Американская роза

Zedd feat. Foxes — Clarity

Дела идут прекрасно. Луи делает глубокий вдох, кладя телефон на раковину, опираясь одной рукой на холодный мрамор, его уши гудят в мертвой тишине, наполняющей каждый уголок дома. Его взгляд прикован к воде, капающей из крана, разбиваясь о белую керамику. Он смотрит на своё отражение в зеркале и пытается убедить себя, что дела идут прекрасно. Прошла неделя с тех пор, как он навестил Марка. Одна неделя, и конечно же он ещё не признался в своей ориентации, но это же ещё не значит, что дела не идут хорошо. С ним всё в порядке, ладно? Луи не чувствует себя незащищённым сейчас, конечно же нет. Он осознает, что его поддельная жизнь находится под угрозой Марка, потому что теперь тот знает, но конечно же это его ни разу не пугает, верно? Луи не замечает всплеск надежды в Гарри каждый раз, когда он смотрит на него, надежды на будущее, где они смогут быть вместе, где в голосе Луи больше не будет звучать тёмно-бордового оттенка. Конечно же это не убивает Луи изнутри, потому что он знает, что дела идут прекрасно. — Чертовски прекрасно, — рычит он, горько улыбаясь своим ироничным мыслям. Прекрасно, всё просто прекрасно. — Луи? Голос матери приводит его в чувство, когда она открывает дверь. — Мам! Джей входит в ванную, неся ящик с бельем для стирки. Она явно не ожидала найти своего сына в доме так просто. Луи пытается выдавить улыбку для неё, но его мышцы не реагируют на запросы мозга. — Что ты здесь делаешь, дорогой? — спрашивает она смущённо. — Я думала, что ты в студии. Луи кивает, оборачиваясь, чтобы вымыть лицо холодной водой. — Я был там. Но у меня немного закружилась голова, так что я вернулся, чтобы вздремнуть. Луи не осознавал, насколько легко ему лгать. Даже если это какие-то мелочи, вроде фальшивого оправдания. Правда никогда не приходит ему в голову первой. И лишь простое понимание этого пугает его, потому что он не лжёт Гарри, но этого недостаточно. Дела идут прекрасно. — О, бедный мальчик, — бормочет Джей, проводя рукой по грязным волосам Луи. — Тебя записать на прием к врачу? Луи не нужен врач, ему нужно вернуть свою свободу и безопасность лжи. Он доверяет Гарри всю свою жизнь; и не поймите его неправильно, он знает, что если Марк поговорит с Джей о признании Луи, это не потому что он предатель или что-то вроде того, это только потому, что он является хорошим отцом. Однако дело в том, что Луи не хочет, чтобы он говорил. Он хочет, чтобы Марк смог забыть всё, что тот говорил ему. — Нет, спасибо, мам. У меня просто сильно болит голова, — отказывается он вежливо, пытаясь перевести тему. — Тем более мне уже не нужно так волноваться о Лиаме, — говорит он, освобождаясь от руки матери. — Гарри может замещать меня. — О, да, я знаю! Это замечательно, правда? — Джей улыбается счастливо, кивая головой. — Он сказал мне вчера. Я так рада, что вы вдвоем теперь работаете вместе. Он также сказал, что ищет новый дом, я думаю, это здорово. Это так, но одновременно не так, думает Луи. Он не хочет, чтобы Гарри был вдали от него, они спали вместе почти каждую ночь до сегодняшнего дня. Гарри не задаёт вопросов, не пытается повесить ярлыки на него, он просто хочет быть маленькой ложкой Луи, и Луи не хочет, чтобы это прекращалось в ближайшее время. Он не может принять мысль о том, что Гарри не будет рядом, он уже жил так однажды и не хочет повторять. Жить без Гарри больно, физически больно. — Да, мне стоило бы сделать то же. Джей смеётся, но Луи не понимает почему. — Я думала, что ты тоже переедешь к нему. Ну, ты знаешь… Нет, Луи не знает. Почему его мама думает, что он настолько дотошный, что ему нужно переехать с Гарри? Кроме того, почему его мама так права? — Нет, мам, Гарри нужно личное пространство. Ложь. Луи такой слабовольный лжец. Сама