Американская роза

Broods — Mother & Father

Гарри очень хорошо помнит первый раз, когда они пошли на концерт вместе. Луи купил билеты на фестиваль в Лидсе, потому что Гарри очень долго рассказывал о том, как здорово было бы увидеть The Killers на сцене. Это была их первая поездка без мам или сестёр; Луи не терпелось побыть взрослым, даже если он все ещё был привязан к своей маме. Всё казалось новым и неизведанным, и их молодость не оставляла места какого-либо рода неуверенности. Гарри был юн, ему едва исполнилось пятнадцать, и Луи, будучи старшим, пообещал Энн, что присмотрит за её сыном. Они должны были приехать туда ради The Killers, но, как только они оказались в центре толпы, окружённые эйфорией множества криков и беспричинного счастья, Гарри понял. Он никогда не осознавал этого раньше, но голос Луи менялся. Гарри никогда не думал о том, как должны функционировать чувства. Ты никогда не спрашиваешь себя, почему ты видишь вещи именно так, как видишь их, это просто происходит. Луи начал подпевать мягким оттенком розово-красного, а закончил ярко-алым, и Гарри попал в сеть эмоций Луи, вызванную его голосом. Он всегда слышал концерты каким-то необычайным образом. Там, где люди слышали вопли и крики, Гарри видел всплеск разноцветных голосов, смешивающихся в сияющий пузырь, мелькавший перед его глазами, затмевая все чувства. Голоса помогали Гарри почувствовать себя живым, таким живым, как никогда прежде. Он думал, что голос его мамы, детский розовый, был самым лучшим в мире, но теперь, когда он услышал цвет криков толпы… Чёрт, это было потрясающе. Тем не менее, когда Луи пел тем вечером, блеск разноцветного превратился в мягко-бежевый оттенок, давая свободу голосу Луи светить цветом, который Гарри с нетерпением жаждал узнать. Он пел очень громко, было легко заметить удовольствие на его лице; и Гарри слушал, как цвета меняются и затрагивают не только его мысли, но и душу тоже, порождая в нём такие чувства, которые не мог создать никто другой. Затем всего этого стало слишком много, оно поражало его. Он не привык к такому количеству захватывающих эмоций, сколько было внутри него. Он был переполнен; ему неожиданно стало не хватать воздуха. Он схватил Луи за плечо, и тот повернулся к нему. — Хаз, ты в порядке? — сказал он, и Гарри не мог ответить, потому что он не мог объяснить это. — Лу, я слышу слишком много цветов, — бормотал он, хватаясь за руку Луи, прежде чем свалиться с ног, потеряв устойчивость. Луи поймал его за талию. — Что? — Цвета, — задыхался Гарри. — Останови цвета, Лу. — Хаз, ты что, под кайфом? — Нет! — Гарри запнулся, закрывая глаза в отчаянной попытке остановить шум. Он всё ещё помнит, как перегружено себя чувствовал, как потеряно. Сильное желание рыдать от отчаяния росло в его груди; он не хотел ничего, кроме того чтобы Луи обнял его и никогда не отпускал. — Останови это. Пожалуйста, Лу, останови. Спой мне. Его мышцы болели, и он почувствовал странное покалывание в своих онемевших руках. Он попытался досчитать до десяти, глубоко дыша, чтобы успокоить сверхчувствительное тело. — Хаз? Что происходит? Господи боже, ты в порядке? — Нет, я не могу… — выдохнул Гарри, задыхаясь из-за собственных слов. — Я не знаю. — Хаз, я… — Пожалуйста. — Хорошо, хорошо, сосредоточься на моём голосе. Как он звучит? — Красный, — выдохнул Гарри, зарываясь лицом в шею Луи. Он рыдал, как беззащитный щенок, и Луи был достаточно умен, чтобы не задавать никаких вопросов, даже если у него их были тысячи. — Хорошо, сосредоточься на моём