Never

— Вот и ты... мы, знаешь, уже заждались. — Вообще не терпелось, ты ведь такой... —... такой хорошенький, тонкий... —... кудрявый. Интересно, кудрявый прямо везде-везде или только сверху? — Проверим? Натыкается на них на парковке у школы. Они одинаковые до тошноты и настолько же разные. Думают вместе и говорят друг за другом, один начинает, второй подхватывает, не задумываясь даже. Айзеку кажется, он попал в лабиринт, где много света, зеркал и одинаковых лиц, где выхода нет и не будет. — Ой, да пошли вы. — Не так быстро, дружок. — Девкалион хотел тебя видеть... — ... но мы решили, что нам ты нужнее. Правда, Итан? Еще можно успеть — например, кувыркнуться назад и драпануть прямо в школу, потом — через весь коридор, к душевым, раздевалкам и черному ходу, что выведет прямиком к вплотную подступившему лесу, и оттуда до заповедника и дома Дерека — минут пятнадцать, если бегом и по прямой. Еще можно успеть, но, кажется, близнецы понимают, и шагают синхронно вперед, и чужие пальцы смыкаются на запястьях. Ледяные у одного и обжигающие огнем — у второго. — Не так быстро, дружочек. Мы с тобой еще потолкуем. И как? В багажник одного из байков попробуют запихнуть, скрутив в рулон самокруткой? Или просто усадят позади, и тогда на полном ходу вполне можно дать деру, никто ничего понять не успеет. — Кали оставила фургон у дороги. — Добро пожаловать, Айзек. * * * — Не пойму, какого черта вам нужно. Он сидит на полу в каком-то полутемном чулане без окон, с плотно запертой дверью. Близнецам здесь хорошо и вольготно, один /вроде, Эйдан/ развалился королем на диване, отхлебывает пиво лениво из банки, поглядывая на второго, что пялится так внимательно, глаз не отводит. Он склоняется медленно и ладонь прижимает к груди. Там, где сердце стучит заполошно, грохочет на всю комнату, и звук отскакивает от стен рикошетом и тут же возвращается обратно, череп навылет пронзая. — Заставить тебя заплатить? Поразвлечься? Не знаю. Я мог бы простить раскуроченный байк, но вот братишка. Итан, ты его хочешь? Близнец откидывается на спинку лениво и только бровью дернет в сторону брата. — А ты? Эйдан... ты посмотри... чувствуешь, как он пахнет? Свежестью, ландышами, немного бананами, кешью. У меня в глазах темнеет. — Ну, так возьми. В чем проблема? — Эй, вы вообще охуели? Я здесь вообще-то, и я вас слышу прекрасно. Что это, блять, за "возьми"? Я не дамся так просто. — Уверен, что устоишь?.. — ... перед нами двоими? — Перед двойной порцией касаний и ласки?.. — ... когда один целует вот так, а второй... — ... опускается на колени. Жаром... жаром обдает невозможным, и двоится, троится в глаза, мельтешит. И губы одного скользят легонько по шее, оставляя ожоги, а Айзек был уверен, что именно Эйдан, что он натурал, лишь с девчонками. Боже. Ладони, скользнув, по бокам, опустятся ниже спины. Буквально удар электрическим током. — Тебе понравится, А-а-айзек... Второй опускается, как обещал, на колени. Цепляет на джинсах ремень, молнией вжикнет так громко. — Вы... тут с ума посходили? — Ты пахнешь тут... молоком... И обхватит губами, причмокнет, а Айзек качнется, вцепляясь сильно в короткие волосы. Мягкие, что так и ластятся к пальцам. — А здесь немножко соленый. Мне нравится... очень, — уже второй в том же ритме, что первый. С шеи — на плечи, и россыпью меток по острым ключицам. Резко, рывком на себя, потираясь пахом о бедра. — Вы... Итан... господи... Эйдан. — Тебе понравится, вот увидишь. — Закрой глаза, наслаждайся. — Ох, боже... Он мог бы молиться или вспомнить давно забытые ругательства древних ацтеков. Он мог бы отшвырнуть одним ударом одного, а за ним и второго. Он мог бы, если бы не растекался, как тающее на солнце желе, от касаний этих ладоней, и пальцев, и губ... Их много, они везде, они... покоряют. * * * — А ты говорил, будет сложно. — Кто же думал, что волчонок настолько отзывчив... Брат выпутается из сплетения рук-ног, чтобы склониться над братом, и губы встретятся с губами так нежно, так влажно, точно не целуя — танцуя, точно рисуя изысканный холст, который после признают шедевром современного постмодернизма. — Эй, я все еще здесь, между прочим! Или можно валить? Наигрались? Почему-то задохнется обидой и даже дернется, пытаясь спихнуть одного из близнецов, поперек распластавшегося. — Ну ты и колючка. Иди сюда, не ревнуй... у нас с братом все пополам, ты привыкнешь. Зато у тебя — сразу двое. — Оно мне надо как будто... — буркнет недовольно, но ответит, когда губы к губам припадут, когда руки потянут, распластывая между телами — одинаковыми, горячими, ждущими... — Айзек... Айзек, ты такой... я так долго хотел... — ... давай вот так... — ... не могу, сейчас кончу... * * * — Лейхи, ты куда провалился вчера? Мы звонили, искали, и в лофте не появлялся. Скотт кажется беспокойным, а Стайлз зыркнет темными, живыми глазами так въедливо, что Айзек поежится, натягивая шарф почти до бровей, маскируя следы безумного вечера, ночи и утра. Следы, что даже сойти не успели, настолько часто, много и сильно... И шея все еще в крапинку, как у далматинца какого. — Могут у меня быть дела, мамочка Скотти? Или желаете знать, где бываю, с кем трахаюсь, сколько раз? Стайлз хихикнет, а альфа растерянно дернет бровью, а потом вдруг замрет и глянет внимательней, втягивая воздух ноздрями. Разрази гром этих оборотней с их супер-чутьем. — Даже так? Ни фига себе... ладно. Ты это... не пропадай там совсем. Все в целом нормально? Скотт не блещет красноречием, но тревоги в его голосе не меньше, чем изумления, и Айзек... наверное, он благодарен. За то, что волнуется, не осуждает. За то, что ему... им всем — не плевать. — Все путем. Серьезно, я позвоню. Ему уже давно пора на самом деле отсюда. К фургону, что припаркован за школой. К фургону, где дожидаются сразу двое, что и слова с порога сказать не дадут, затащат внутрь, на себя опрокинут. — Эйдан, погоди. Блин, не здесь. — Помолчи, мы же скучали, не видишь? — У нас же все уроки сегодня совпали. — А я тебе о чем говорю... Кали, чего ждешь? Давай, заводи. — Кали? Вы... совсем охренели? — Она доведет фургон до... увидишь. Или ты решил, мы сможем сейчас от тебя оторваться, отвлекаться дорогой? Наивный... — Держитесь, мальчики, на поворотах будет трясти. Дальше... дальше уже Айзек не слышит, ни тихих смешков волчицы, ни громкого стука мотора, ни камешков, отлетающих в кузов, в стекло. Совсем ничего. — Итан... сделай еще раз так... Эйдан. Это... это ни с чем не сравнится. — Айзек... Айзек... еще...