Never

— Лейхи? Хули ты бродишь по этим болотам и вздыхаешь как призрак? Лапы давно промочил. Возвращайся. Джексон в сердцах пинает колесо рассыпающегося, ржавого джипа, что так некстати спустило в этой глуши за каких-то миль двадцать до конечного пункта. И дернул же черт послушать Стилински, проевшего все мозги о том, что "чувак, поверь — зверь-машина. А на твоей пижонской хуйне застрянете в первой же луже, и топай потом на своих. А ты его вроде не за город на пикник увозишь, а дальше. Туда, где о случившемся не напомнит ничто, и он сможет хоть немного встряхнуться..." Сплюнул тогда презрительно сквозь сжатые зубы, неохотно кивнул. Не то чтобы признал правоту — согласился с разумностью предложения, скажем. — Айзек, блять?! Ты идешь? Или в этих камышах решил утопиться? Здесь, конечно, не растут камыши. Здесь кругом — только высоченные, засыпанные ледяными булыжниками мрачные горы, до хруста высохшая щетка-трава, полоски гладких рельсов, бегущие вдаль по левую сторону от дороги, петляющей, как уделавшийся в сопли Финсток. Еще вдалеке — цепляющиеся к подножию гор домишки с разноцветными крышами, отсюда — игрушечный городок, старательно выложенный из кубиков трехлетним ребенком. — Пожалуйста, Лейхи. — Иду. Откликается на хриплый выдох, похожий на шепот простуженным горлом. Вот только оборотни не болеют, ведь правда? И чувствуют в придачу раз в сорок острей. Как он аконита до сих пор не натолкал себе в глотку? Ох, блядство. — Мне не улыбается слушать потом, как ты сморкаешься полночи, кашляешь или чихаешь, — Джекс беззлобно, но едко ворчит, до сих пор ожидая в ответ привычной усмешки, раздражения, оскала. Как прежде. Но только вот ничего. Пустота. — Ты же знаешь, мы не умеем болеть, — выдает ровно и равнодушно, как механизм. Как робот. Машина. Бездушная кукла, которую так просто сломать. На пассажирском сидении его острые колени торчат так нелепо, почти достают до ушей. И в другое время Джексон выдал бы с десяток остроумных фраз и подколок. Сейчас лишь стискивает руку в кулак. Так, что режущие подушечки пальцев острые когти впиваются точно в ладонь. Так нельзя. — Мы почти приехали. — Ладно, — Айзек кивает, обхватывая себя зябко за плечи. Его все время, беспрестанно знобит. Вот только оборотни... они ведь не мерзнут. Джексу хочется лупить по рулю от бессилия и злости, выдрать пару вросших камней из земли. Размером эдак с разломанный поезд. Который здесь не ходит не пойми сколько лет. Он просто кивает безразлично и коротко. Запрыгивает на сидение рядом. Заводит мотор, что (о чудо, вперед, колымага) откликается с первой попытки. * Джип подпрыгивает на размытой дождями дороге, и на каждой кочке Лейхи бьется башкой о стекло, как китайский болванчик. Джексон только зубами скрипит, все гадая, украсят забрызганное снаружи всякой поебенью стекло еще и разводы волчьих мозгов? Ну, так, для палитры. Может быть, злостью пытается смыть отчаяние, разрастающееся изнутри, как опухоль, как кровоточащая язва? В деревушку въезжают в вязких, каких-то мистических сумерках. Фиолетовых, как густые чернила. Айзек дремлет, укрытый клетчатым одеялом, нашедшимся на заднем сиденье. Не иначе как забота Стилински. Нужный домик у нависающей грозной скалы Джекс находит легко, хотя место это видел только на экране айфона и карте. Две пары рубиновых глаз — как сигнал маяка. Впрочем, вскоре после отчетливого раздраженного фырка остается только одна. Что не странно — старший близнец Уиттмора ощутимо не любит. Не выносит на дух — это даже точнее. Если честно, банально ревнует. Дурак. Паркуется у ворот и из салона сразу же попадает прямо в крепкие объятия альфы. — Как доехали? — С переменным успехом, — короткий в сторону машины кивок. — Спасибо, что разрешили остаться. — Да