Never

— Просто закрой глаза. Его губы немного обветрены и пахнут апельсинами. Айзек хочет отшатнуться, но узкие бедра прижимаются ближе, вдавливая в стену, и возбуждение ошпаривает, как кипяток из брякнувшегося на пол чайника, выскользнувшего из разжавшихся в недоумении пальцев. — Закрой глаза, Айзек. Я все сделаю сам. Изогнутые ресницы послушно вздрагивают, опускаясь. Губы ломит от нетерпения, и он раскрывает их навстречу жадным губам неугомонного мальчишки. Вздрагивает, когда руки пробираются под футболку, оглаживают покрывающуюся мурашками кожу, спускаются к пояснице. — Я не... Закончить не получается, потому что палец давит на губы, обрывая в самом начале. — Не говори ничего, не объясняй, хорошо? И Лейхи молчит, отпускает инстинкты на волю, растворяется в этой истоме, плавится от губ и от рук, от этого голода, что превращает кровь в венах в тягучую магму, и пульс в висках оглушает, и Кори глотает его глухой задушенный стон, слизывает языком. А потом тянет за собой, опрокидывает навзничь на кожаный диван, зажимает руки над головой, наваливаясь сверху. И шепчет рвано и сбивчиво между поцелуями-укусами и жадными вздохами: — Сладкий. Единственный. Мой. Нетерпеливые руки стаскивают джинсы вместе с бельем, и мыслей в голове не остается, когда поцелуи смещаются от шеи к груди, плоскому животу, а потом смыкаются на горячем пульсирующем члене, и сознание почти отключается. Хорошо. Так хорошо, что можно и умереть. — Люблю тебя, - шепчет мальчишка и снова целует, а взгляд от возбуждения расфокусированный, пьяный, шальной. Айзек не отвечает, лишь разводит ноги шире, вскидывает бедра навстречу, когда Кори делает первый толчок, переплетая их пальцы. ... Потом торопливо собирает разбросанные вещи, натягивает на себя, стараясь не смотреть на разомлевшего мальчишку, что курит, откинувшись на низкую спинку дивана, пускает в потолок пушистые белые кольца дыма. — Ты можешь остаться хотя бы раз? - спрашивает почти безразлично, вот только пальцы сжимают сигарету так, что та лопается у фильтра, обсыпая его щепотками желтоватого табака. — Не могу спать в чужом доме, ты же знаешь. Не злись. Лейхи отводит взгляд виновато, а Кори кивает. Все правильно. Знает. Смирился. Довольствуется малым. — Чувствуешь хоть что-то ко мне? - это не звучит ни умоляюще, ни жалко. Как погодой интересуется, прикуривая новую сигарету. А Айзеку так нравится аромат его дыхания. Без привкуса этой пепельной горечи. — Разве я был бы здесь, если бы не чувствовал? Вопросом на вопрос. Противно и мерзко, чувствуя себя не то трусом, не то подлецом. Потому что Кори не заслужил. Но Кори и без этого знает, чье лицо Айзек представляет, закрывая глаза. Кори знает, чего звонка (или даже возвращения) ждет кудрявый волчонок, из вечера в вечер торопясь в свою пустую квартиру. Кори вздыхает, а Айзека будто в стену лицом впечатывают. — Прости, я правда хотел бы, но... Но он пустой изнутри, выскоблен, вычищен досуха, ничего не осталось. Кори снова кивает. Он знает без лишних объяснений. Чувствует, понимает. — Я тебе билеты купил, заберешь на столе. — Я не поеду, не... — У него свадьба через четыре дня. Уверен, что готов отдать просто так? Того, кого любишь. — Ты же меня отпускаешь. Кори, почему? — Потому что ты никогда не был моим. Не забудь шарф, ладно? Кажется, там очень сыро в это время года. Улыбнется грустно вслед вихрастой макушке. Достанет из бара початую бутылку виски. Эта ночь будет долгой. Но оно стоит того, если Айзек снова начнет улыбаться.