Never

Айзека Лейхи становится слишком много. Дерек понимает это после того, как ранним утром бета встречает его кривоватой ухмылкой, устроившись задницей на столе в холле их с Питером дома. Пацан невозмутимо листает гигантский словарь и не кажется хотя бы немного смущенным. — Ты здесь что делаешь? — Жду завтрак? Дерек недовольно рычит, но идет мимо в кухню. Айзек — бета. Айзек — часть стаи, семья. И плевать, что кудрявый и наглый. А еще воняет Питером так, что у альфы слезятся глаза и клыки рвутся наружу. "Это просто рефлекс, безусловно", — думает Дерек, засыпая зерна в кофемашину. Сегодня ему явно нужно что-то покрепче, а потому уже в готовый напиток он льет щедро виски. Один к одному. Питер спускается сверху вприпрыжку примерно через пятнадцать минут. Отвратительно свежий, благоухающий едко-свежим парфюмом, насвистывающий что-то под нос. — А вот и вы. Мальчики. Доброе утро. — Питер, привет, — радостно скалится уже перебравшийся в кухню волчонок и отпивает кофе из кружки, которую черт пойми, когда успел умыкнуть из-под носа у альфы. Волчонок пахнет абрикосами, шоколадом и мятой. И той самой мерзкой свежестью, от которой у Дерека вяжет во рту. Он едва не урчит, когда Питер запускает в его волосы пальцы и гладит затылок. Изгибается, прижимаясь ближе к руке. Былой наглости — как не бывало. Остатки лопнувшего стакана падают на пол, заливая Дерека кипятком. — Племянничек, — тянет Питер ехидно. — Ты бы был осторожней. Того и гляди покалечишься. Нет, я понимаю, конечно, все заживет. Но повреждения на таком теле видеть физически больно. — Заткнись, — бросает ему раздраженно и тут же рявкает в сторону Лейхи, пытающемуся умыкнуть с тарелки сэндвич с сыром и ветчиной. — Руки помыл? Тот обиженно шмыгает носом, но все же снимает свою тощую задницу с высокого стула, плетется в сторону ванной. — Зачем ты делаешь это? Пацан тебе смотрит в рот. — И мне это нравится. А ты хотел бы присоединиться? Будет весело, Дер. — Отвали. — Как скажешь. Я тогда... посмотрю, не заблудился ли ненароком парнишка. И, ухмыляясь глумливо, уходит за Айзеком вслед. Громко хлопает дверь в ванную комнату. Дерек сыплет в горлышко опустевшей наполовину бутылки щепотку аконита. Для людей — страшный яд. Для волков, впрочем, тоже. Но в маленьких дозах аконит творит чудеса. Позволяет алкоголю туманить разум, не думать. Не слышать, как через две стены от этого места Питер Хейл вжимает в стену мальчишку. Как целует, сдирая с худого тела разношенные тряпки. Не слышать, как бормочет волчонок: "Питер, может быть, не сейчас и не здесь? Там же... Дерек". Не слышать, как дядя о его бедра трется похабно, как льет яд из льстивых слов, плетет паутину из недомолвок и не-обещаний. И вот уже Лейхи дышит все глубже и стонет сильней. "Давай же, мальчик, обопрись о ванну руками. Выгни спинку... Какой красивый... Вот так..." Не слышать, как первый раз толкается в узкое тело. Не думать... Проклинать идеальный слух, из-за которого от творящегося в любом уголке этого дома не скрыться. Дерек делает новый глоток и снова врубает кофемашину. Лейхи из ванной выползает спустя четверть часа. Довольный и пятнистый, как леопард. Отметины на шее, правда, быстро бледнеют. Пацан бочком подсаживается к столу и на альфу таращится с вызовом исподлобья. — Ты меня ненавидишь? Дерек едва не роняет кружку, но берет себя в руки. Даже Айзеку наливает порцию. Почему бы и нет? — Да мне насрать. Нравится быть подстилкой для Питера — это твой выбор. Но после, когда ему надоест, и он переключится на другую игрушку, сопли не развози. Айзек сопит, пряча нос в свой вязаный шарф, который снова зачем-то замотал вокруг шеи. Пьет горький кофе и зубами скрипит. Ему нравится, когда добавляют побольше сахара, сливок. Он вообще сладкоежка. Он — как птенец, едва научившийся вылетать из гнезда. Виновато бормочет: — Все знают про тебя и него. И я не стал... не посмел бы, да не задумался б даже. Но вы же... решили бороться с природой. Ты ненавидишь его. — Айзек... — альфа даже не злится. Он всего лишь в конец заебался. — Просто не лезь. Тот бормотать продолжает упрямо. — Не получается до конца отказаться. Тебя, наверное, бесит, — он с ужасом вжимает голову в плечи, должно быть, ожидая, что Хейл вот прямо сейчас одним ударом снесет. Он просто глупый. Очень глупый мальчишка. Дерек тоже был вот таким. Уже очень давно. — Никто не думал, что будет легко... — На нем все равно остается твой запах. Как и его — на тебе. Дерек сжимает пальцы на толстой столешнице. Та под его хваткой скрипит и идет тонкой сеткой микроскопических трещин. Черт. Уже третий стол. И это только с начала месяца. Нервы. — Я так понимаю, Питер уехал в офис? — Угу. — А тебе не надо в школу? На тренировку? Домой? И это не... Хотя к черту. Да, он его выгоняет. — Дерек, я не хотел. — Дверь за собой можешь просто захлопнуть. Волчонок огорченно дергает носом. Волчонок пахнет печеньем и молоком. И воняет так сильно Питером Хейлом. До изжоги и тошноты. Дерек на второй этаж взбегает по деревянным ступеням, как будто за ним гонится стая свихнувшихся альф во главе с каким-нибудь Девкалионом. Дверь в его спальню слетает с петель от удара. Посредине комнаты — разворошенная и разломанная на части кровать. Здесь обломки от ножек и изголовья, куски от матраса. Здесь перекрученные простыни и распоротые когтями подушки. Здесь все пропиталось потом и спермой. Кровью и ненавистью, что хлещет из него через край. Здесь все пропиталось Питером Хейлом. Дерек открывает окно и жадно глотает холодный воздух осени, что в створки льется чистым потоком. Забытый в кухне на столе телефон звонит и звонит. Впивается в мозг острым жалом. Дерек опускается на подоконник и закрывает глаза. Откидывается назад. Ветер дергает-гладит короткие пряди. Будто стремится его подбодрить. Как будто Дереку нужна чья-то поддержка.