концепция личного пространства звучит так бессмысленно, людям нужно личное пространство, когда у них есть что-то, что они должны скрывать от других, а у Луи нет совершенно ничего, что он хотел бы скрыть от Гарри. Тем не менее, он всё ещё скрывает свою ориентацию. Всё ещё слабый. — Гарри не выглядит так, будто ему нужно пространство, когда он с тобой, — говорит его мама, закатывая глаза. — Но, что ж… береги себя, дорогой, у меня есть обезболивающее в комнате, если оно тебе понадобится. Боже, на этой планете действительно есть кто-то, кто не знает, насколько болезненно они друг в друга влюблены? Его мать покидает ванную, захватывая грязные полотенца, оставив Луи одного наедине со своими тревогами. Он отправляется прямо к своей кровати, куда заваливается абсолютно подавлено, чувствуя тяжесть мира на плечах. Ситуация должна была улучшиться, после того как он навестил отца, не ухудшиться. Он закрывает глаза и засыпает на короткое время с мыслями о прекрасных зелёных глазах и легких поцелуях с Гарри. Он просыпается от телефонного звонка, зарываясь лицом в подушку. Вздыхая, он смотрит на номер абонента. Его мальчик. Он протирает глаза, пытаясь немного проснуться. — Хаз, привет. — Лу. Луи не нужно слышать это дважды, чтобы понять, что Гарри плакал. Он чувствует, как что-то застревает у него в горле при мысли о том, что он плакал. Его так легко довести до паники, когда дело касается Гарри. — Котёнок, ты в порядке? — Как твоя голова? — перебивает его Гарри, всегда беспокоящийся о Луи. — Со мной всё нормально, неважно. Что случилось, милый? — Я, — начинает он. Его голос хриплый и немного слабый, совершенно очевидно, что он плакал долгое время. — Лу. Я… позвонил своему отцу. — Что? Вот он ублюдок, — возмущается Луи, но быстро извиняется. — Прости. — Я его сын, Лу, — говорит Гарри. Сердце Луи начинает быстро биться в груди. Он сворачивается калачиком, телефон прижат к уху, как если бы он пытался окружить себя голосом Гарри. — Просто… Он был груб со мной. Как всегда. Я сказал ему, что остаюсь здесь и работаю с тобой… — объясняет он, заикаясь. — Я… Он сказал, что ты используешь меня ради своей выгоды; что ты беспокоишься обо мне только из-за своей музыки. Он сказал, что иначе ты бы не смог выдержать моё… Моё мышление и цвета… всё это, знаешь? Он пытается засмеяться, но его поддельный смех ломается в конце и превращается в тихие рыдания. «Иногда родители могут так сильно испоганить жизни своих детей» — думает Луи. — Хаз, милый, ради бога, не слушай его. Твой отец — мудак, я бы скорее умер, чем использовал тебя для своих личных целей. — Это всё, что может сказать Луи на эту тему. Мнение Дэса даже не заслуживает того, чтобы они его обсуждали. — Ты знаешь, как много ты для меня значишь, сколько бы я отдал, чтобы видеть тебя счастливым. Ты слышишь мой голос, котёнок, ты знаешь, когда я лгу. Чёрт, Хаз, не слушай его. Я… хочу тебя, мне нужно, чтобы ты был рядом со мной, и не из-за личных причин. Ну, да, из-за личных причин, но не… Бизнес. Больше, чем… Неважно, пожалуйста, не обращай внимания на своего отца-мудака. — Он не такой… Ужасный. Я знаю, что он не плохой человек, — шепчет Гарри, и Луи задаётся вопросом, как в этом мире он может быть таким милым. — Он просто… Эгоистичный. — Ты уверен? — Абсолютно, — подтверждает Гарри решительно. — И я остаюсь здесь, потому что это моё место. Создание музыки — это моё дело. Но… Я не знаю. Луи кусает нижнюю губу, понимающе кивая, хоть Гарри и не может его увидеть. — Ты бы хотел, чтобы он нормально к этому относился, я понимаю. И в конце концов он будет. Он твой отец, Хаз, дай ему время. — Луи игнорирует боль в груди, когда произносит это. Родители понимают, все отцы понимают, за исключением Троя. — То, что ты сделал, было очень храбро, котёнок. Я счастлив, что