Never

Солнце льется сквозь распахнутую дверь, как вода из крана на раскаленную сковороду. Оно выжигает сетчатку кислотными лучами, оставляет на бледной коже метки-ожоги. Почти такие же появлялись на шее и плечах каждое утро после ночи, проведенной в лофте у Дерека. Но Дерека больше нет, а лофт продан заезжим торговцам разнокалиберным хламом. Ступени горячие и очень твердые, у него задница занемела и, кажется, трансформировалась в деревяшку. Стайлзу плевать. Он смотрит на сцепленные в замок пальцы, и в голове - ни одной связной мысли. Хорошие новости из больницы не поступают уже неделю: "Без изменений. Стабильно-тяжелый. Мы делаем все возможное". "Мы не знаем, что происходит", - было бы точнее. Но разве они когда-то признавались в подобном? У него внутри так пусто, что даже слез не осталось, хотя глаза опухли и покраснели. По венам будто жидкий лед струится, замерзая. Наверное, именно от этого покалывает пальцы, и кровь не бежит, когда он прижимает к ладони лезвие - просто проверить. - Стайлз, не надо. Он привык к тревоге и нежности, звучащим в этом голосе раз от раза, но сейчас к ним примешиваются раздражение и злость. Наверное, поэтому Стилински поднимает глаза, что хлещут обвинением, упреком, обидой, пластают душу на рваные ленты, как плантатор - спину раба пропитанным кровью хлыстом. - Шел бы ты нахуй, Дерек Хейл, - в его вздохе - вся тяжесть свалившегося за эти месяцы на худые юношеские плечи. Он зло отшвыривает покрытое алым лезвие и трет порез, из которого кровь все же медленно капает на пол - яркими блестящими бусинами. Кап-кап-кап. - Ты злишься. И это, блядь, совсем не вопрос. Охуеть, проницательность. - Злюсь. Разбит. Опустошен. Подавлен. Еще что придумаешь? Я слышал это уже сотни раз, волче. Если бы ты правда был здесь, въебал бы тебе, не думая, хотя бы попробовал разбить это сраное совершенное лицо. Но тебя нет ведь, Дерек. Тебя год уже нет. И в диссонанс к этим словам смеется - громко, с надрывом. Кусает собственные губы и все думает, какого хера тогда, очень давно, гребаный Темный Лис проиграл, сдох, оставив его, Стайлза, один на один со всей ебаной несправедливостью этого мира. - Вот он я, перед тобой. Все тот же насупленный взгляд и щетина на лице. Все та же весенняя зелень глаз, которые когда-то умели смеяться лишь для него, для Стайлза. Для него, с ним, над ним... Сука, как же я тебя ненавижу. У него пепел рябины насыпан на самом пороге узкой извивающейся змейкой. Ни один оборотень не пройдет. Даже Дерек. Но это не Дерек, лишь плод больного воображения, один из симптомов обострившейся давней болезни. С тех пор, как Стайлз забросил принимать аддерол, мерещилось и не такое. Десятки раз Хейл, созданный подсознанием, переступал эту черту и садился рядом на ступени. Десятки раз, но не сегодня. "Тебя больше нет у меня. Тебя тоже больше нет и не будет" Слезинка - большая и прозрачная, каплей родниковой воды повисает на носу, а потом срывается на пол, где смешивается с лужицей крови. Дерек морщится и дергается, чтобы зайти, но врезается в прозрачную стену, вздыхает укоризненно. - Стайлз, не будь ребенком. Рябину убери. - Иди нахуй из моей головы. Я устал, понимаешь? Я так пиздецки устал, волче. И я не могу думать о тебе сейчас, когда папа умирает. Ну вот, он сказал это вслух, и боль кривыми острыми когтями вцепляется в горло, чтобы разодрать в лохмотья. Он видит, как темнеют глаза волка, превращаясь в бездонные омуты. Видит, как тот устало трет лоб и переводит дыхание. - Я привез противоядие из Мексики. Мне Дитон позвонил. Потребовалось время, чтобы найти нужные ингредиенты. Какого хера ты сам не позвонил мне, Стайлз?! Стилински вскакивает на ноги, будто его подкинуло, ломится вперед, хватая волка за плечи. Он ждет, наверное, что пальцы ухватятся за воздух, но чувствует и мягкость футболки, и жар его кожи, и стук сердца под ладонью. - Дерек... Он даже пятится от неожиданности, снося кроссовкой рябиновый барьер против оборотней. А Дерек немедленно шагает следом и тянет руки, чтобы прижать к себе, выпить всю боль до капли, освободить, уберечь - все-все-все и многое другое, что не сделал, не успел, упустил. Не протестует, когда костлявые кулачки колотят твердые плечи, спину и грудь. Лишь гладит по спине нежно, будто бы извиняясь. - Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу тебя. Какого хуя, Дерек? Уехал, бросил меня. Просто свалил. Ты знаешь, что тут было? Мы же чуть не сдохли тут из-за этих Ужасных Докторов и химер. И Тео... он Скотта почти что убил. Сука, Дерек, мой отец умирает!!! - Мы едем в больницу прямо сейчас. Я отдам Мелиссе противоядие, и потом ты закроешь свой болтливый рот и выслушаешь все, что я скажу. Ты понял, Стайлз? И светит красной радужкой - нетерпеливо и раздраженно, как прежде. Стилински выворачивается из крепкой хватки ловко и проворно, будто змея. А потом смотрит неподвижно - будто кожу зрачками сдирает, и усмехается холодно и колюче. Равнодушно, но вместе с тем зло. И рвет, разбивает на кусочки, которые уже не собрать. - Ты отдашь мне лекарство сейчас. И съебешь туда, откуда приехал. И больше не преступишь порог этого дома. Никогда, Хейл. У него глаза, как черные дыры, высасывающие эмоции и чувства. Он пустой, понимает волк, пустой и сломанный изнутри. Его пальцы вздрагивают лишь раз, когда он протягивает мальчишке пузырек с порошком. Машина (не джип, с удивлением понимает Хейл) взвизгивает шинами, срываясь с места. Вонь бензина и выхлопных газов забивает ноздри. Дерек разжимает руку и с удивлением смотрит на ладонь, расхераченную до костей прорезавшимися когтями.