Never

Скажешь? Скажешь уже? Или так и будешь, психованный, скалить клыки и сверкать желтой радужкой? Рычать так, что в окнах соседних домов все стекла — долой. Вцепляться по поводу и без в горло когтями, протирать моей спиной многострадальной все мало-мальски прочные вертикальные поверхности, лишь бы крепче прижаться. Орать, угрожая убийством. И дышать... Как же ты дышишь, Лиам Данбар. Как дышишь, как быстро скользишь языком по нижней губе — сухой, чуть шершавой. Зализываешь незаметные взгляду трещинки. А еще пахнешь жимолостью и перцем, немного каштанами, и марципанами, которые трескаешь втихую, боясь проебать тщательно создаваемый образ мачо. Матерого беты. Правой руки вожака нашей стаи. Нашей стаи. Это пиздец, но я правда теперь вроде как с вами. И ты бесишься еще больше, чем при той первой встрече. Кромсаешь на части ни в чем неповинные мячи для лакросса и клюшки, корежишь шкафчики, раскидываешь скамейки по всей раздевалке, что лишь каким-то чудом не разваливаются кусками бесполезных обломков. — У меня все еще проблемы с контролем гнева, — выкрикиваешь так забавно. И я бы рад рассмеяться, но разбитая тобой губа заживает не за мгновение. Привкус металла с горчинкой. Заводит. Да, ты определенно горяч, когда злишься. Бешеный, мелкий волчонок. Знаешь, мне кажется, у тебя будет золотистая шерсть, если однажды дорастешь до полного обращения. Золотистая, мягкая, с запахом солнца и трав. Я определенно рехнулся, если думаю о такой вот херне, сидя на полу в пустом коридоре, утирая подсыхающую кровь с уже абсолютно целого лица. А еще лыблюсь, как полный дебил. Однозначно, это проблема. Которую ты пока не желаешь признать. Это работает ведь в обе стороны, правда, Лиам? — Ты помог нам вытащить Стайлза. Иначе так и гнил бы под землей с перевертышами, — снова шипишь, склоняясь так близко, что я вижу, как раздуваются от бешенства твои ноздри, как радужка /всего лишь на миг/ вспыхивает золотым, как нервно дергается кадык, который иррационально хочется... — Насквозь тебя вижу и нутро твое подлое... К черту. — Проорался? Теперь, может, скажешь? Вы /или все-таки мы, как считаешь?/ опять умудрились найти приключений на свои неугомонные жопы. Впрочем, когда-то разве было иначе? Настроить против нечисти, как нас теперь называют, считай каждого из "нормальных" жителей городка, инсценировать спешный отъезд, замаскировав стратегическим отступлением, на деле остаться на месте, рискуя... Вы ведь, придурки, все время рискуете, точно по девять жизней у каждого. Не одного подставите, так другого. — И что это значить должно? Фыркаешь, будто и не волк, а какая-то лошадь, а еще ерзаешь беспрестанно на месте, точно в трусы тебе песка сыпанули. Или опилок. Это мы здесь вроде как планы вынашиваем. На заднем дворике ветеринарной больнички. Убежище — так себе, скажу я тебе. Но солнце припекает и пускает солнечных зайцев в глаза. И хочется плюнуть на все и рискнуть — хотя бы потрепать тебя по загривку, рискуя, что руку по локоть отхватишь. Волчонок бешеный. — Лиам, не тупи. Впервые называю по имени. Впервые поворачиваюсь, гляжу, не таясь. Впервые вижу, как ты задерживаешь дыхание и пытаешься дернуться, в последний миг оставаясь на месте. Красивый, пизденыш. Какой ты красивый. Четко очерченный профиль. Острые скулы и губы, которые хочется сминать, подчинять. Чувствовать, как они расслабляются и размыкаются, поддаваясь. Скользнуть языком по кромке зубов и проникнуть туда, в глубину. А еще твои волосы, что за последний год отросли, чуть потемнели и закручиваются у шеи, как у девчонки. В них, наверное, удобно запускать пальцы, а потом тянуть чуть вниз, опуская тебя на колени... — Если ты опять что-то задумал и пытаешься гадость подстроить... — Иногда люди меняются, Лиам... И нелюди тоже, — тихий смешок маскирует горечь совсем не смешной сейчас иронии. Кончики твоих черных, так забавно загнутых ресниц подрагивают, когда веду подушечками пальцев по щеке, и губы приоткрываются, втягивая воздух. И это зрелище, как в солнечное сплетение ногою с разбега. — Ты мне скажешь, Лиам? И да, я вижу, что готов, вот сейчас, но... — А мы вас обыскались, парни. Пойдемте. У Скотта появилась идея, как нам выпутаться из этого беспросветного дерьма. Тихий, кажется даже, огорченный выдох. И не понятно даже так вот сразу, мой или твой. Но ты ведь скажешь, волчонок? Однажды ты обязательно скажешь. Если мы переживем этот день.