ты, наконец, разобрался со своими проблемами. — Заткнись, Лу, — говорит Гарри, и Луи может почти почувствовать ухмылку в его голосе. — Ты из нас храбрый. Ты рассказал Марку о своих страхах, вот что значит храбрость. — Я… — Луи не знает, как ответить на это заявление, потому что, даже когда он сделал это, он не чувствовал себя действительно храбрым. — … Наверное, это так. — Да, Лу. Я так горжусь тобой. — Взаимно, — отвечает он, переворачиваясь на кровати, оказываясь лицом к потолку. Они ещё немного болтают о разных вещах, пока Луи не замечает, что настроение Гарри намного смягчилось. — Уже лучше? — мягко спрашивает Луи, как если бы пытался избежать разрыва хрупкого сердца Гарри. — Да, спасибо, — кивает Гарри на той стороне телефона. — Твой голос всегда помогает мне. Я люблю красный. Луи хихикает в обожании от того, как Гарри дарит ему абсолютно новый иной мир, где нет таких уж больших проблем. — Всегда красный. — Всегда, — шепчет Гарри. — Как твоя песня. Американская роза. Луи усмехается. — Это не моя песня, глупый. Это наша песня. Наша Американская роза. Гарри хихикает в ответ на это своим очаровательным смехом, похожим на смесь рождественских песен, теплого летнего бриза и чего-то, что Луи не может описать словами. Он любит своего мальчика очень, очень сильно. — Эй, Лу, ты не против, если я пойду в бар с Найлом сегодня? — спрашивает Гарри, и Луи удивлен тем, что он просит у него разрешение. Они никто друг другу, у Гарри есть право делать всё, что ему захочется, не задавая вопросов. От этой мысли ему становится немного больно; Луи хотел бы быть кем-то другим, кем-то лучше, чем он сам, так, чтобы Гарри мог бы попросить его сходить с ним выпить как настоящая пара. — Он наблюдал за мной, когда я разговаривал с отцом, и теперь настаивает, что я должен развеяться и очистить голову от мыслей… — Гарри, ты можешь делать всё, что пожелаешь, — прерывает его Луи, говоря с жесткостью, непривычной для него, когда он разговаривает со своим мальчиком. Дела идут прекрасно. Каминг аут не должен быть таким уж быстрым. Дела идут прекрасно. — Я знаю, Лу, но… Я просто хотел, чтобы ты знал. Гарри настолько зависим от Луи, что это просто несправедливо. Дела идут прекрасно, продолжает повторять Луи; но сейчас они не так хороши, как раньше. Теперь, когда он поговорил со своим отцом, у него нет никаких оправданий, чтобы продолжать скрываться; его отец был ясен: ему нужно бороться. — Мы не вместе, — шепчет Луи дрожащим голосом, прикрывая глаза. Гарри отвечает не сразу. — Я знаю. Но… Мне всё равно хочется быть уверенным в том, что ты хорошо относишься к тому, что я делаю. Мне нравится чувствовать, что ты волнуешься обо мне. — Я волнуюсь. Очень сильно, котёнок, — убеждает он шепотом. — Иди и проведи хорошо время. Ты это заслужил. — Лу, — останавливает его Гарри, прежде чем у него остается шанс окончить звонок. — Ты же знаешь, что я не против, если ты не раскроешься в ближайшее время, да? Я не слышал в твоём голосе темно-бордового оттенка уже очень давно… Этого достаточно. Луи не понимает, как Гарри развил в себе эту странную, но чудесную силу чтения его эмоций, даже несмотря на то, что он никогда о них не говорит. Гарри видит цвета, когда Луи не видит ничего, и это значит для него так много. Луи хочет коснуться, почувствовать его, и это причиняет боль на расстоянии. — Спасибо. Повеселись, котёнок. — Спасибо, Лу, — отвечает Гарри. Он находится в студии звукозаписи, но Луи кажется, будто он на другом континенте. Он настолько вне его досягаемости. — Мне пора идти. — Может, я тоже куда-нибудь схожу. С Лиамом, — добавляет он, и хотя его разум кричит «мы друг другу никто», он чувствует, будто спрашивает разрешение, он хочет иметь одобрение Гарри. — О, это здорово. — Это не здорово, и Гарри пытается