красном, котёнок. Ты слышишь его? — Да, — пробормотал Гарри. Это был первый раз, когда он взял во внимание аномальный аспект своего слухового восприятия. Он расслабился и использовал свои минуты мудро, чтобы поразмыслить и прийти к выводу, что какая бы у него ни была сила, она не являлась нормальной. Слышать в цветах не было нормально. — Пойдём отсюда. Я понял тебя, кудрявый. Луи прижал его крепче, прорываясь через толпу, пытаясь убраться подальше от музыки. Гарри плакал, плакал до тех пор, пока они не пришли в свою маленькую палатку, где Луи накрыл его одеялом и поцеловал в щёки, пытаясь помочь ему почувствовать себя лучше. Музыка всё ещё мелькала перед глазами Гарри в флюоресцентном безумии, но в то же время нежно-красный голос Луи звучал в его ушах, так что он мог расслабиться немного. — Уже лучше, котёнок? — спросил Луи спустя некоторое время тишины, его нежные пальцы чертили рисунки на коже Гарри. Младший парень, сидевший у него на коленях, кивнул головой. — Спасибо, Лу. Я не знаю, что со мной произошло. — Не беспокойся, — прошептал он, гладя его спину своей рукой. — Хаз… Что ты имел в виду, когда сказал, что слышишь много цветов? Младший посмотрел наверх, чтобы обнаружить встревоженный взгляд Луи, прикованный к нему. Он прижался ближе к его телу, сжимая в руках рубашку и делая из себя самый маленький шарик. — Именно это, — пробормотал он, покусывая большой палец. — То есть… Я слышу в цветах. Я… Это не нормально, да? — Нет, милый, — тихим голосом сказал Луи и затем поцеловал его в висок. Они были молодыми и влюблёнными, сексуальная ориентация не имела большого значения. Луи не делал грандиозного события из того, что обнимал Гарри. — Это не нормально. Расскажи подробнее. — Я не знаю, как это объяснить, — сказал Гарри, поднимая голову и вытирая слёзы тыльной стороной руки. — Просто… Я слышу цвета. Я имею в виду, я не знаю… Я, наверное, не знаю, как слышат все люди. Издаётся звук, и я слышу цвет. — Хаз, это… Безумие, — сказал Луи, сбившись с толку. — То есть, звуки звучат как… Звуки. Я не знаю, как объяснить это. — Я тоже не знаю, как это объяснить, — прошептал Гарри хриплым голосом. — Я… Я теперь умру? — Гарри, не утрируй, — фыркнул Луи, закатывая глаза. Он попытался найти удобное положение. — Эй, иди сюда. Луи отставил одеяло в сторону и расстелил спальный мешок. Гарри внимательно следил за его движениями широко раскрытыми зелёными глазами; как только Луи закончил, он спросил: — Лу, а где другой мешок? — Нет другого мешка. Мы спим вместе. Иди сюда, дурачок. Гарри не жаловался, когда они пытались поместиться в маленьком спальном мешке вместе; конечности переплетены, тела прижаты друг к другу. Как только он оказался в безопасности рук Луи, он вздохнул и сказал: — Так я не умру? — Я вполне уверен, что нет, Хаз, — заверил Луи, целуя его в макушку. — Тем не менее, я могу сказать, что твоя способность необычная. — У меня всегда так получалось, — выдохнул Гарри, уткнувшись лицом в грудь Луи. — Я… — Он подумывал рассказать Луи, что его голос был единственным, чей цвет менялся, но затем решил промолчать. Этого было слишком много для одного дня. — Это первый раз, когда ты испытываешь что-то вроде… Вроде панических атак? — Хм, да. То есть, я не люблю многолюдные или шумные места. Мой отец… — Гарри не продолжил, позволяя остальной части предложения повиснуть в воздухе. — Твой отец? Гарри попытался ответить на другой аспект, который подразумевал этот вопрос. — Я боюсь. — Не нужно. Мы можем поговорить с твоей мамой и выяснить