Never

Айзеку душно, а еще очень хочется пить. Язык так распух и растрескался, что больше похож на какую-то шершавую дерюгу, которой заткнули рот, чтобы заткнулся. Сколько он здесь? Два часа? Пять? Двенадцать? Руки в наручниках затекли, но тот коп с лучиками добрых морщинок вокруг усталых, каких-то бесцветных глаз, и не подумал снять железки, когда втолкнул в камеру. Ушел торопливо вдоль гулкого коридора, прикладывая тарахтящий телефон к уху. Айзек вздохнул и потянулся, пытаясь размять запястья. Не смертельно, конечно. Вообще, бывало и хуже, как тогда, когда попался отморозкам из банды Девкалиона. Живого места не оставили, суки. А тут, подумаешь, скорость превысил. Правда, за такое наручники не надевают, но помощник шерифа, кажется, бормотал, про какие-то приметы и розыск. Наверное, просто похож... В любом случае, Дерек узнает, и сделает все, чтобы вытащить... О том, что новости до вожака дойдут ой как не скоро, Лейхи пытался не думать. В конце концов, пока можно попробовать поспать, может быть, так эта ужасная жажда отступит... — Привет, красавчик! Радостный и до тошнотворного бодрый голос выдергивает из нездоровой дремоты, прогоняя кошмар, в котором Айзек мчится вперед, он почему-то босиком, и ноги сбил уже не до крови даже — до мяса. Но почему-то не больно, вот только жутко хочется пить, а еще он знает одно: должен, просто должен догнать. Успеть. Объяснить. А в затылке при этом щекочет-зудит нехорошая, липкая тревога, и... И пробуждение очень даже кстати, несмотря на то, что источник шума успел осточертеть так, что даже рычать надоело. Ну, серьезно, сколько можно таскаться по пятам побитым щенком и предано заглядывать в рот? — Тебе не надоело? В участок-то ты как умудрился попасть? Устал, как же устал. А еще жажда усилилась так, что эти несколько слов не произносит — почти что выстанывает и сразу заходится судорожным лающим кашлем-сипом, сгибается пополам. — Пить хочешь? На, я принес. И тянет между прутьев запотевшую бутылку воды. Айзек принимает неловко (наручники все же мешают), отвинчивает крышечку и припадает губами. Прохладная жидкость льется в горло, как эликсир жизни, тонкие струйки стекают по губам на подбородок, на грудь. Жадно глотает, чувствуя, как дергается кадык. И ему не надо смотреть, чтобы видеть, как неприлично залипает мальчишка, как шумно выдыхает, как облизывает торопливо губы своим влажным юрким язычком... — Спасибо. Хотя я все равно не понимаю, что ты забыл здесь. — Отец здесь работает, ко мне привыкли, и не обращают внимания, где я болтаюсь. Все же сын шерифа... Сын шерифа? Серьезно? Получше придумать не мог ничего? Айзек фыркает и осторожно закручивает пробку, предусмотрительно отодвигая бутылку в угол. Мало ли, как долго придется пробыть здесь. — Вообще-то я знаю Стайлза, и ты, поверь мне, совсем не он. Еще бы не знать, если я — в "стае" Дерека, а Стилински-младший из его лофта сутками не вылазит. — Вообще-то я младше на два года, и не родной ему брат. Отец забрал меня только в этом году. Длинная история, в общем... Внебрачный сын Ноа Стилински? Что-то новенькое. Наверное, Айзек даже заинтересовался бы, если бы это был не Кори, который достал так, хоть в другой штат беги, хоть в программу защиты свидетелей просись. — Не боишься, что я расскажу папаше о твоих домогательствах? — Неа, — щурится хитро и облизывается провокационно, так, что у Айзека снова моментально пересыхает во рту, и он тянется за бутылкой, забыв про наручники, неудачно выворачивает запястье и шипит от боли... — Думаешь, ты здесь по ошибке, и недоразумение скоро разрешится? А помнишь историю о нападениях на подростков в соседнем штате? — Ты бы не стал... Блять. Блятьблятьблять. Мелкий, настырный. Убью. Вот только выберусь отсюда, всю душу вытрясу из поганца. — Ну, должен же я был как-то привлечь твое внимание? Ты ж на меня, как на пустое место смотрел, а тут не сбежишь. "А улыбка у него красивая", — отрешенно думает Лейхи и даже вздыхает с сожалением, понимая, что портить такую красоту будет несколько жаль. — Ну, что ты волком смотришь? Ладно, я преувеличил немного, мы просто напутали кое-что в базах данных, и через пару-тройку часов они разберутся, и выяснят, почему разнятся некоторые факты, а к части папок нет доступа... Он тарахтит что-то еще, не понимая, что проговорился. — Мы? — Ну да, Стайлз помог. Не думал же ты, что у меня с братом разлад? Да он — мой лучший друг, и вполне понимает. Сам-то вспомни, как он изощрялся, пока внимания своего Хейла не добился. "Убью. Этого, а потом и Стилински. И пофиг, что шериф даже за решетку упрятать не успеет, потому что Дерек Хейл порвет на ленты раньше, чем успеешь чихнуть. Нахрен... сам виноват. Не мог уследить за психом своим малолетним?.." — Ты хоть на одно свидание со мной сходи. Айзек, я же с ума схожу по тебе. Дай мне шанс. Детский