволакивающей мое предполагаемое тело тьме это в любом случает сделать довольно проблематично. – Вот так, – голос определенно исходит от силуэта. – Хорошо. До боли в несуществующих глазах вглядываюсь в светящиеся контуры. Я ведь знаю, кто это. Более того, это существо... Оно что-то значит для меня. Если бы я только мог разглядеть лицо... – Дай мне руку, – силуэт тянет ко мне состоящую из света ладонь. И я буквально вижу, как тяжело ему дается это. Еще знать бы, где у меня эта самая рука. Так что я просто усилием воли пытаюсь доплыть до протянутой мне ладони, дотронуться хоть как-то. Получается у меня откровенно плохо. И я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я оказываюсь настолько близко, что пальцы существа дотрагиваются до моего... тела. Прикосновение рассылает волны обжигающего холода и боли, я дергаюсь, беззвучно кричу, но понимаю вдруг, что могу поднять руку. Мою руку. Тяну ее к терпеливо ждущему существу, отмечая, что его свечение слегка потускнело. И когда мои бесплотные пальцы встречаются с его – все вокруг вспыхивает белым выжигающим светом, идет рябью, сквозь мутную пленку прорываются едва различимые очертания. И я чувствую. Боль. В животе, в спине. В предплечье. В моем теле. Открыв глаза, я вижу покрытое сеткой тонких венок лицо Ио. Он держит меня за руку. *** – Ио, малыш... – хочу сказать это нормально, но из горла вырывается только хриплый надсадный шепот. В рот словно битого стекла насыпали. Морлок молча смотрит на меня, стискивая мою ладонь так, что это больно. Волосы у него висят тусклыми неподвижными прядями. Это почему-то царапает. Тяну свободную руку, пробитая лезвием ножа ладонь залеплена странной субстанцией белого цвета, перетекающей, словно живой организм. На предплечье то же самое. К сгибу на локте тянется тонкая трубка, светящаяся изнутри. – Помогает регенерации, – тихо, будто с трудом, говорит Ио. – Плохие раны. Кровь внутри. Была. Теперь нет, – он говорит так, как если бы вспоминал нужные слова. Автоматически приподнимаю голову, чтобы взглянуть на свой живот, и вздрагиваю: почти все мое тело облеплено этой белой органикой, ко мне тянутся десятки трубок, толстых и тонких. Мать вашу... – Это не плохое, – Ио на секунду прикрывает глаза. Веки у него тоже в паутине вен. – Это помогает. – Что происходит? – тяну его за руку к себе, заставляя наклониться ближе. Мне не дают покоя его неподвижно свисающие, тусклые волосы. – Ты умирал. Спал. – Ио, кажется, не понимает моего вопроса. Или просто не хочет на него отвечать. – Теперь все хорошо. – Объясни мне, – все же пропускаю меж пальцев холодные, сухие пряди. Они больше не шелковые. – С тобой самим что происходит? – Ничего, – Ио смотрит на мои пальцы, сжимающие пряди его волос. – Я просто... Потратил много сил. – Ром?! – доносится сбоку удивленно-восхищенный голос. – Нихера себе! Горячев. Кто бы мог подумать. – Твой морлок не соврал, – он подходит сбоку, улыбается во все тридцать два зуба. – Вытащил тебя с того света. Все десять дней тут просидел. Думали, и он вместе с тобой загнется. Десять дней?! – Где мы вообще? – интересуюсь. Не то чтобы я не знал, но... – Борт космолета номер девяносто, медицинский отсек, регенератор, – ровно отзывается Ио. – Десятый день с момента вылета. – Что ты сделал? – интересуюсь у него. – У меня были повреждения практически несовместимые с жизнью. У меня внутренние органы полопались. – Вцепился в твою руку и сидел рядом, – влезает Горячев. – Не ел даже. Как будто сам в кому впал. – Я просто помогал, – Ио бросает короткий взгляд в его сторону. – Не отпускал тебя, пока плоть восстанавливалась. Это требует концентрации. – Что с волосами? – спрашиваю его напрямую. – Умирают, – после паузы тихо говорит Ио. – Много энергии затратил. Теперь бесполезные. – Надолго? – стискиваю его пальцы. – Не знаю, – как-то беспомощно пожимает плечами морлок. – Может – год, может – навсегда. – Черт... – сказать мне больше нечего. Так что я просто сжимаю в кулаке неживые тусклые пряди, сам не зная зачем. – Это ничего, – Ио поднимает голову. – Я смогу управлять кораблем. Тебе не о чем волноваться. Невесть что. – К черту корабль, – бросаю. – Плевать на него. – Я