***
Когда Битва Пяти Воинств закончилась, и дочь Трандуила, преисполненная печали из-за безответственного поведения нынешнего царя Подгорного Королевства Кили, уехала жить к своему родичу Кирдану Корабелу на морское побережье, она несколько недель провела в одиночестве. Вся ее семья осталась в Лихолесье, а Владыка Серебристых Гаваней был в отъезде. В один из бесконечных и одинаковых дней ее пребывания в этом поселении по велению Элронда приехал его первый советник. Линдир должен был передать какие-то сведения и личные письма своего Владыки. Но Кирдана не оказалось в своих владениях, и Линдиру пришлось задержаться в этих землях. Тауриэль была уверена: так распорядилась сама судьба. Если бы Корабел не уехал, и советник Элронда не задержался, возможно, Линдир никогда не увидел бы Тауриэль, день за днем одиноко встречавшую закаты на пирсе. И никогда не подошел бы к эльфийке, никогда не заговорил бы с принцессой и не увидел внутренний мягкий свет ее зеленых глаз, в который Линдир тут же влюбился без памяти. А она так и просидела бы в ожидании Кирдана или кого-то из своей семьи, а в конечном итоге просто уплыла бы в вечные земли. Домой, в северный лес, принцесса не желала возвращаться — уж больно много воспоминаний хранили зеленые кроны деревьев, стены родного дома и темницы дворца… В первый день их знакомства Линдир словно прочитал мысли Тауриэль, проникшись ее желанию света и тепла после всех горестей, что она пережила на войне и в последующие месяцы. — Говорят, Ариэн, майя, что управляет судном с последним плодом Великого Древа Лаурелин, хочет скоро уйти со своего поста, передав правление, — произнес Линдир в тот день, застав принцессу на закате. — Что вы имеете в виду? — переспросила Тауриэль. Каждый эльфенок в Средиземье знал историю Лаурелин и Телпериона — Древ Валар, что освещали Валинор, Эльдамар и Тол-Эрессеа. Серебристый свет давал старший из древ — Телперион, а Лаурелин светила золотым. И когда Моргот погубил древа, из последних плодов были созданы Солнце и Луна. Майа Ариэн тогда была избрана править ладьей, в которой поместили дневное светило, а ладьей Луны правил Тилион. — Я бы не был удивлен, если бы Ариэн передала ладью Солнца вам, — пояснил Линдир, мягко улыбнувшись. — Я не слишком ответственна для такой деятельности, — смутилась Тауриэль, однако эльфийка не могла не признать, что ей было приятно сравнение с майей. — Не скромничайте, прошу. Кирдан появился только на седьмой день после прибытия Линдира. И все эти дни советник Элронда не преминул составить компанию принцессе на пристани во время закатов. Они много разговаривали, делились своими мнениями на ту или иную тему. Тауриэль восхищалась тем, насколько глубокие и широкие познания скрывались в Линдире. Когда эльфу было всего несколько веков, он был простым менестрелем при дворе владений Элронда. Юный эльф интересовался очень многими вещами, часто сопровождал Владыку в библиотеке, часами изучая старинные фолианты. Многие сказания, которые Линдир исполнял под музыку, хранили в себе истоки истинных историй, однако эльф с жадностью поглощал все исторические данные, что сохранились в огромной библиотеке Элронда. Весь последний месяц осени Линдиру пришлось задержаться в Гаванях. И было ли то желание самого эльфа, удачно совпавшее с возможностями, или же иные причины скрывались за этим, но Тауриэль была рада, что он остался хотя бы на такое короткое время и продолжал увлекать ее историями и рассказами. Ведь принцесса, конечно, читала множество книг и даже занималась с учеными-эльфами при своем дворе, но большинство своих веков потратила на изучение военного дела и боевых искусств. И сейчас поглощала речи Линдира едва ли не с той же жадностью, как и он сам когда-то давно. И надо признать, эльфу это было очень приятно — он получал большое удовольствие, когда видел, с каким интересом Тауриэль вслушивается в его рассказы, и как горят ее глаза. В первый день зимы Линдир уехал в Имладрис. И Тауриэль почувствовала, как ее душа снова опустошается. Как будто вся радость, что подарил ей первый советник, с каждым днем утекала из эльфийки, как вода из треснувшего графина. Через год, Линдир снова вернулся в Гавани. И снова он провел здесь последний месяц осени. И так продолжалось многие годы, в течение которых были несколько писем, но радость долгожданной встречи, поддерживаемая томительным ожиданием, ни с чем не сравнится по своей силе. Через какое-то время Тауриэль вдруг осознала — она живет одним лишь Хисимэ*. Семья, конечно же, навещала юную принцессу. Отец, правда, приехал в Гавани всего лишь несколько раз. Тауриэль показалось, что Трандуилу не очень уютно в этом месте, да и с Кирданом у них были натянуто-дружелюбные отношения. Леголас одну половину своего времени помогал отцу в Лихолесье с границами земель, очищая леса от оставшихся паучьих гнезд, а вторую проводил с возлюбленной, которую часто приглашал в королевство. Поэтому в Гавани наведывался едва ли не в пару раз чаще Трандуила. А вот Анариэль часто возвращалась в свое родное поселение. По два, а то и по три раза в год. Дорога, к сожалению, была долгой, поэтому чаще приезжать она не могла. А в последние годы мрак и тьма вновь начали сгущаться, прислужники тьмы осмелели и все чаще отваживались вылезать из своих нор и нападать на мирное население. И Анариэль стала реже приезжать в Гавани. Но Линдир приезжал каждый год, неизменно.***