что с тобой, ладно? — Ты будешь рядом? — робко спросил Гарри. — Всегда. Я всегда буду рядом с тобой. Гарри до сих пор помнит, он помнит, как они провели ту ночь в объятиях друг друга, Луи шептал в его ухо нежности, пока Гарри в конечном итоге не уснул. Позже они обнаружили, что Гарри имел степень сенсорной перегрузки из-за своей синестезии. Слишком много определённых цветов или неправильный тон по отношению к другим тонам в цветовой гамме вызывали потерю его внутреннего контроля, повышая страх и беспокойство. Расстройство Гарри, как правило, слишком обостряло его чувства, подводя его к состоянию, когда тело было слишком восприимчиво, а сознание затуманено цветами. Ему никогда не приходилось волноваться об этом, потому что Луи всегда присматривал за ним после того случая. Всё это заставляет Гарри задуматься, кто они теперь друг другу? Каким видом испорченной дружбы они стали? Он пытается уйти в сторону от этих мыслей, заходя в Skype. — Неужели мой брат наконец-то вспомнил, что у него есть сестра! Улыбка Гарри расширяется, как только он видит изображение его старшей сестры, появляющееся на экране ноутбука, на ней надеты очки, а волосы завязаны в пучок. — Привет, Джемма, — говорит он, ухмыляясь. — Прости; ты тут единственная, кто живёт в Америке. — Кто может винить меня с такими родителями, как у нас, — дразнит она, поднимая брови. — Справедливо, — отвечает он, кивая. Он берёт коробку апельсинового сока и пакет рисового печенья из мини-бара и устраивается на своей кровати в отеле с ноутбуком на коленях. — Итак, расскажи мне всё о своей внезапной поездке, — просит Джемма, повторяя за братом в получении пакета снэков. — Я говорила с мамой, и она сказала мне, что тебе нужно личное пространство, поэтому ты поехал в Ливерпуль. Там хорошо? Это правда, что тебя выгнали из колледжа? — В Ливерпуле мило, — кивает Гарри, слушая розовые оттенки голоса сестры, пока она жуёт и говорит. — И да, я бросил колледж. Бизнес — не моё призвание. — Ну, я знала это прежде, чем ты туда поступил, — говорит Джемма, закатывая глаза. — Судя по всему, наш отец — нет. — Это всё, что Гарри говорит о своём отце, и Джемма, кажется, не замечает его боль, потому как она продолжает говорить. — В Ливерпуле всего лишь мило? — И красиво. А ещё тут холодно. — Что насчёт Битлз? — Я буквально сегодня приехал, Джемс, у меня совсем не было времени что-нибудь посмотреть. Здесь он лжёт, и он знает насколько дерьмовый он лжец, поэтому Джемма сразу же начинает что-то подозревать. — Ты ведь не сделал этого, да? Гарри понимает о чём говорит его сестра, но делает вид, что нет. — Сделал что? — спрашивает он, делая драматически огромный глоток сока, чтобы скрыть свою нервозность. — Ты сделал это! — восклицает Джемма, вздыхая. — Ты приехал, чтобы увидеть Луи! Гарри знает, что его лицо, вероятно, красное, как помидор, но он пытается держаться. — Ну, да, я сделал это. Что ты от меня хотела? Делать вид, что он здесь не живёт? — Заткнись, Хазза. Ты не обманешь меня, идиот, — говорит она, закусывая нижнюю губу. Она сползает по стулу, шумно выдыхая и скрещивая руки на груди. — Ты отправился в Ливерпуль только ради Луи, не так ли? Вся эта «поездка, чтобы освежить мысли» — абсолютная ерунда. — Джемма. — Гарри пытается перебить её, но она уже слишком зла, чтобы её перебивали. — Гарри, не притворяйся, что ты не провёл последний год будучи абсолютно несчастным из-за того, что он тебя бросил. Ради бога, этот парень всё испортил, он причинил тебе боль. — Он никогда не бросал меня, потому