Третий вариант

Почему Гарри все происходящее принимал так близко к сердцу? Потому что было больно. Всю его жизнь еще до рождения уже расписали. Все время направляли, указывали путь, подталкивали. Но только не туда, куда ему хотелось, а куда хотелось кому-то. Затянули в непонятный и неизвестный для него мир, сказали ты особенный и должен всем. Втянули в череду опасностей, а потом еще и предали, когда ему больше всего нужна была помощь. Пережить подобное совсем нелегко, особенно, когда узнаешь, что самые близкие для тебя люди все это время водили тебя за нос. В таком случае стоит ли удивляться, когда, узнав правду, парень устремил свой взор в другую сторону, которой его все время пугали. Ведь если светлая оказалась темной, то может быть, что темная тоже посветлее будет? Да и сам, кем-то выбранный и провозглашенный символ света, не чувствовал в себе прежней светлости, все больше и больше в нем разрасталась тьма. *** - Нидхегг? Что такое? – огромная кобра так приглянулась Люциусу, что практически все свое свободное время он посвящал тому, что пытался научиться с ней общаться. Так же, она свободно могла спать у него в кровати, когда ей захочется, и позволяла парню себя гладить и тискать, как тому только хотелось. Но чаще всего она ночевала с Гарри и то, что сегодня Нидхегг пыталась посреди ночи разбудить Люциуса, было странно. – Что случилось? – Ссссс сссшшш… – зашипела та. – Ничего не понял, – признался сонный парень. Змея, клацнув перед его лицом острыми зубами, указала в сторону кровати Гарри. – Мерлин, – отшатнулся тот, – не пугай так. Нидхегг же, спустившись на пол, поползла к своему хозяину, и Люциус последовал за ней, благо в комнате было несколько зачарованных свечей, что светили всю ночь. Поведение змеи его озадачило. Оказалось, разбудили его не зря. За пологом Гарри метался на кровати, весь вспотевший и срывающий голос в крике. Простыни его перекрутились, пижамная куртка была расстегнута, пуговицы вырваны и рассыпаны по постели. – Торм, – перепуганный блондин кинулся к парню, пытался удержать его руки, чтобы тот не изувечил себя, скребя ногтями по горлу, будто задыхаясь. – Торм, проснись. Торм. Взволнованная Нидхегг, не сумев сегодня разбудить хозяина от ужасного сна, решила попросить помощи у Люциуса, которому тот доверял, и не ошиблась. Люциус был чутким и ответственным мальчиком, который выказывал свою симпатию ее хозяину, уж это она видела. Поэтому раскрыть секрет ночных кошмаров Слышащего перед ним было верным решением. – Мерлин, да что с тобой. Агуаменти максима! – выкрикнул тот, направляя палочку на спящего парня и выворачивая на его голову поток воды. – Северус!.. – сорвался жалобный вскрик с обкусанных губ и глаза Гарри открылись. – Это я, Торм, Люциус. – Люци? Почему ты… – Нидхегг меня разбудила, – немного недовольно отозвался тот на то, что звали не его, а какого-то Северуса. – Ты кричал и пытался себе навредить. Я испугался и вот, – он указал рукой на мокрую постель. – Иначе ты не просыпался. – Да. Спасибо, – рассеянно кивнул парень в ответ и одним щелчком пальцев все высушил. Потом щелкнул еще раз и починил разорванную пижаму, возвращая ей прежний вид. – Проссстиссс, мне пришлосссь. Ты очень крепко ссспал, – зашелестела рядом Нидхегг. – Все нормально. Ты молодец. Спасибо вам обоим. Это весьма мучительно, – добавил он совсем тихо. – Что с тобой? – Люциус присел на краешек кровати рядом с Гарри. – Что это было? – Ничего. Всего лишь сон, – ответил тот. – Мне тоже снятся кошмары, но это не похоже на них. – Я очень впечатлительный, – попытался отшутиться парень. – Не ври, – затрясся от злости и беспокойства Люциус. Его тут чуть ли до смерти не перепугали, а теперь байки травят, словно он неразумное дитя. – Не ври мне. Я не дурак! И знаю, что это не просто сон. Не считай меня идиотом. – Я и не считаю. – Считаешь. – Это воспоминания, Люци, – тяжело вздохнув, ответил тот. – Они приходят ко мне во сне. – Поэтому ты так мало спишь? – сдувшись и растеряв весь свой запал, спросил парень. – Да. – И ходишь в лес? – Да. Фестралы меня успокаивают. – Почему не сказал мне раньше? – Зачем? – Я тоже могу тебя успокаивать, – выдал тот и покраснел. – Правда? – улыбнулся Гарри. – Правда, – буркнул блондин. Отступать и брать слова обратно было не в стиле Малфоев. – Тогда иди сюда и успокой меня, – Гарри потянул парня за руку и опрокинул на кровать. Стесняясь и краснея, Люци устроился удобнее на подушке и укрылся одеялом, что пахло лотосами. Гарри засмеялся и, обняв парня рукой, попытался снова уснуть. Человеческое тепло ему было просто необходимо этой ночью. Тихонько лежа и дожидаясь рассвета, юный наследник рода задавался вопросом, какое же прошлое было у его друга, если оно является в таких ужасных снах? *** POV. Гарри. Утро было замечательным. Я проснулся в мягкой постели, что пахла любимым запахом дорогого сердцу зельевара. Уткнувшись носом в теплый бок и обнимая стройное тело, было так хорошо, что и глаза открывать не хотелось. Чувство защищенности и безопасности окутывало меня со всех сторон. Я был уверен, что нахожусь дома. – Северус, – произнес я, ожидая привычной колкости в