Сержанта позову, – неловко говорит Горячев и сваливает. Да уж. Я бы на его месте тоже чувствовал бы себя не в своей тарелке. – Я должен был, – Ио, не моргая, смотрит на меня своими глазищами. – Иначе бы ты не очнулся. Я должен был держать. Тебя. – И что теперь? – спрашиваю тихо. Все равно больше сказать мне нечего. Глупо набрасываться на того, кто тебя спас. Я должен быть благодарен. На душе скребут кошки. – Теперь? – Ио каким-то чересчур осторожным движением убирает за ухо мешающую прядь. – Твое тело почти восстановилось. В принципе, можно отключать систему уже сейчас... – он коротко оборачивается к испещренному странными символами экрану. – Если хочешь. Но могут остаться шрамы. Шрамы? Забавно было бы, если бы их не осталось. – Отключи, – прошу. Почему-то хочется попросить прощения. – Хорошо, – морлок с трудом поднимается на ноги и принимается одну за другой отсоединять от моего тела светящиеся трубки. Белая субстанция стекает с меня, исчезает в небольших углублениях по краям кровати. А я вдруг понимаю, что совсем обнажен. Ио тянет руку, неуверенно касается кончиками пальцев моей груди, зацепляет сосок. Ведет пальцами ниже, туда, где кожа изрисована полосами свежих шрамов. От прикосновений по спине у меня пробегают мурашки. Тяжело сглатываю накопившуюся во рту слюну, следя за тем, как Ио все так же кончиками пальцев прослеживает шрамы. Они не такие грубые, как должны быть после такого ранения, наверняка этот самый регенератор успел немного поработать над ними. Подношу к лицу раненую руку. На ладони тоже четкий длинный шрам. Шевелю пальцами, сжимаю кулак. Это больно, но я не чувствую никакого затруднения. – Боль пока что будет, – виновато говорит Ио. – Регенерация проходила слишком быстро для твоего тела. – Не страшно, – качаю головой. Боль и правда терпимая. По крайней мере, ничего такого, чего я не испытывал раньше. – Я бы хотел убрать ее, – Ио опускает всю ладонь на мой живот, прямо поверх шрамов, прикрывает глаза. По его телу проходит едва заметная дрожь, боль в моем теле на секунду отступает, а потом Ио едва не падает на пол. Я успеваю вовремя среагировать, подхватываю его, одновременно садясь. От резкой смены положения меня обдает новой волной боли. Проглатываю стон и заглядываю Ио в лицо. – Бесполезно, – грустно говорит морлок. – Прости. Молча глажу его по голове, в который раз не зная, что сказать. В горле застрял ком. Это ведь я виноват. – Не могу понять, о чем ты думаешь, – бормочет Ио. – Что-то плохое? Обо мне? – Нет, – качаю головой. Как же дерьмово все сложилось. Хотя я и жив, а радости никакой. – Ты ведь не станешь лгать мне теперь? – Ио стискивает мою руку. – Нет, малыш, – осторожно глажу его по спине. Интересно, зачем бы я это делал. Ио, кажется, хочет сказать что-то еще, но в этот момент в отсек заходит Сержант. За ним плетется Горячев. Он настороженно оглядывает нас с Ио и останавливается поодаль. До сих пор неловко ему, что ли? – Ничего себе, – Сержант оглядывает меня с головы до ног. – Ио все же поставил тебя на ноги. – Мне бы одеться, – вставать и светить голой задницей не хочется, так что я остаюсь сидеть. – Держи, – Сержант поднимает с пола и кидает мне мой рюкзак. – Был же у тебя запасной комбез? Молча роюсь внутри, вынимаю завернутый в пластик комбинезон. В пару приемов надеваю его и все же встаю на ноги. Ощущение странное. Пошатываюсь, но удерживаю равновесие. Ноги будто ватные. Присаживаюсь над ботинками, надеваю сначала носки, потом их. Ио молча стоит у койки, опустив голову. И мне вдруг кажется, что ему абсолютно безразлично происходящее вокруг. – Ио, – зовет его Сержант. – Что? – морлок поднимает на него глаза. – Теперь, когда Рома очнулся, ты настроишь нужный курс? – и в голосе Сержанта мне слышится недовольство. Что тут вообще было, пока я валялся в отключке? – Да, – Ио бросает на меня быстрый взгляд. – Мы до сих пор на орбите Кеплера болтаемся, – отвечает на мой немой вопрос Горячев. – Морлок сказал, что пока тебя... – Я понял, – перебиваю его. Горячев не отвечает. А я смотрю на теребящего карман Ио, ощущая, как ворочается в груди паршивое неидентифицируемое чувство. Как будто произошло что-то непоправимое.