Never

– Мы вместе вернулись, в один день... не думал... С размаха – на стул, даже не глядя. Так, что отбивает задницу о какую-то доску и тихо подвывает, закусывая губу. – Скотт, я рехнулся наверное. Крышей поехал. Слушай, а может я просто в Доме Айкена уже давным-давно? Тогда все объяснимо. Если все это не существует, просто игра моего больного мозга... галлюцинации. Все может быть не так уж хуево. Как я не подумал, деменция... Оживляется на глазах, и даже в потускневших было ореховых радужках словно лампочки зажигаются, блестят лихорадкой. А еще за каким-то чертом рвется куда-то бежать, чтобы проверить свою гениальную (ебанутейшую, разумеется) догадку. Так, что Скотту приходится уже у порога ухватить за ворот футболки и рыкнуть на друга вполне ощутимо. Чтобы очухался, дурень. – Ты не рехнулся. Стайлз... Обреченный выдох, понуро опущенные плечи. – Он на самом деле вернулся? И он... не один? Скотт кривится. Наверное, это нечто вроде сочувствующей улыбки, которая должна по идее подбадривать. Но это же Скотт, уж как умеет. – И мы с Малией до кучи... ты... прости, бро. Все так вот сразу. – Чувак, блять. Малия тут вообще каким боком? Тебе мое благословение нужно? Оно у тебя есть, получи – распишись. Просто... просто... Черт, я просто не ожидал, понимаешь? Но нет, Скотт МакКолл никогда не поймет, как его лучший друг, грезивший Лидией Мартин с третьего класса, умудрился не влюбиться даже... попасть... так тупо попасть. И ладно бы, кто... Но пафосный засранец Уиттмор? Нет, Скотт МакКолл никогда не поймет. Решительно нет. – Стой... Стайлз... бро... Малия... ты на самом деле не против? И, сука, это рукалицо, правда. И Стайлз непременно бы съязвил что-нибудь эдакое, если бы хоть немного мог сейчас думать. Если бы в груди огнем не пылало, если бы каждая молекула в теле так не болела... * – Почему? Джексон приходит ближе к вечеру. Приходит один. Скотт в это время с Малией, Мелисса на дежурстве или с Крисом. А Стайлза холодом прошибает. Вдоль позвоночника, как разрядом. Или именно это нормальные люди и называют страхом? Или отчаянием? Как разобрать? – Почему что? Столько лет прошло, а все тот же лощеный пижон, которому хочется с ноги уебать. Так, чтобы кровища и зубы навылет. А потом подползти, стирая красные потеки с острых, совершенных скул. Гладить, трогать, не смея... не смея больше совсем ничего. Сука, Уиттмор, почему? Почему рядом с тобой я всегда чувствую себя таким жалким? Ничтожным. — Почему ты вернулся? Ухмылка кривая и самовлюбленная. Ничего нового. Закинет ногу на ногу, чуть поддернет штанину своих охуенно дорогущих брюк. — Потому что вы тут в полной жопе, разве не так? Вообще-то не "вы", а "они". Вообще-то и Стайлз сам в Бейкон Хиллс всего-то полдня, и Хейлы, и даже кудряшка уже на подходе. Но разве может знать об этом пижонистый засранец из Лондона, не видящий дальше собственного носа и не заботящийся ни о ком, кроме... И додумать эту мысль не получается, потому что Стайлз видел. Он видел, как бережно сжимал тот пальцы другого. Как заглядывал в лицо, говоря что-то без слов, одним только взглядом навылет. — Слышал, у вас была годовщина. Я... это... ну, поздравляю. Любишь его? Видимо, несмотря на учебу в Академии, язык все также опережает мозги на многие мили. И это определенно то, за что раньше Стайлз если и не отхватил бы пизды, то как минимум искупался бы в леденящем презрении. Но Джексон улыбается как-то тепло и даже в лице изменяется. Он и не думает отвечать на вопрос, но этого и не требуется, ведь вот он — ответ, прямо в глазах. Лучистых, добрых каких-то... пиздец. — А ты, Стилински? Так и прощелкал все шансы, даже когда самый блистательный из соперников скрылся с горизонта? Сначала отдал Лидию близнецу, а после — и вовсе отцову помощнику? Джексон пытается поддеть по привычке, язвит, но как-то беззлобно, он будто без смеха смеется, откидывается на диван, расстегивает пару пуговиц верхних, закатывает рукава. Такой домашний. Красивый. "Не помнишь? Просто признайся, не помнишь или постарался забыть? Не помнишь то лето, еще до того, как Скотт обратился? Огромное синее чудовище океана, вышибающие дух волны и соль на губах? Не помнишь, как свалили ото всех, пьяные в дым, как бродили по мелководью и ты в первый раз был со мной не надменным уебком. Не помнишь, как целовал медленно, вкусно? Как тянуло внизу живота, и как руки твои цеплялись за пряжку ремня?.. Ты не помнишь? Или просто вычеркнул все, что было?" Виски сдавливает, и перед глазами всего на секунду темнеет. Стайлз знает, чем это грозит, а потому щелкает блистером, отправляя в рот сразу пару голубеньких капсул. — Хэй, ты в порядке? "Некоторые из нас — просто люди". Быстро, как-то остервенело даже кивает. На ощупь — бутылка с любимой гадкой колой. А лучше бы пива, побольше. Или стакан скотча залпом. Как будто алкоголь помогал хоть раз вытравить то, что засело под кожей. "Почему, Джексон? Почему он, а не я?" — Ты его любишь? — еще раз. Сиплым, каким-то сорванным шепотом. — Зачем задавать вопрос, ответ на который причинит тебе боль? * Луна в то лето была нереально-огромная. Она отливала красным, и девчонки шептались, что это к беде. Джексон опрокидывал его в ее свете прямо на пляже, нависал сверху и целовал, целовал, целовал. Каждый кусочек кожи, с которой стягивал намокшие тряпки. Руки зажимал над головой, почти вдавливая в песок. Волны накатывали сверху одна за другой. И отчего-то казалось, что так будет вечно. Они почти не говорили в то лето. Уверенные, что вся жизнь еще впереди. С такими вот лунными ночами и мерным рокотом прибоя, с горящей кожей, опухшими от поцелуев губами. Губами, солеными не от крови и слез.