сад на прогулке. Акт первый. Сейчас разревется, чтобы уж наверняка. Пиздец. — Я же знаю, что ты по мальчикам. Стайлз рассказывал про вашего одноклассника, который уехал потом... Тарахтит что-то еще, захлебывается, пытается успеть до того, как его здесь все же найдут и выдерут за уши, а потом выставят вон. Айзек опускает ресницы, даже не пытаясь оградиться от голоса, потому что уже правда не слышит. Потому что в ушах, в голове гудит так, будто где-то рядом, вот почти за углом небо чернеет, и на горизонте вырастает огромный гребень волны, что накроет город, разбросает дома, как игрушки, как щепки, сравняет с землей, ничего не оставит, как и у него внутри ничего не осталось. Выжженная пустыня. Голая скала, на которую даже чайки не сядут, чтобы расправиться с добычей. Бесплодные земли. — Айзек? Айзек, что с тобой?! Помогите!!! Сюда, кто-нибудь, у него приступ... Крики, топот откуда-то издалека, грохот дверей. Перед тем, как все исчезает, успевает подумать лишь: "Может быть, все? Может быть, наконец это кончится?" Может быть... > ... ... < — Ты нас всех напугал, — женщина в белом халате с внимательным темным взглядом улыбается тепло, опускает руку на лоб, наверное, проверяет, нет ли жара. Вот только зачем, если в него трубок понатыкано, как в какую-то жертву экспериментов безумных докторов из дешевых ужастиков конца прошлого века? — Это бывает со мной, — пытается дышать ровнее и одновременно осматривается. Не участок, больница. Значит, его отпустили? Или за дверью — коп с оружием в кобуре и парой наручников на тот случай, если ему слишком уж полегчает? "Ты дебил? Ты зачем про Джекса заговорил? Я тебе что рассказывал? Ты его охмурить хочешь или угробить?", — раздраженное шипение Стилински прорывается через больничную суету, и Айзек даже чуть улыбается, откидываясь на подушки. Разобрать второй голос: испуганный, виноватый, оправдывающийся, — почти не удается, да и не хочется, если честно. — Они не прорвутся сюда? — силы остаются лишь на этот, последний вопрос. Мелисса (точно! это же мама Скотта, и как он не узнал ее сразу?) лишь прячет понимающую улыбку в какой-то журнал, куда быстро вносит пометки, то и дело сверяясь с приборами. — Посещения строго запрещены, пока мы не отключим тебя от этих аппаратов. Наверное, стоило бы спросить, что с ним случилось на этот раз, какой орган отказался работать, и как, а, главное, зачем, его вытащили на этот раз. Оставили бы в покое уже, дали сдохнуть спокойно. "Я так соскучился, Джексон". "Придурок, я разрешал тебе умирать?", — конечно, он не слышит ответ, просто начинает действовать снотворное, и Айзек засыпает, спит, соскальзывает в небытие, где иногда бывает так хорошо, где Джексон Уиттмор держит его руку, смеется и говорит ему, как любит. Он не собирается в Лондон и не садится в тот самолет, что непременно рухнет в Атлантику, когда в хвостовом отсеке взорвется коробка... — Прости, прости меня, ладно? Это еще кажется отголосками сна, какой-то нелепой сменой декораций и планов. Но глаза разжимаются с трудом, неохотно, и черноволосая скорченная у кровати фигура не оставляет сомнений в том, что сон кончился. Кори. За какие такие прегрешения, боже? — Дерек обещал оторвать Стайлзу голову, знаешь? — как-то горько сообщает создание, и зыркает исподлобья глазами-вишнями. — Я тут при чем? Вообще, Айзек уверен, что Стайлзу, настоящее имя которого он не выговорит никогда, давно пора выписать неплохих таких пиздюлей. Чтобы не нарывался и не играл в салки с судьбой. — Поговори с ним, ты его бета. Он же из-за тебя так взъерепенился. Я знаю, что виноват, но Стайлз-то при чем? Я же все сам, он меня даже ругал за то, что я сказал... напомнил... И замолкает, как мордой в стену впечатался. Боится, наверное, снова ступить на зыбкую почву, боится уронить в пропасть, спровоцировать приступ. Глупый, ты просто не знаешь, что отсчет уже давно начался. Часики тикают, и их не остановит никто. — Айзек, ты ведь не пытаешься даже, — не уточняет, но оба знают, о чем идет речь. — Не хочу. "Упрямый осел", — глубоко внутри голосом, от которого и сейчас так больно и хорошо одновременно. — Что мне сделать, чтобы ты согласился? Попробовать только... — Что мне сделать, чтобы отъебался? Насовсем. Рожица довольная и такая хитрая, что Айзек невольно вспоминает, что это вообще-то брат Стайлза, значит непременно что-то задумал. — Своди меня на свидание. Лишь на одно. И я отстану, если тебе не понравится. — Ладно. А теперь съеби, я устал. Довольное существо прошмыгивает за дверь. Уверен, что поймал удачу за хвост. Глупый, какой же ты глупый, Кори. Ты не получишь от этой затеи ничего, кроме боли. "Попробуй. Ради меня". Нет, он не может с ним говорить, всего лишь ветер за окном. Всего лишь слишком громко кровь шумит в венах. Всего лишь нужно поспать. И, может быть, в этот раз все закончится.