ответ, но услышал нечто иное. – Люциус. – Что? – не понял я, пытаясь открыть глаза и взглянуть на говорившего. – Я Люциус, – недовольно заявил мне блондин, когда до меня, наконец, дошло, что я все еще в прошлом. – Прости, Люци, – я виновато улыбнулся парню. – Кто он? – Кто? – Этот Северус твой, – ядовито уточнил парень. – Особенный для меня человек. – Парень твой, что ли? – осведомился он, пытаясь делать вид, что ответ его мало заботит. – Нет. Он просто особенный, – ответил я, глядя, как блондин закипает. – Что значит особенный? Кто он? Ты его и вчера звал, и сегодня. Он твой возлюбленный? - Люци, – я взял ладони парня в свои, отдирая его пальцы от одеяла, в которое он вцепился, – Северус – это человек, благодаря которому я все еще жив. Единственный, кто пришел на помощь и стал заботиться обо мне, когда все остальные отвернулись. И мне очень тяжело справляться без него с ночными кошмарами. Поэтому не стоит так резко реагировать на то, что я забылся и назвал тебя его именем. – Прости, – смутился тот и потупил взгляд. – Ревнуетссс, – подытожила Нидхегг, чем вызвала мою улыбку. – Что она сказала? Обо мне что-то? – сразу завелся тот. – Ничего такого, – я встал с постели и начал одеваться. – Ну, Торм, скажи мне. – Вставай уже, а то опоздаем на завтрак, – я вызвал Темпус и понял, что правильно определил время. – Змеюки две, – обижено забубнил он вполголоса, – вот выучу язык, и хрен что вы от меня скроете. – Наследнику рода не пристало говорить «хрен». – Умник, – фыркнул тот и начал собираться. Когда мы покинули комнату, Люци преобразился моментально. Прохладность в голосе, снисходительный взгляд и самомнение размером с океан. Воспитанный с безукоризненными манерами джентльмен, чего от него никогда не дождешься, когда мы остаемся наедине. Он сморщил свой аристократический носик, когда за столом во время завтрака один из наших змей, запутавшись о собственную мантию, чуть не растянулся на столе, дополняя его в качестве неожиданного блюда. – Едрить твою налево, – выругался тот, подбирая полы и усаживаясь на лавку. – Что за хренотень, все время ноги цепляет. – Фи, как некультурно, – прокомментировал кто-то из девушек. – Мои извинения, дамы, но это хрен знает что. – Видишь, – шепнул мне Люци, – он тоже говорит хрен. – Не нужно ему уподобляться, тебе не идет. – Почему? – Ты слишком утонченный для этого, – да и не помню я, чтобы Люциус Малфой в нашем времени выражался подобным образом. Он всегда был образцом элегантности и изящности манер. – Что, снова овсянка? Етить колотить, да сколько же еще эту баланду тут хлебать? – продолжал свои жалобы парень. И так каждое утро он находил очередной предмет для упражнения своего красноречия. То погода, то лавка, то ступеньки, теперь вот мантия с овсянкой. Еще ни один день не обходился без его красочных эпитетов, которыми он с удовольствием награждал всех и вся вокруг себя. И пока он заливался соловьем о своих жизненных горестях, к нему подошел первокурсник хаффлпаффец с запиской от директора. Поблагодарив, углубился в чтение трех строк, а потом неожиданно буркнул: – Ага, сейчас, разбежался. Еще я только директорского чая не пил для полной радости сей жизни. Полудурочным зомби точно быть не хочу. Я бы пропустил все его излияния мимо ушей, как всегда, но вот последняя фраза его выразительного монолога меня заинтересовала. Кажется, в этой школе я был не единственным, кто подозревал директора в нечестной игре. Нужно было приглядеться к этому парню. Факультет змей в этом времени вообще удивлял меня до невозможности. Хотя может это потому, что в нашем времени слизеренцев изнутри я не знал. Раньше они казались мне высокомерными, заносчивыми и злыми. Самый яркий экземпляр среди которых в виде Драко не позволял мне сомневаться в собственных суждениях о них. Теперь же я видел, что это не так. Все они были хитрыми и расчетливыми, но умели поддержать друг друга и оказать помощь, если в ней нуждались. С другими факультетами они, конечно, цапались, но в большинстве случаев их задевали первыми. Да и Дамблдор вроде как и призывал всех к всеобщей дружбе и братству, но дальше нескольких упоминаний об этом дело не заходило. У меня начало складываться впечатление, что эта дружба ему и вовсе не нужна. Куда как удобней контролировать людей, если они со школьной скамьи, попав на разные факультеты, начинали ненавидеть друг друга, а закончив школу, переносили свои восприятия и эмоции в обычную взрослую жизнь. Умно, ничего не скажешь. К тому же и не подкопаешься. Ведь вот он, каждый год призывает всех к любви и уважении окружающих. А на то, что происходит после выпуска, он уже точно никак не влияет. Вот и попробуй доказать, что ты не баран. Слишком гладко. Слишком продуманно. Идеальный план, как ни крути. – Торм, сегодня вечером в музыкальном классе у нас урок. Не опаздывай, – напоминает мне Люциус, отвлекая от раздумий. – Я помню, профессор, сэр, и буду вовремя, – тихо отвечаю ему, чтобы не привлекать внимание окружающих к нашему разговору и возвращаюсь мыслями к заинтересовавшему меня парню. Я должен был с ним поговорить, а еще лучше втянуть в свою игру. Теперь я знаю, как себя вести.