Never

Каждый день может стать для человечества самым последним. Каждый гребаный день, когда Егеря выходят к берегу Тихого океана для того, чтобы противостоять гигантским кайдзю, лезущим из открывшегося в морских глубинах портала. Прохода в иное измерение или в иные миры. Никто до сих пор не сумел спуститься в него, чтобы проверить. — Лейхи, шевели своей тощей задницей, нам пора выдвигаться в патруль, — как обычно рявкает Джексон. Айзек, кивнув коротко Скотту, с которым минут десять обсуждал что-то тихо в сторонке, идет к нему размашистым шагом, на ходу зарываясь пятерней в пружинки-кудряшки на голове. Гулкое эхо от соприкосновения подошвы с железом прокатывается по ангару, отражается от гладких стен и гудит в голове. На одной заунывной, навязчивой ноте. — Джекс, не сучи. Я же здесь. — Закончили наконец-то ворковать с твоим ненаглядным МакКоллом? Так быстро сегодня. Я впечатлен, — высокомерно цедит Уиттмор, и просит, прямо выпрашивает, чтобы Айзек сжал руку в кулак и со всей дури двинул ему по морде. За драку Хейл их тотчас же выведет из патруля, влепит выговор и, вероятно, пару суток ареста. Возможно, меньше, если из океана полезут уж слишком огромные твари. Каждый Егерь сейчас на счету. Особенно после того, как кайдзю пробили Береговую стену с юго-востока. Впрочем, Стена — это припарка к заднице, как ловко выразился как-то Стилински. Огромная и пафосная. Совсем бесполезная. Если честно, от нее один геморрой. — Мы еще раз сверили координаты границ секторов. Они у нас частично пересекаются, и ты это знаешь. А еще — не старайся, я не собираюсь опять кидаться в драку. Сегодня тебе не удастся отвертеться от дрифта, — мягко просит напарника Лейхи. И эти бесит того сильнее в разы. — Отвертеться?! Когда это я увиливал от работы?! Следи за базаром! — шипит Уиттмор ядовитой змеей. Нет, ящерицей, огромным злобным вараном, выстреливающим из пасти раздвоенным языком. — Не делай вид, что не понял, о чем я, — вздыхает Лейхи перед тем, как первым шагнуть в нутро гигантского робота. Мощнейшей боевой единицы, известной среди остатков людей под ласковой кличкой — "Волчонок". — Я не просил тебя в напарники, Лейхи, — плюет Джексон перед тем, как отправиться следом. Он бледный. Холодный пот блестит над губой, на висках, струится по шее. И подрагивающей рукой Уиттмор утирает его до того, как облачиться в костюм, надвинуть шлем на лицо и взять в руки манипуляторы. Стать половиной Волчонка. Джексон ведь действительно не просил, как и Айзек. Потому что пилоты не выбирают себе Егерей, как и напарников, с которыми им предстоит войти в дрифт и слить воедино сознания. Для каждого человека существует лишь один идеальный партнер. И второго подобного нет и не будет. Их подбирают — предназначают друг другу — ученые, бесконечными тестами во время учебы пилотов и чередой испытаний на симуляторе. Ошибки не случалось ни разу. А еще ни разу пилот, лишившийся напарника в битве, не смог полноценно вернуться назад и снова стать самостоятельной боевой единицей. Не смог оправиться от потери. Итан, потерявший на том злосчастном прорыве Стены, своего близнеца, — живое (хотя — относительно живое) тому подтверждение. — Ты же знаешь, что это не работает так. Ты же знаешь, что и я — не в восторге, — просит Айзек, застегивая под подбородком шлем и проверяя крепления. Безусловно, Джексон знает все — от и до. Потому что суть дрифта состоит в том, что разум пилотов каждый раз сливается воедино через (все до единого) воспоминания друг друга. Это позволяет им разделить управление огромной махиной между собой — по одному полушарию на каждого. И это же делает их уязвимыми перед партнером. Как будто с тебя