Never

Айзек понимает с порога: что-то опять приключилось. Айзек еще с улицы чувствует перечный запах злости и немного соленый, с щепоткой недозревшего лайма — грозы. Айзек переступает порог, заранее готовясь увидеть разгромленную нахрен квартиру, распоротый когтями оборотня диван, прошитую стрелами плазму. Это не очень легко, когда твой парень — супер-герой, а его брат-близнец оборотень и канима одновременно. Который тоже вроде как твой парень. И вдвоем они — какая-то удивительно нестабильная смесь, которую уравновешивает лишь третий. Лишь Айзек. Вот просто интересно, что они не поделили сегодня? Чашку с кофе? Притом один пьет его черным без сахара, а второй — непременно с пенкой и карамелью. Куда уж непритязательным вкусам Айзека — добавить две ложки сахара, сливки. На самом деле они могут и мило дурачиться, валяясь с книжками у телека на кровати. Могут щекотать друг друга до слез, а потом целоваться так жарко, что можно кончить прямо так — просто глядя на это произведение искусства. Айзек ни разу не проверял, потому что его всегда утягивали следом, и две пары рук, две пары губ творили такое... он имя свое забывал. Он сгорал каждый раз, как сказочный феникс, чтобы вновь возродиться — опять же от их поцелуев. — Слушай, я не заставлял тебя кидать его в Бейкон Хиллс. Кто из нас виноват, что ты свалил в туман на два года, а он встретил меня? Я даже понять ничего не успел, меня просто с ног сшибло, и вот он целует... По-твоему, я дебил, чтобы просрать такой шанс? Это же Айзек, алё. Ты его видел вообще? Не мальчик — мечта. Айзек застывает за дверью с зажатыми в кулаке ключами. Супер-слух, прекрасно, но и у Джексона тоже. Он мог бы услышать его сорвавшееся с привязи сердце еще из Вайоминга, а не через хлипкую, почти картонную дверь. Вот только Джексону сейчас, кажется, совсем не до этого. — Он на тебя и не посмотрел бы ни разу, если бы ты не был моей гребаной копией. Идентичной. Хотя, о чем это я... стилем и вкусом при распределении генов тебя обделили конкретно. Он тебя просто жалеет, а любит и любил всегда — только меня. Айзеку хочется проморгаться и понять, что просто задремал в метро по дороге домой. Вот сейчас, он проснется, и этот бред просто исчезнет. И он даже не будет скрипеть зубами на всю эту толкучку, на запахи, от которых кружится голова и тошнит: кисловатый пот, лук подгорелый, много бензина и гари. Щипает себя за щеку со всей силы. Ничего не проходит. — Да я за три месяца дал ему столько, сколько ты бы не смог никогда. Я сделал его — слышишь ты, ублюдок надменный, — счастливым! Он улыбался со мной и не ждал каждый вечер, что вернется в пустую квартиру. В груди что-то кольнет, как тонкой иголкой насквозь, и Айзек тихо опустится на пол, придерживаясь за холодную стену. Пальцы почему-то немеют, а перед глазами двоится. — И он не принюхивался к тебе постоянно, ты не видел тень разочарования в его глазах, когда он искал что-то, все время искал, но так ни разу и не нашел? Он чувствовал, что это не я, просто боялся в это поверить. И ты боишься сейчас — открыть глаза и признать, что я ему нужен. Я, а не ты. Ты — это просто довесок. Бьет каждым словом, херачит нещадно. А Айзеку кажется, будто в него гвозди вбивают один за другим. В сердце, в легкие, в селезенку и в печень... — Ты хочешь, чтобы я ушел? Оставил вас обоих в покое? Я правильно понял? Ушел? Айзек тупо сморгнет, изо всех сил сжимая ладонями голову. Она кажется гигантским раздувшимся пузырем, что лопнет в любую секунду. Чтобы Рой Харпер ушел? Рой, что никогда не забывает полить блинчики клубничным сиропом. Рой, что всегда укрывает его одеялом, зная, что ночью Айзек непременно замерзнет. Рой, что всегда покупает Джексону эти мерзкие