Never

— Что это за рождественская ярмарка и вообще Рождество при плюсовой температуре, без снега? — ворчал желчно Джексон, пробираясь вслед за Кудряшкой по оживленным рядам и держа того для надежности крепко за руку. Мало ли — вдруг потеряются в этой толпе. Или кто-то присмотрит себе это долговязое чудо. Джексон не признался бы никогда, но всегда замечал все те томные и жаркие взгляды, которые бросали на Айзека девицы и парни порой. Рычал на особенно наглых, выпуская клыки и кривые длинные когти. Айзек на это ржал, как придурок, и называл диким волком пещерным. А когда Джексон начинал психовать, притягивал ловко за шею и целовал его так, что весь воздух выбивал из груди, а из головы — все, даже самые ревниво-глупые, мысли. — Ты это сейчас серьезно про снег? — фыркнул Айзек и пихнул его в бок кулаком. — Мы с тобой из Калифорнии родом, забыл? Там снега отродясь не водилось. — О чем я тебе и толкую. На север переехали для того, чтобы зимой был снег, чтобы можно было кататься на лыжах. Да и вообще, мы ж не макаки — круглый год по пальмам скакать. Где он в Лондоне умудрился найти обезьян вне зоопарка да пальмы вне оранжерей и ботанических садов — вопрос, конечно, на миллион. Хотя, скорее, дело в другом, и он придирается, потому что снова по какому-то поводу совершенно не в духе. Только вот в причине не признается же ни за что, хоть грозись лишить его секса, хоть щекоткой пытай. Молчать будет упорно. Аж бесит. — Можем вернуться домой, купить билеты куда-нибудь на Аляску. Или в Ирландию. Если тебе так нужен снег. — Вот еще. Задницу там отморозить? — нелогично забубнил хмурый Уиттмор и крепче сжал его пальцы. — Это ярмарка или что? Где обещанный глинтвейн с кренделями? Имбирем зато на всю площадь воняет, в носу аж зудит, — вслед за этой фразой громко и звонко чихнул. Стайка девчонок, что у торгового ряда напротив выбирали фигурные пряники и сувениры, захихикали дружно и принялись шептаться, разглядывая их исподтишка. "Какие хорошенькие", "Мне, чур, тот, в шарфе, смотри какие сладкие губки", "А у второго веснушки на носу и скулы, девочки, ох, эти скулы...", "А кудряшки, ты посмотри, как пружинки, вот бы потрогать", — они пытались, конечно, хихикать и переговариваться как можно тише, не зная, что "эти милашки" — не то чтобы люди, и суперслух позволяет и одному, и второму слышать каждое слово. Джексон зло зыркнул в их сторону, сверкнув искрящимся аквамарином. Кажется, кто-то из компании успел это заметить, потому что Айзек разобрал отчетливый испуганный вскрик. Дернул этого психа за руку и зашипел: — Джекс, бля! Прекрати. Тут же был впечатан спиной в ближайший прилавок. Кажется на землю полетели пригоршни вязаных цветных рукавичек, глиняные олени с бубенчиками, хвойные венки в ярких лентах, пучеглазые медвежата. Девчонки дружно ахнули, кто-то взвизгнул, еще одна запищала, когда Джексон прижался губами к прохладным липким губам, отдающим медовыми леденцами. "Кажется, кто-то очень ревнивый", "Блин, ну как жаль...", "Но как хороши"... Айзек мстительно куснул за губу ворчуна и ревнивца, но тут же прижался крепче, зализывая ранку и углубляя их поцелуй. Пробормотал через пару минут, пытаясь отдышаться: — Пошли давай, пока все крендели не раскупили. Они тут, я в Сети прочитал, самые офигенные во всей Европе. — Пошли, — кивнул важно Джексон и поцеловал его еще раз. Медленно, глубоко и со вкусом. Ох, показушник. Девчонки весело замахали им вслед, когда Уиттмор переплел безапелляционно и крепко их пальцы и зашагал важно вперед, задрав подбородок. Айзек оглянулся со смущенной улыбкой, пожал плечами: "Ну вот он такой у меня". — Ты же сам хотел сходить на эту ярмарку, а сам психуешь с той минуты, как мы вышли из дома. — Я не виноват, что все они таращатся на тебя, как на тот самый пряник. Как с голодного мыса. Убил бы, — буркнул Джексон, но тут же заулыбался, оттаял, размяк, когда Айзек наклонился к нему, еще раз целуя. Пробрался руками под куртку, чувствуя жар его крепкого тела. Может, ну ее, ярмарку эту? В конце концов, крендели они купят потом, а глинтвейн вообще сварить можно дома.