подделать радость, Луи замечает это. — Я не буду никого трогать, дурачок, — смеётся Луи, немного освобождаясь от напряжения, и затем вздыхает. — Я как бы… Только твой. — Я знаю, — Луи нуждается в нём, так сильно нуждается. — Я люблю тебя, Лу. Пока. Луи задерживает дыхание, слыша эти слова, слова, которые Гарри говорил ему прежде так много раз, даже не задумываясь, открыто выражая свою любовь, не имеющую границ. Гарри с Найлом где-то пьют пиво и проводят время как два нормальных парня, пока Луи лежит на кровати и пялится в потолок. Как два нормальных парня, не как Луи. Он так сильно хочет быть нормальным, он так устал от своей лжи, и он не хочет быть темно-бордовым для Гарри больше. Он видит, как Гарри светится, как солнце, и чувствует себя подавлено, потому что он, вероятно, ждёт Луи. Он заслуживает чего-то намного более хорошего, он заслуживает иметь надежду на что-то большее, чем просто тихие поцелуи и тайные объятия ночью. Он хватает телефон и, не задумываясь, звонит Лиаму. Он собирается напиться до тех пор, пока не забудет своё имя. — Луи, дружище! Что?.. — Сегодня ночь пятницы, — прерывает его Луи. — Пошли в клуб. Лиам не задаёт особо много вопросов, когда Луи предлагает. И он рад этому, потому что он не в настроении объяснять то, каким дерьмом он сейчас себя чувствует, и как это отстойно. Как только они входят в клуб, Луи не раздумывая движется к бару и просит шот чего угодно, что бармен решит ему дать. Это не остается незамеченным Лиамом, который невзначай подходит к своему другу. — Эта внезапная потребность в алкоголе не имеет ничего общего с Гарри, не так ли? Луи берёт шот и выливает в себя напиток, даже не спрашивая что это. Алкоголь жжёт его горло; он зажмуривает глаза, чтобы остановить едкую жгучую боль. — Ну же, Луи, — Лиам толкает его немного дальше, садясь рядом с другом. — Я могу притвориться, что мы пьяны, могу притвориться, что не вспомню этот разговор завтра. Лиам смотрит на Луи с выражением на лице, которое трудно расшифровать. Он не уверен, испытывает ли он жалость к Луи, должно быть да, но также и что-то большее, будто он знает, что является свидетелем чего-то действительно особенного. — Я не могу, — шепчет Луи, и это большее, что он когда-либо говорил кому-то, кроме Гарри. — Гарри любит тебя, Луи, — говорит Лиам, одновременно заказывая пиво. — Я знаю, что ты это знаешь, но неплохо бы напомнить. Ты даже не представляешь, как ты важен для этого малыша. Гарри — замечательный человек. — Я знаю. Он замечательный, я — нет, — бормочет Луи, царапая ногтями деревянную стойку. — Не говори ерунду. Ты замечательный, — спорит Лиам, похлопывая по спине. — Ты действительно хороший парень, тебе лишь нужно разобраться со всем своим дерьмом. И, — он берет шот Луи прежде, чем тот может выпить его, — напиваться — не лучший способ решать проблемы, знаешь? — Иди нахуй, Лиам Пейн, — выпаливает он раздраженно. Он уходит и присоединяется к разговору девушки Лиама и какой-то случайной группы пьяных весёлых девушек. София милая, и она говорит об их лейбле так, будто они продюсируют The Rolling Stones. Луи весьма горд своей компанией, поэтому когда он напивается достаточно, то начинает болтать о славе нахождения в музыкальном бизнесе. Лиам должен заставить его замолчать, потому что здесь есть несколько инди-исполнителей, теперь пытающихся привлечь их внимание; и он настоял, что эта ночь не была рабочей, это была ночь для хорошего проведения времени. Луи закатывает глаза, но замолкает, так как он не в настроении встречаться лицом к лицу с какой-нибудь настойчивой группой. — Окей, как скажешь, Лиам. — Кто-то зол и пьян. — Ни то и ни другое. Он приглашает случайную девушку на танец, ведя её за руку в центр танцпола. Затем он замечает цвет её платья. Красный. Нет, не красный, это