заживо содрали всю кожу и одновременно оставили голым в толпе чужаков. Жалким, слабым, беззащитным, никчемным. — Заткнись и займемся делом, щенок. Его агрессия щедро сдобрена болью, и потому Айзек, стиснув зубы, молчит. Айзек знает, что и сегодня, как только их сознания сольются, Джексон увидит все, что случилось еще до вторжения, опять. Скотта МакКолла перед ним на коленях. Запрокинутое, искаженное страстью лицо. Быстрый минет и такой же хаотичный, быстрый секс в школьной уборной. Тысячу жизней назад. Ничем не примечательная интрижка без обязательств, о которой Айзек, когда они оказались в учебке, а после — в Гонконге, предпочел умолчать. До того, как понял, что дрифт не оставит скрытой и тени от тайны. Незначительный инцидент, который Джексон Уиттмор назвал предательством и изменой. И плевать, что все произошло еще до него. — Сколько раз мне нужно сказать, Джексон? — просит он снова. — Это было всего пару раз. Очень давно. Еще до разлома и вторжения кайдзю, — просит Айзек опять и опять. Уиттмор брезгливо отодвигается от руки в блестящей перчатке. — Грабли убрал. Будешь лапать потом ненаглядного Скотти. Скотт давно и серьезно в своем напарнике — Стайлзе Стилински. И, кажется, на всей базе только Джексон умудрился до сих пор не понять, что пилоты Егеря — не просто партнеры, не просто два мозга, идеально совпадающие по всем параметрам, функциям, синопсисам, что там еще? Это — одна судьба на двоих, это общее предназначение. Когда-то давно, когда люди еще писали книги и снимали для развлечения фильмы, такие пары прозвали родственными душами, соулмейтами. Развлечений давно больше нет, а слово осталось. Айзек шепчет с тоской: — Джексон, ну дай же нам шанс. Уиттмор игнорирует эту и все дальнейшие просьбы, выполняя последнюю подготовку и проверку настройки. Три, два, один. Вспышка. Слияние. Дрифт. Его личный ад. Раз за разом видеть, как крутятся воспоминания Джекса. Их первая встреча в учебке — как взрыв сверхновой звезды, как удар. Первое касание пальцев — разрядом. И поцелуй, сносящий барьеры, превращающий мир в ненужный, такой бесполезный придаток. Задыхающийся, умоляющий голос: "Джексон, Джекки, Джекс... только ты". И капитуляцией, восхищением, признанием: "Айзек, где же ты был? Я искал тебя всю свою жизнь". Сейчас, когда перед ними — важная боевая задача, Айзек пытается спрятаться от прошлого, оставить его в стороне, не вспоминать, что и он был когда-то так счастлив. Они были оба. Вместе — одно. И без оглядки любили. Океанские волны едва не сбивают Егеря с ног, когда робот, подчиняясь командам пилотов, ступает в пучину и погружается сразу по грудь. Волны бьют в корпус и пытаются швырнуть их на отмель. Джексон матерится сквозь зубы. Айзек прикусывает губу, и они синхронно выполняют маневр. Получается удержать. "Тройка прямо по курсу. Ну и рожа, однако. Дадим ему прикурить?" — в дрифте разговоров не нужно, в дрифте они думают вместе. В дрифте двое — это одно. "Разворачиваемся. Держимся крепче. Вот так. Осторожней, он нас почти зацепил". "Впереди какие-то тени. Там, в глубине." "Вижу не хуже тебя. Приготовься. Они атакуют. Покажем ублюдкам, чего стоит Волчонок!" Здесь нельзя разобрать, где начинается мысль одного, а продолжается — второго. Здесь невозможно понять, чьи эмоции испытываешь прямо сейчас. Айзек жмурится на секунду, когда его окатывает непривычной волной терпкой нежности, перемешанной с горькой досадой. Он пытается потянуться: "Джексон, я здесь. Я люблю тебя, Джексон", — но от резкого удара его отключает. * Джексон приходит в себя через пару десятков секунд или, может, минут. Все тело ломит, а перед глазами рябит. Он стонет, пытаясь потереть