Never

Айзек поступает в колледж на третий год после переезда во Францию. Он думает, что готов, когда собственный крик не будит ночами, когда истекающая кровью Элли не умирает на его руках из сна в сон, когда он почти не вспоминает пасмурный взгляд того, кто уехал первым. Уехал и не обернулся ни разу. На занятиях Лейхи вслушивается в уже не такую чуждую речь, изредка переглядывается с хорошенькой Беатрис и убеждает себя, еще пара дней, и позовет девчонку на свидание, еще немного. Он ест на завтрак поджаристые тосты с клубникой, всегда покупает на углу горячие круассаны и горький кофе с капелькой сладкого кленового сиропа. А потом в их группу приходит новенький, и устоявшаяся жизнь летит кувырком. — Хэй, Айзек, я Кори. Здорово увидеть здесь земляка. Не то, чтобы я считал всех вокруг лягушатниками, но старая добрая американская рожа... Черт, приятно смотреть. Айзек хлопает ресницами, создавая сквозняк. Девчонки за спиной хихикают, строя глазки смазливому новенькому. У Лейхи раздражение чешется в кончиках пальцев, в затылке, щекочет в горле. — Крис шлет привет, обещал, ты присмотришь за мной, - подмигивает так недвусмысленно, что у Лейхи кончики ушей пылают, будто их кто-то поджег зажигалкой. Сопляк. Значит, привет из Бейкон Хиллс? Крис уехал с полгода назад, буркнув что-то о Пустынной волчице и разборках с какими-то неясными ужасными докторами. Они не созваниваются каждый день, не шлют друг другу сообщения по праздникам. Они так и не стали семьей - заросший щетиной охотник с потухшим выцветшим взглядом и кудрявый волчонок, что достался в наследство от погибшей от рук демона дочери. — Что ты забыл в Париже? Не то, чтобы Айзек хочет общаться. Дома все хорошо, иначе Крис написал бы. Лейхи немного... тоскливо, быть может? И так тянет услышать об очередной выходке Стайлза, об успехах команды, причудах Финстока. И еще немного, быть может, о самовлюбленном напыщенном снобе, что свалил в Лондон, как поджавшая хвост подзаборная псина. Еще до того, как все окончательно пошло прахом. И Кори рассказывает, упоминая попутно каких-то незнакомых людей, кучу химер (он и сам какой-то недохамелеон, и пепел рябины ему нипочем, везет же засранцам). Не говорит лишь, зачем уехал оттуда, пол-мира пролетел, чтобы что? Сбежать от чего-то? Айзеку наплевать, у него собственные демоны поселились под кожей. Демоны, что с приездом мальчишки проснулись, зашевелились опять. И тихие, задушенные стоны снова оглашали ночами темную пустую квартирку: Эрика... Эллисон... Джексон... — Ты шутишь? Кино? Чувак, я не хожу на свидания, - Айзек смеется фальшиво и рвано, старательно отводит глаза, но мальчишка стоит над душой, пихает в руку билеты. — Хватит хоронить себя, Айзек. Жизнь продолжается, даже если стольких из них уже нет рядом с нами, - и замолкает, а теплый, как шоколад, взгляд заволакивает мутная пленочка грусти. Может быть, вспоминает того мальчишку, фото которого Лейхи на днях случайно увидел в бумажнике. Мейсон. "Я же живу дальше", - твердит, кричит весь его облик. Айзек дергает плечом и настойчиво пихает смятую бумажку мальчишке в карман. Отрицательно мотает головой. Не пойду, не хочу, не готов. Попытается спрятать дрожь, что прошьет тело насквозь после случайного касания гладкой кожи. Теплой, как нагретая солнцем лужайка. Ухмылка мальчишки покажет - не удалось. — Вечером. В семь, - бросит Кори через плечо, уже уходя. А Айзек зависнет, оглаживая взглядом красивую спину и обтянутую джинсами задницу. Не тот, не так, не цепляет. — Знал, что придешь, - выпалит сверкая, как новенький цент, повиснет зачем-то на шее, как будто невзначай прижимаясь на секунду всем телом. Обжигая, распаляя, заставляя кровь закипеть. Пахнет попкорном и ягодным джемом. Не болтает, как тот же Стилински, комментируя каждую фразу, каждый момент. Айзек даже забывает про него на какое-то время, погружаясь в историю автоботов и десептиконов с головой. Забывает обо всем, даже о припрятанной в тумбочке пуле с частичками аконита. На тот самый случай, когда не захочется ни просыпаться, ни засыпать. — Такой молчаливый, - шепнет химера, сжимая его длинные пальцы горячей ладонью. Пуская по венам волну желания. Примитивного, яркого, жгучего. Так, что приходится губу кусать, чтоб не застонать вслух прямо здесь. * — Я не смогу тебя полюбить, - позже шепнет Айзек позже, вминая мальчишку в холодную стену какого-то тупичка. Кори мотнет головой, втянет в рот его нижнюю губу, пробираясь руками к ремню. — Мне не нужны отношения, - стаскивая с него футболку, собирая губами с плеч и ключиц привкус ванили, кофейных зерен и мяты. Пацан лишь прогнется в его руках, прижимаясь ближе, открывая доступ везде и всюду, куда дотянется, где захочет коснуться. Развернуть лицом к стене, скользнуть ладонями вдоль гибкой спины, задержаться на ягодицах. Красивый. — Я умею лишь разрушать, - горьким выдохом в шею. — Я тоже, Айзек. Я тоже. Он ждал от пацана: "Дай мне шанс" и "Давай просто попробуем". Он ждал просящих взглядов и робких упреков. Он ждал, опасался, напрягался внутри. Но Кори трахался самозабвенно, откидывал голову на плечо, царапал пальцами кирпичную кладку, дышал рвано, почти задыхался, подмахивал яростно. Отдавался, как в последний раз. А потом хмыкнул, натягивая штаны: — Видишь, это не страшно. Не больно. Даже если не с ним. И Айзек не спросил, кто это "он". Оба знали ответ. — Как-нибудь повторим?