оттенок чего-то, что почти похоже на Американскую розу. Дело в том, что Луи не знает, как он это сделал, но он сделал это. Он написал и сочинил песню, которая смогла выразить его любовь к Гарри, и назвал её «Американской розой», потому что помнил, что Гарри говорил об этом особом оттенке красного. Он не планировал, чтобы песня звучала Американской розой. Тем не менее, это произошло. Девушка трётся об его промежность, не обращая внимания на тот факт, что Луи совершенно не возбужден в данный момент. Он прочищает горло и шепчет: — Я скучаю по нему. — Прости, что? — спрашивает девушка, наклоняясь к Луи так, чтобы он смог прошептать ей на ухо. Он собирается ответить, но затем слышит знакомые аккорды начинающейся песни. Голос Foxes наполняет клуб, пока Zedd заставляет его сердце биться быстрее с нарастающей мелодией. Щепотка гордости вспыхивает в Луи, напоминая, что они сделали это, они работали с ней. Луи замирает посреди танцевальной площадки, текст песни плывёт в бесконечном океане его хаотичных мыслей. Он больше не чувствует окружающих его тел, так же как не слышит звуков, всё, что он слышит — это вопрос Foxes: «если наша любовь — трагедия, почему ты — моё лечение?» — Мой рассудок, — шепчет Луи, пока припев бьётся в его ушах, ослепляя его на секунду, когда образ Гарри наполняет его мысли. — Что? — снова спрашивает девушка в замешательстве. Разочарование — это всё, что настигает её, когда Луи произносит: — Я скучаю по своему парню. И да, они не бойфренды, они далеки от этого; но боль в груди абсолютно опустошает, душит его. Единственное лечение — это он, его мальчик, его Гарри. — Ты что, гей? Да, он гей, он чертов гей, и почему это вообще имеет значение? Это так глупо, что Луи должен признаваться в своей ориентации, каминг аута вообще не должно существовать. Все сексуальные ориентации должны быть равными, какая разница встречается ли Луи с девушкой, с парнем или с кем-либо, в кого бы он ни влюбился. — Да. Очень гей. Звуки отзываются в его теле, посылая вибрации по всем органам. Foxes продолжает задавать один и тот же вопрос, молотком ударяющий по сознанию Луи. Почему он — его лечение? Он убегает из эйфории толпы, пытаясь найти спокойный уголок в клубе. Он достаёт телефон и сразу же звонит Гарри, умоляя его приехать и забрать его. Его ангельский мальчик приезжает к нему, и Луи любит его, любит его так сильно. Гарри освобождает его от толпы людей и направляет к машине, держа крепко за талию, чтобы тот не упал. Он не задаёт никаких вопросов, хотя Луи знает, что хочет их задать. Поездка домой проходит тихо, Луи держит Гарри за руку так крепко, что тому, наверное, больно, но иногда боль даже не имеет значения. — Хаз, — зовёт Луи сиплым голосом, пока Гарри ведёт. Он смотрит на него мельком и застенчиво улыбается. — Да, Лу? — Ты мой рассудок. И если он цитирует Foxes, кого это волнует? Как только они оказываются у Луи дома, то пытаются быть крайне осторожными, пока поднимаются по лестнице. Голова Луи гудит, и Гарри предлагает ему принять душ, чтобы немного прояснить его опьяневший ум. Луи соглашается, но не успевает даже добраться до душа, как опускается на колени перед туалетом, и из него выходит весь алкоголь, который он пытался запихнуть в своё тело. Гарри прижимается к нему, убирая с лица жирные спутавшиеся волосы. — Я люблю тебя, — шепчет Гарри, когда Луи заканчивает, помогая ему встать и промыть лицо холодной водой. — Мне так больно видеть, как ты страдаешь, Лу. Луи так сильно любит Гарри. Помывшись и переодевшись в свежую одежду, он падает на свою кровать. Он оставляет достаточно места для Гарри, чтобы тот заполз к нему; пока что Гарри сидит, скрестив ноги, и позволяет Луи опустить голову ему на колени, проводя рукой по его волосам. — Хаз, — мурлычет Луи, его глаза закрыты. Касания