ладно. Дом для гостей все равно пустой круглый год. Ты же знаешь, Эйдан теперь стал таким нелюдимым. — Да. Поэтому спасибо вдвойне. Конечно, он знает. Эйдан, почти погибший от рук демона Они. Эйдан, не выкарабкавшийся бы без близнеца, делящего с братом на двоих жизненную силу и душу. — Знаешь, я почти жалею, что с тобой — без вариантов. Они пробовали раз. Неловко. Странно. И жутко смешно. Очень-очень давно. До нашествия демонов. В другой, нормальной версии жизни. Руки стискивают крепче предплечья. Клюет-целует в краешек рта. Странно, но Джексона почти отпускает. Джексон коротко, целомудренно целует в ответ. Взгляд проснувшегося волчонка прожигает затылок сквозь лобовое стекло. * — Все еще плохо? Итан под капот напоминающей ведро с болтами, раздолбанной тачки, где скотчем все замотано так, что не видно ни проводов, ни деталей, залезает по пояс в одной белой майке. — Ты же помнишь, как это бывает. Уверен, скоро он отойдет. Демон не смог выпить душу. — Но разодрал ее в клочья. Ты понимаешь, он может?.. ...навсегда остаться таким. Не договаривают, но слова звенят в воздухе, они оглушают. Джексон жмурится и лезет в карман за пачкой ментоловых сигарет. Распрямляется, головой впечатываясь в железную крышку. — Пиздец. Шишка будет размером с яйцо. — Угу. И через пятнадцать минут бесследно исчезнет. Не уходи от ответа. Вытирает руки о майку и садится на корточки рядом. — Почему тебе не плевать? Вроде раньше вы с ним не были особо близки. Или я о тебе чего-то не знаю? — Не знаешь. Итан, съеби... Джексон фыркает и друга пихает так, что тот валится навзничь, успевая утащить за собой. Ржут, катаясь по двору кубарем, кулаками друг друга дубася и все время норовя извернуться, лягнуть. — Я мог бы сейчас... — Джексон дышит напротив, прижимая его лопатки к сырой, холодной земле. — Я мог бы... Итан тянется, рукой ведет по щеке. — Вот только не станешь. Даже если я тебя попрошу... — Не стану. Чтобы старший клыкастый на месте не откусил мне башку. — Получается неубедительно и ненатурально. Вот только Итан кивает и рукой жмет ладонь, когда Джексон укладывается рядом на мокрую траву. — Если он — и впрямь твоя пара, это непременно пройдет. Джексон жмурится. Пройдет, ну конечно. Все это непременно пройдет. Не замечает даже, что совершенно не спорит. К чему? Итан всегда его видел насквозь. Как никто. * — Зачем тебе это? — Айзек на пороге вырастает под утро, как будто знает, что у Джексона сна — ни в глазу. Хотя, какое "как будто" — он просто знает. Он через стену слышит стук сердца и ритм дыхания. Не-человека. Который снова не спит. — О чем ты? — он мямлит, наверное, пытаясь выиграть время. Он не готовился. Он не знает, что говорить. — Нянчишься зачем-то со мной. А сам зубами скрежещешь. И хоть бы раз какую гадость сказал. А то не Уиттмор как будто. И Итан... Осекается и машет рукой. Запускает пальцы в отросшие кудри и тянет. Растерянно, с какой-то горькой досадой. Он?.. Может?.. Сердце Джексона очень громко пропускает удар. И, наверное, резко меняется запах. Горький. Горько-сладкий, терпкий грейпфрут. Айзек тянет носом и дергает бровью. Джексен шепчет сипло: — Итан тут совсем ни при чем, понимаешь? — Как будто. Айзек опускает глаза. Свои голубые, как небо. Как воздух. Необходимые больше, чем чертова жизнь. Выдыхает, когда горячей ладонью сжимает холодные пальцы и тянет к себе. Осторожно. Опасаясь вспугнуть. — Все хорошо, мы справимся, Лейхи. Просто... просто позволь, хорошо? — Давно ведь позволил, — расслабляется, когда руки гладят легко вдоль спины, а после ложатся на плечи. Нет, он не целует. Пока что еще не целует его. Лбом прижимается к его взмокшему лбу и вместе с ним дышит. Вдох и выдох. Выдох и вдох. Я с тобой. Пока сердце биться в груди не устанет.