свою шею, но понимает, что все еще в костюме и шлеме, все еще в дрифте. Вот только Лейхи... Айзека нет. Не удается нащупать сознанием. — Айзек? Айзек, откликнись... Он видит краем глаза долговязое тело, безвольно повисшее в креплениях. И ужас — незнакомый доселе, отвратительно холодный и липкий — ползет по загривку. — Пожалуйста, нет... Егерь бестолково топчется на месте. От удара его вынесло в более мелкое место, и сейчас морская вода колышется где-то на уровне пояса аппарата. Через пробоину заливается внутрь. Кажется, удар пришелся прямиком возле Лейхи. — Волчонок!!! — взрывается коммуникатор, заставляя Джексона вздрогнуть. — Разуйте глаза, куда прете? Слева по курсу сразу две четверки лезут из волн. Волчонок, прием! Обычно сосредоточенный и собранный Хейл кажется бурлящим от злости. Еще чуть-чуть, и взорвется. — Дерек, — хрипит Джексон, позабыв про субординацию и чины. — Дерек, с Лейхи беда, он без сознания или... может быть, в коме. Я чувствую от него искру тепла, но не могу нащупать сознание. Тварь прямо по нему долбанула. Дерек я не могу... Без него. Не удержу Егеря. Не справлюсь. Слышит трехэтажный затейливый мат. В другое время он бы восхищенно присвистнул, но не сейчас, когда его напарник, его связка, его — признаем уже, наконец, — его пара... Когда он прямо сейчас умирает. — Джексон, уводи Егеря к берегу. Бродяга прикроет. Бродяга! Как слышно? Запрашиваю подмогу, перемещаетесь в восьмой сектор. Ускорьтесь. Волчонок выбыл из строя. Джексон неимоверным усилием восстанавливает управление над поврежденной машиной и отдает команду — назад. Огромный робот безропотно повторяет движения. Пятится, оставляя после себя широкую полосу пены и бурлящей воды. Он шепчет, словно молитву, хотя прежде не молился ни разу: — Прошу тебя, Айзек, держись. Ты нужен мне, слышишь? Мать твою, нужен. Мы во всем разберемся, решим. Ты только дыши. Скорее всего, что-то случилось с оптикой, потому что картинка размыта, и детали не получается разобрать. Справа из волн появляется корпус Бродяги. Кажется, чуть дальше к востоку виднеется спешащий на подмогу Койот. С севера надвигается Банши. Вместе у них должно получиться. — Айзек, дыши. Не смей умирать, пока мы не разобрались во всем. Чертов Лейхи. Сука, я тебе запрещаю. Не смей!!! На берегу он выходит из дрифта, рвет наживую крепления и бросается ко второму пилоту. Затылок мокрый от спекшейся крови, которой пропитались кудряшки. Отстегивает его и аккуратно поднимает тело на руки. Айзек дышит — поверхностно, рвано. Но он все еще жив. Снаружи — все ближе — грохочут лопасти вертолета. — Дж-жексон, — стонет Лейхи у него на руках и улыбается. Болезненно, слабо. — Если вдруг... Попробуй кого-то д-другого. Вот Ч-чарли... — и замолкает бессильно, кашляя кровью. Джексон несется вперед, прижимая ношу к груди. Из приземлившейся вертушки уже спускают носилки. Там — медицинская капсула, и он будет жить. — Никаких вдруг! Чтобы я больше не слышал! Придурок кудрявый. Ты мне только поправься, убью тебя сам, — орет и грозит набегу. Почему же вокруг все так размыто и мутно? Может, и он головой приложился? Ну точно, сотряс. Шепчет, — А потом никому не отдам... — Обещаешь? — на губах — кровавые пузыри, и Айзек опять отключается. Джексона хватают под руки, пока санитары устраивают Лейхи в носилках и подключают к нему аппараты. Уносят его в вертолет. За спиной огненный вихрь закрывает полнеба. Но сил, чтобы повернуться и посмотреть, больше нет. Больше нет ничего. "Живи, пожалуйста, глупый Лейхи, живи..." И шепотом или тенью воспоминаний, или, может быть отголосками дрифта: "Это ведь совсем ничего. Ты держись. Я люблю. Так люблю тебя, Джексон"...