пальцев Гарри мягкие, как пух, когда он проводит по его коже. — Тсс, тебе нужно отдохнуть. Луи так сильно доверяет Гарри. Это, наверное, безумие, но он бы отправился на край света с ним, если бы Гарри попросил довериться ему. Он доверил ему свой самый личный секрет, его тёмно-бордовый всегда был их секретом. — Я доверяю тебе, — говорит Луи не к месту, просто чтобы укрепить их связь. — Я тоже тебе доверяю, Лу, — отвечает Гарри. — И это не потому, что я слышу цвет твоего голоса. — Нет-нет, ты не понимаешь, — упорно уверяет Луи, и он всё ещё пьян. — Я не хочу, чтобы мой папа знал, что я… Это такое дерьмовое чувство. Но ты… Ты всегда знал, и меня это не беспокоит. Луи не открывает глаза, потому что он не чувствует себя достаточно хорошо, чтобы встретиться лицом к лицу с реальностью и разочарованием на лице Гарри. — Это к лучшему, Лу. — Нет. Я чувствую себя хуже. Гарри, вероятно, не знает, что ответить, потому что он так ничего и не произносит, пока спустя время не шепчет ему на ухо еле слышным голосом: — Я люблю тебя. Всегда. Усталость побеждает в Луи, он сворачивается в клубок на коленях Гарри, чувствуя его теплое и безопасное тело рядом со своим. Гарри укачивает его, как младенца, напевая «Американскую розу», их песню, их маленький секрет. Храбрость похожа на любовь, думает Луи. Они оба питаются надеждой. Надеждой на будущее, надеждой на лучшие возможности. Надежда. Наутро Гарри не лежит в его объятиях. Луи в кровати один, и даже несмотря на то, что он находит милую записку со словами любви от Гарри, ему хочется плакать. С ужасным самочувствием от похмелья и болью в мышцах он переодевается в свежую одежду и спускается вниз. Все в сборе. Джей. Дэн. Сестры. Его семья не знает, но может узнать в любой момент. Луи чувствует себя беззащитным, атакованным угрозой разоблачения. Вся его защитная оболочка может быть разрушена одним из слов Марка, она разрушится, если тот решит заговорить об этом. Луи беспомощен. Он садится за стол, пока его мама кладёт перед ним тарелку с яичницей, разговаривая с девочками о школе. Физзи рассказывает какую-то шутку, которая кажется смешной всем, кроме Луи. У Луи возникает чувство, будто он не является частью сцены, которую наблюдает. Он чувствует себя аутсайдером своей же собственной жизни; он знает, что спектакль достигает своей кульминации, но у него нет ощущения, что сценарий пишется им. Он не может предсказать будущее, он делает шаги вслепую без чёткого направления, и он не может взять Гарри за руку, чтобы тот направил его, потому что он даже не знает, где тот находится. Он чувствует себя так потеряно. Его мать поворачивается к нему, и Лотти шутит, все смеются, кроме Луи. Он тоже хочет посмеяться; но он не уверен, что знает свою семью так хорошо, как думал. Борись, сын. Жалкий твинк. Луи закрывает глаза, пытаясь заглушить голоса в голове. Борись, сын. Луи задыхается. Реальность так давит на него, что ему становится трудно дышать, он хочет попытаться ухватиться за что-нибудь, что-то, что поможет ему выжить. Он словно тонет; не имеет значения, умеешь ли ты плавать, твоё тело будет сопротивляться воде всеми своими силами, бороться ради подъема на поверхность, ныть от недостатка кислорода. Луи хватается за единственное, что всё ещё остаётся внутри его сердца, единственное, что никогда не было ложью: надежда. Надежда, питающая любовь, которую он чувствует к Гарри. Он открывает рот, его сухой язык, кажется, не поддается сигналам мозга. Он не чувствует своих рук, его мысли принадлежат кому-то другому, он не здесь, но в то же время, он именно на своём месте, окруженный поддельной жизнью, атакованный своей правдой. — Мама, — он смотрит на свою мать, фактически не видя её. — Я гей. Дела не становятся лучше. На самом деле, всё катится по наклонной.