Never

Он похож на щенка, серьезно, - радостный, теплый, кудрявый, ... любимый. Нарезает по лесу круги, вздымая в теплый, пропитанный осенним солнцем воздух тысячи сухих сосновых иголок, раскидывает в стороны шишки, разве что не повизгивает от восторга. Джексон думает - выскочи сейчас на опушку местные зайцы, офигеют сначала, а потом примут за одного из своих и даже присоединятся, пожалуй. Под ребрами тянет какой-то безнадежностью, с озера уже веет вечерней прохладой, и изломанные тени становятся насыщенней, глубже, будто пропитываются черной кровью отравленного рябиной оборотня. Айзек, черт, Айзек, малыш, зачем так усложнять? У Джексона в горле першит, будто туда пепла той самой рябины напихали. В затылке пульсирует, а на виске (он не знает - чувствует просто) колотится тонкая синяя жилка. Словно жгутом с размаха стегают. Наотмашь. — Джексон! Джекс, ты чего там стоишь? Я видел белок, представь, их там целая семья - если в лес поглубже зайти. Вопят так прикольно, а мамаша-белка в меня пустой шишкой кинула... Сука, ну откуда он такой взялся? — Айзек, - тихим выдохом, ломая собственные ребра, впиваясь ногтями в ладони до лопнувшей кожи, - Айзек, послушай... Он же не знает, не понял, не поразмыслил. Почему вдруг после двух месяцев непрекращающейся ругани и редких драк до рассеченных бровей вдруг - вдвоем на весь уикенд в какую-то глухомань. Далеко-далеко. Сюда, где от красоты сердце останавливается, и умереть не жалко. — Зай, а давай нырнем? Я знаю, осень и все такое, но так хочется, и солнце пока не ушло. И мы же пыльные, как черти, после дороги. Давай? А глаза голубые-голубые. Как грани сапфиров, переливающиеся в лучах солнца. Невинные, доверчивые. Блять. — Я знаю, ты устал, - торопится, не дождавшись ответа, заглядывает в лицо, тормошит, невзначай скользнув губами по холодной щеке. - Но не зря же мы ехали в такую даль. Пару минут, ладно? Джексон фыркает, закатывая глаза, и опускает ресницы в молчаливом согласии. Хули с тобой сделаешь, неугомонный. — Только недолго. Простуженного волчонка мне еще не хватало. ... Хэй?! Не успевает закончить, как длинные руки хватают поперек туловища, и эта нескладная орясина несется к воде, взвалив его на плечо, улюлюкает и даже подпрыгивает по дороге. — Оборотни не болеют. И ты идиот, если решил, что я буду купаться один, без тебя. Не снижая скорости - в ледяную прозрачную воду. Воду, где отражаются далекие горы с снежными шапками и высокое далекое небо. Падают в глубину, прямо в одежде, отфыркиваются, хватаясь друг на друга. Так холодно, что зубы немедленно начинают выстукивать дробь, а губы синеют. Джексон матерится сквозь зубы, отталкивая цепляющуюся за него обезьяну. Лейхи ойкает коротко, и через мгновение озерная гладь смыкается над беспокойной кудрявой головой. Это что, шутка такая? Секунда, вторая, четвертая... Вода гладкая-гладкая, как нарисовали. Ноги сводит судорогой от холода, а сердце в груди пускается галопом, когда до Уиттмора доходит. Лейхи, блять, идиот! Придушу! Вдыхает глубоко, ныряя. Наверное, тут не так глубоко, как казалось. Или он, Джексон, так испугался, что... К черту... Подхватывает подмышки уже у самого дна, тянет наверх - к воздуху, к ветру. Выволакивает на берег. Айзек виснет в руках тряпичной куклой - красивый, беззащитный... холодный. Дыши, мать твою, Лейхи, просто дыши! Искусственное дыхание - рот в рот. Я буду дышать для тебя, слышишь, ты только очнись. Айзек, малыш... Непрямой массаж сердца, как учили на курсах спасателей. — Малыш, дыши. Дыши, я прошу. Я же люблю тебя. Я не смогу... Айзек... В ушах такой звон, что странно, как перепонки еще не полопались. — Айзек... Тело в руках дергается, а потом волчонка сгибает пополам, он кашляет, отплевываясь, вода течет из носа, изо рта. Джексон прижимает к себе так, что слышится хруст костей. — Ты зачем в воду полез, если плавать не умеешь? Я же чуть не рехнулся, ты же мог... Блять, Айзек. Я так испугался, малыш. Перебирает спутанные мокрые кудряшки, что сейчас, в свете заката отсвечивают бронзой. Целует торопливо в макушку, в затылок, лоб, щеки, губы... — П-прости, - Лейхи всхлипывает и жмется к такому же мокрому, холодному телу, не знает, куда спрятать глаза, сжимается, как в ожидании удара или, как минимум - скандала. - Я все испортил. Ты такие выходные нам устроил, хотел дать нам шанс все исправить, все эти месяцы, а я... Тихие, рваные всхлипы и горячие слезы Джексону на руки. Слезы, что проедают кожу похлеще раствора аконита. Блять, я правда такой вот тиран, что меня собственный парень боится? — Тихо, тихо, Айзек. Все хорошо. Ты ничего не испортил, слышишь? Все хорошо. Теперь у нас всегда все будет хорошо. Я обещаю. Я просто, блять, обещаю.