Never

Колтона наизнанку выворачивает от этих ямочек и британского акцента – приторно-вязкого, как карамельная тянучка, что налипает на зубах и склеивает челюсти. У него кулаки чешутся, когда Джо кивает с другого конца красной дорожки и жизнерадостно выдыхает: «Хей, Колтон!». В ответ - ленивый взмах ладошки, которую так и тянет сжать в кулак и расквасить эту вечно сияющую рожу. Персия, сияя обручальным кольцом и сотней (не меньше) татуировок, проворкует что-то на ушко. Даже на таком расстоянии Хэйнса окутывает тонкий запах духов с терпким привкусом марихуаны. Они не друзья и никогда ими не были. Случайные знакомые, коллеги по цеху, что пересекаются в перерывах между съемками. Ни одного общего проекта за все эти годы. Пара десятков случайных фраз, изредка – одна сигарета на двоих в коридоре и вкус лимонных пирожных, который Колтон слизывает с фильтра, внутренне жмурясь. Думает, что губы Моргана шершавые на ощупь. Чертыхается мысленно, продолжая бессмысленный треп. Аккола обходит Моргана за версту, а Персия читает его смс, когда тот идет в спортзал на пару часов. Каждый вторник, если быть точнее. Колтон не понимает, что в нем находят девочки с раскрашенными лицами и юбками, больше напоминающими широкие пояса. Он будто бродяга с этой трехдневной щетиной и волосами, что торчат в разные стороны, как солома из прохудившегося тюфяка. 16 мая Хэйнс давит в зародыше порыв отправить коллеге в подарок коробку, кишащую «черными вдовами». Вместо этого он полдня пропадает в книжном, где в итоге покупает новый роман Кинга, который хорошенькая продавщица, не прекращая тараторить, заворачивает в тонкую, пахнущую типографской краской, бумагу. Не то, чтобы его приглашали. Гиллис, столкнувшись с ним на парковке, радостно буркнул что-то типа: «У Джо вечеринка, приводи девчонок», и сразу же скрылся в прохладном, гудящем кондиционерами тамбуре. Холлэнд проворчала что-то неразборчивое в телефонную трубку сквозь приглушенные смешки Макса. Кристал укатила в Акапулько за каким-то чертом (или Дэном Шарманом, если точнее). Он переступает порог клуба, и плотные облака дыма окутывают со всех сторон. Клэр Холт почти сбивает с ног и, радостно взвизгнув, тащит его к барной стойке. Почти не удивляется, видя, как проносится мимо Поузи, тискающий незнакомую мулатку, как Хеклин втирает что-то Дилану, развалившемуся на мягком диване с кальяном и, кажется, слышащему лишь каждое третье слово друга. — Где Джозеф?! – Пытается перекричать музыку Колтон, но Холт лишь улыбается и тащит его дальше. У стойки кто-то всовывает в ладони большой запотевший стакан с адской смесью джина, водки и тоника. Челюсти сводит, а в горле першит. Но на языке остается чуть горьковатый вкус, который хочется немедленно смыть – чистой родниковой водой, если в идеале. — Сейчас подойдет, выпей еще. – И она растворяется в беснующейся толпе актеров, на глазах теряющих человеческий облик. Растекаясь по венам, алкоголь словно превращает каждого из них – в оборотня, вампира, зомби – всех тех, кого они пытаются изображать на съемочных площадках изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Наверное, это приступ клаустрофобии, потому что горло словно сжимает огромной ладонью невидимый великан, он давит и давит… А стены будто сдвигаются, и мерцающие вспышки света режут глазные яблоки тонким лезвием опасной бритвы. — Хэй, Колтон! – Неизменно-тошнотворное приветствие, и хлопок ладонью по плечу. Хэйнс ёжится, будто его морозит, зачем-то нахлобучивает на голову капюшон от толстовки, улыбается криво. Будто лицо его превратилось в силиконовую маску, обездвиженную, безличную, мертвую. — С днем рождения, чувак! Из рук в руки нелепый сверток, который он даже не удосужился перевязать праздничной ленточкой. Нахер заморачиваться такой ерундой? — Кинг? Ты шутишь? Серые, будто присыпанные пеплом глаза загораются азартом. Он что, мать вашу, угадал? Ну, это ненамеренно, чувак… Морган пахнет яблочным фрешем и текилой, которую отхлебывает прямо из горлышка. — Будешь? — Почему бы и нет? Твое здоровье, чувак. С твоим днем. Алкоголь течет полноводной рекой, что вот-вот выйдет из берегов. Колтон уже не думает, не помнит, что Джозеф Морган – самовлюбленный засранец и самомнение его – размером со штат Техас. Он курит длинные сигареты, пуская колечки дыма, а Джозеф пытается нанизать их на свою, потухшую сигарету. У него длинные пальцы пианиста, и это неожиданно заводит и злит одновременно. Сознание делает скачок в будущее, и Колтон не понимает, как оказывается на заднем дворе, за клубом, не понимает, что происходит, когда эти пальцы скользят по лицу, будто стараясь рассмотреть, запомнить наощупь. Губы у Джо не шершавые – твердые, а щетина царапает и колет кожу, когда Морган, опуская ресницы, касается его рта. Медленно, так медленно. Жарко. Руки тянутся к пряжке ремня, стягивают джинсы к коленям… Шум и гвалт где-то далеко за спиной затухает, стирается, словно акварельные краски, размытые холодным дождем. * * * Проходит неделя, за ней другая. Дни и ночи слились в одну сплошную серую ленту, что тянется куда-то вдаль, насколько хватает глаз. Хэйнс курит чуть больше, чем обычно и пьет кофе без сливок. Часто будто выпадает из реальности, задумываясь о чем-то так глубоко, что сам не замечает. После съемок цепляет наушники и гоняет по городу на спортивном велике, пытаясь обогнать верещащие клаксонами, свистящие шинами такси. Желтые, как изжога. Когда мраморный Porsche тормозит у обочины, преграждая дорогу, он почти влетает в дорогущую тачку, тормозит в последний момент. Дверь открывается, и Морган ступает на тротуар, прячет глаза за зеркальными очками. Черными, как бездонная пропасть. Бля, ну и показушник. Нутро привычно скручивается тугой спиралью отвращения, и тошнота подступает к горлу. — Надо поговорить… - произносят обветренные губы, но Колтон видит (вспоминает) совсем другую картину. Как вспышки перед глазами. Будто удар в солнечное сплетение с разбега ногой. — Не о чем говорить, чувак, - и в голосе столько легкомысленного равнодушия, что Морган стискивает челюсть и едва сдерживается, чтобы не встряхнуть коллегу за воротник, как нашкодившего щенка. — О том, что было… — Ничего не было. Слушай, я спешу, поговорим как-нибудь в другой раз, хорошо? Обворожительная улыбка напоследок. Колтон едва заметно пожимает плечами, а взгляд Моргана словно оглаживает эти скулы, которые хочется целовать, слизывая с них его вкус: клюква и мармелад. Наушники стирают посторонние звуки, громкость – на полную. Так, чтобы барабаны и электро-гитара выбили из памяти, из мыслей все, чего там быть не должно. У Джозефа рубашка распахнута на груди и мешки под глазами, будто он неделю не спал. Может быть, много работы? Колтон пожимает плечами, прибавляя скорости. Еще и еще. Лишь бы выветрить этот запах из легких, и мысли – из головы. Чтобы не тошнило так сильно.