хлебцы с тмином, без которых тот есть просто не сядет. Рой, что никогда не поставит песню, что раздражает кого-то из них. Рой, что так трепетно и искренне любит. Рой, который так нужен... как посадочная полоса самолету, что заблудился в тумане. А Джексон? А без Джексона он просто не сможет дышать. Никогда не умел. Не заставляйте меня выбирать. Как? Ну как это сделать? Левая или правая почка? Которое из легких? Зачем нам два глаза? А по две руки? Две ноги? И только сердце стучит в груди — одно для двоих. Айзек не слушает больше, что там кричат за стеной. Наверное, он бы даже хотел, но не может. Ему нечем, совсем нечем дышать, и кажется, будто горло распухло. — Тише ты. Джексон!!! Тише сказал! Блять, заткнись. Слышишь? Почему-то Рой первым понимает, что что-то не так. Рой — человек. Но иногда кажется, он вшил под кожу обоим каких-то детекторов, иначе как он всегда безошибочно узнает, если с кем-то из них что-то случилось? Как прошлой осенью, когда Джексон и Итан возвращались домой, чтобы помочь стае Скотта с очередной еботой. Что-то течет по лицу. Может, кровь? — Айзек! Господи... — Айзек, малыш! — Звони в службу спасения. Хули на месте стоишь? Он не дышит! — Дышит он, просто слабо. Уймись. Как мы объясним эти когти? Сдурел? У него регенерация, помнишь? Отпустит сейчас. Давай, помоги... я держу. Айзек любит эти руки. Он очень... очень-очень их любит. Ласковые и сильные, что поднимают, прижимая к себе. Он слышит, как одно сердце выдает барабанную дробь прямо под ухом, второе — чуть дальше, точно напротив. — Дай лучше я, ты уронишь. — Я сильнее. Рой... не дергайся ты, оборотень из нас двоих — это я. Тише. Я чувствую, все хорошо. То есть, не так... он пахнет страхом, очень сильно, даже слезятся глаза. Но в остальном все в порядке. Видишь следы на лице? Он плакал. — И сколько он за дверью стоял? Блять, ладно я забыл про ваш супер-слух, а ты-то тоже хорош... — Тише... тише, братишка. У тебя руки трясутся. Отодвинься немного, я его на кровать положу. Айзек то проваливается в забытье, то выныривает на поверхность. Он чувствует запах обоих, их руки и их тепло. Он успокаивается, и опять засыпает... И что-то качает его, как на волнах, что-то... кто-то шепчет и волосы перебирает, обтирает чем-то влажным и теплым лицо. — Он испугался из-за того, что мы ругались? — Он испугался, что ты правда уедешь. Или уеду я. Он ведь знал, что мы оба так можем... если поверим, что так будет лучше ему. Айзек спит, свернувшись клубочком. Рой прилег чуть позади и время от времени тянется, чтобы невесомо тронуть губами затылок, поддернуть одеяло повыше. Джексон на кухне старается кружками не греметь, и чуть погодя по квартире плывет аромат кофе, корицы, клубники... Опустит поднос и три чашки на столик чуть в стороне у кровати. Айзек будет спать до следующего полудня, но... Джекс так привык, а две чашки... смотрелись бы сиротливо без третей. — Сегодня вкус какой-то другой, — Рой причмокнет, отпивая обжигающий губы напиток. — Бу́хнул туда бренди побольше. Нам сейчас надо... — Чуть помолчит. — Рой, прости? И глядит насуплено из-под бровей. Такой красивый... колючий. — Джексон просит прощения, вау! Ладно, братишка, забыли. Я ведь тоже хорош. Оба знают, да, что те еще психи. — Я люблю не только его, ты же знаешь? — Что ты жить без своего отражения не можешь? Конечно! Нашел, чем удивить. И хохотнет, получив кулаком в бок. Несильно, так, для порядка. — И я бы тебя все равно никуда б не пустил, потому что ты мой. Как и он. Этой ночью они будут целоваться до распухших губ и вспышек сверхновых перед глазами. Будут ласкать друг друга медленно и лениво, слушая, как рядом дышит тихонько их Айзек. Солнышко, которое светит сразу двоим.