Never

- Слушай, чувак, это неправильно. Ты можешь хотя бы поговорить? С ним или со мной. Так нельзя, Айзек... - Нахуй иди... Он так, мать его, задумчив и спокоен, будто выжрал стандарт-другой успокоительных. Или травкой обдолбался. Действует она, кстати, на оборотней или нет? Надо будет у Скотта спросить... Лейхи крутит в пальцах иголку - обычную медицинскую иглу, тонкий кусочек стали, который не пойми откуда взялся здесь, в кабинете химии. - Ты не понял... - Я видел достаточно. Хочешь быть сучкой Джексона Уиттмора - вперед, бро. Но избавь меня от разговоров. У него глаза злые и холодные, как голубоватые кусочки сухого льда. А волосы всклочены, словно Лейхи не причесывался пару недель минимум. Губы искусаны, а под глазами залегли глубокие тени. Он может строить из себя похуиста и дальше, вот только бессонные ночи оставляют след даже на лице оборотня. - Ничего не было... - Ага, и он лапал твой зад просто так - из любви к искусству. Пожав плечами, Айзек с размаха втыкает иглу в ладонь Стилински. Тонкий истошный вопль прокатывается по классу, как лавина, и Лейхи просто уходит, насвистывая сквозь зубы, пока Стайлз верещит, а другие ученики помогают ему вытащить шприц из руки. Кожанка, облепившая широкие плечи, поскрипывает на ходу, пока Айзек идет по пустому коридору, выпускает когти и смотрит на них будто бы с удивлением. Не замедляя ход, проводит по шкафчикам, оставляя на тонком железе рваные полосы. Горьковатый запах одеколона с нотками хвои щекочет ноздри, и Лейхи чувствует, как немеют пальцы на ногах, а в горле словно застряло что-то... Это как приступ астмы, которые бывают у Скотта и сейчас, после обращения. Дыши, просто дыши... Заворачивает за угол и натыкается прямо на Уиттмора, что стоит там в своей идеально отглаженной белой рубашке и разглядывает собственные ногти. Не смотри, не смотри, не смотри... - И долго ты будешь дуться? У него стрелочки на брюках такие идеальные, что тошно смотреть, а ботинки начищены почти до зеркального блеска. Его хочется облить мутной жижей, зачерпнув из канализации, и макнуть мордой в унитаз. - Мне похуй, Джексон. И проходит дальше, стараясь не вдыхать его запах, от которого сносит крышу. - Ты же пиздишь... - Хватает его за плечо, вминает в шкафчики. Айзек пытается отвернуться, но эти глаза - серые, как блестящая от яркого солнца сталь с зелеными крапинками, как брызги травы... - Ты же стонешь в голос, когда я просто касаюсь тебя, Айзек... Ты же любишь, когда я целую тебя, когда делаю так... и вот так... Он стягивает с Лейхи куртку, и быстрые пальцы ныряют под футболку, скользят по животу, поглаживают плоские соски. Перед глазами темнеет, и Айзек, закусив губу, шагает в сторону, убирая с себя эти руки... - Мне похуй, Джексон. Если ты искал Стилински, он все еще в кабинете химии. А я пойду, пожалуй... - Ты же не хочешь этого, Айзек. Не хочешь уходить! Я же слышу твоего волка, чувствую его, он хочет меня, Айзек! Ты хочешь! Выкрики в удаляющуюся спину, шаги затихают, и Джексон со всей дури лупит кулаком в стену, мечтая то ли пробить ее насквозь, то ли сломать свою гребаную руку... - Ничего не было, кусок идиота... не было ж ничего... - Шепчет искусанными губами, впечатывает в стену кулак опять и опять... - Джексон... - Стайлз подходит неслышно, баюкая перебинтованную руку у груди. Что еще то случилось? - Мы должны что-то сделать, Джексон... - Да, мы должны, - выдыхает Уиттмор, дергая парнишку за плечи. Тот губы облизывает и лупает глазами в недоумении. - Должны пойти до конца, Стайлз. И обхватывает губы губами, ловя судорожный выдох Стилински, глотая вкус чернил и острого кетчупа, лимонада и мятно-перечной жвачки...