что мы не были вместе. — Гарри ненавидит говорить это, но это правда. Хотя на вкус всё равно горько. — Неважно! Он разбил тебе сердце, Гарри. Он сказал тебе, что он натурал, ради всего святого, — рычит Джемма, размахивая руками в воздухе. — Если он в самом тёмном в мире шкафу, это не твоя проблема. — Это моя проблема. Он любит свою семью так сильно, Джемс, но его семья, — он прерывается, чтобы сглотнуть. — Его отец говорил ему… ужасные вещи. Это ранило Луи и до сих пор ранит. Он думает, что разочарует свою мать, если он… гей. — Гарри говорит резко и серьёзно на этот раз. Джемма была единственным человеком, кто знал о проблеме Луи, из-за откровения Гарри, которое он произнес ей, когда был пьян и ему было грустно, откровении, о котором он до сих пор жалеет. — Он не хочет этого, Джем. Каждый раз, когда он говорит мне, что он натурал, его голос звучит настолько выразительным темно-бордовым оттенком, что это у меня идет озноб по телу. Он молча просит о помощи. — Темно-бордовый означает, что он лжёт? — спрашивает она, и Гарри кивает в подтверждение. — Я не привыкла к твоей синестезии. Она такая странная и запутанная. Гарри игнорирует боль в животе, зная, что Джемма не имела в виду ничего неприятного. Он слишком чувствителен к своему расстройству, и Луи был единственным, кому удавалось понимать его проблему и кто старался сделать всё лучше. — Я не знаю, Гарри, чего ты от меня ожидаешь? Я не доверяю ему. Почему ты должен ему помогать? — заканчивает она, устало вздыхая. — Потому что я слышу изменения в его голосе, — просто говорит Гарри. — Потому что я могу слышать его ложь и правду в конкретных цветах. Всё это должно что-то значить. — Значит, — кивает Джемма. — Это значит больше, чем я хотела бы принять. — Джемс, не забывай, что Луи для меня сделал, — говорит Гарри в очередной раз. — Он был рядом, когда мама хотела отправить меня к врачу из-за моего нарушения; он был рядом, когда отец кричал на меня. Он всегда помогал мне почувствовать себя нужным, когда никто этого не делал. Я знаю, что ты тоже волнуешься обо мне, но ты в Америке, между нами океан. Луи был моим ангелом. Он всё ещё им является. Джемма не кажется потрясённой этим признанием. — Ты всё ещё любишь его, не так ли? Гарри считает, что ответ очевиден, но говорит в любом случае. — Люблю. Люблю каждой частичкой себя. Джемма кивает, зная, что если она планирует бороться с чувствами Гарри, она уже заранее проиграла битву. — Он попросил меня остаться. — Остаться где? — спрашивает она, хмурясь. — Здесь, в Ливерпуле. Мы поговорили немного. — И как? Гарри знает, что Джемме действительно очень трудно поменять своё мнение о Луи, но она пытается, и он любит её за это. Несмотря на то, что она действительно замечательная сестра, их отношения основаны только на разговорах в Скайпе. Насколько сильно они бы не любили друг друга, их связь слаба. Гарри нужен кто-то, кто всегда был бы рядом с ним. — Это было… Немного неловко поначалу, — полагает Гарри, прикусывая язык. — Ну, малыш помнит, что он разбил тебе сердце, ему просто обязано быть неловко. Гарри играется со своей нижней губой, сжимая её между длинными пальцами, в то время как его мысли блуждают где-то ещё. — Он пригласил меня позавтракать завтра. — Попытайся быть осторожным, Гарри. Я не хочу, чтобы тебе снова было больно. — Этого не произойдёт, Джемма, — на полном серьёзе уверяет Гарри. — На этот раз, я остаюсь. Я остаюсь с ним, по крайней мере в качестве его друга. Луи заслуживает кого-то, кто никогда не потеряет в него веру.