— Ты помнишь тот день? — спросила Тауриэль, когда Линдир нежно поцеловал девушку в висок. — Какой? Принцесса не ответила, а лишь провела рукой по шее, захватив пальцами тонкую золотую цепочку. — Конечно, помню, — прошептал советник и провел кончиком носа за ушком эльфийки, оставив невесомый поцелуй на остром краешке раковинки. — В тот день я потерял надежду. — Но потом она вернулась. — Верно… и вот именно тот вечер я навсегда оставил в своем сердце, как нечто волшебное, — произнес Линдир, а Тауриэль улыбнулась, прикрыв глаза.***
В год их одиннадцатого Хисимэ* эльф на закате отвел эльфийку в их любимое место — за песчаным настилом находился небольшой утес, где они сидели на каменном выступе, болтая ногами, окруженные лишь цветущим вьюнками камнем и бескрайними просторами Великого океана. — Почему ты так смотришь на меня? — улыбнулась Тауриэль, сидя на шерстяной подкладке, заботливо разложенной Линдиром на камне. — Как? — наигранно поинтересовался советник. — Как будто хочешь мне что-то сказать, но не решаешься, — с лица принцессы вдруг слетела улыбка, сделав ее изумительно похожей на свою мать — статную королеву Северных Земель. Он безмерно любил в ней эту черту — резко сменив безмятежное настроение на строгое выражение лица, Тауриэль смотрела на собеседника таким пронзительным взглядом, что кроме как сказать правду, тому ничего не оставалось делать. Линдир всматривался в ее глаза: насыщенного цвета турмалина ее очи, освещенные оранжевыми лучами закатного солнца, приобретали теплый оливково-ореховый оттенок. Эльф не мог насытиться красотой и глубиной ее глаз. Воспитанная отцом и братом без матери Тауриэль была очень закрыта. Для него она была самой прекрасной книгой, которую эльф никак не мог раскрыть. Бархатная зеленая обложка, огненные буквы, но содержание не поддавалось. Линдир не настаивал — он знал, придет время, и она сама расскажет ему то, что сочтет нужным. Сама захочет всем поделиться. Эльф понимал, что у принцессы была пусть и короткая, но уже наполненная болью и тоской жизнь. И он старался как можно скорее вытравить эту тоску из ее сердца. С каждой ее улыбкой, с каждым звонким смехом, советник делал еще шаг на пути к своей цели — к счастью Тауриэль. — Я хочу тебе кое-что показать, — наконец произнес Линдир, запуская руку во внутренний карман своей мантии. Через мгновение на раскрытой ладони эльфа оказался потрясающий красоты камень в золотой невероятно тоненькой окантовке. Цвет ограненного камешка, размером с воробьиное яйцо, было сложно назвать наверняка — он переливался с багряного в медно-красный, а когда на гладкую сторону попадал солнечный луч, камень становился гранатового цвета с желтоватым отблеском. — Это Грандидьер, — тихо пояснил Линдир. — Единственный в своем роде камень, способный менять цвета, подобно хамелеону. Он подстраивается под хозяина и приобретает цвет, который нравится или дорог ему. Смотри, — он мягко взял в свои пальцы ладошку принцессы и положил на нее украшение. К своему немалому изумлению девушка обнаружила, что камень изменил цвет с теплого желтовато-зеленого на холодный синий с сероватым оттенком, как небо после дождя. — В твоей руке он гораздо красивее, — грустно произнесла Тауриэль. — Это неправда, — улыбнулся Линдир. — Ты только посмотри, как он сияет, и как камень словно бы наполнился серебром изнутри. — И правда, — согласилась принцесса, рассмотрев драгоценность поближе. — Очень интересная вещь, — она протянула камень Линдиру. — Нет, я хочу, чтобы он был у тебя. Это подарок, — он взял золотую цепочку и надел украшение на шею Тауриэль. Та провела рукой по камню и вдруг поняла, что дрожит, а воспоминания потоком хлынули в ее сознание. Памятка с гномьими рунами о том, что он вернется, серо-черный гладкий камень, которая она хотела выкинуть в бурлящую океанскую воду почти двенадцать лет назад. Но не смогла. Кили… Смахнув со щеки непрошенные слезы, Тауриэль рассказала Линдиру все — про ночь, проведенную около темницы гнома, про то, как спасла его жизнь, про обещание, про вспыхнувшие чувства между ними, которые оказались бы под запретом, про то, как от Кили не пришло ни одной весточки… — Вот почему я оказалась здесь. Мама поняла — еще немного, и мое сердце переполнится тоской, а душа перейдет в иной мир, — глухо закончила Тауриэль. Линдир молчал, не смея перебивать или вмешиваться в так рьяно прорвавшееся наружу откровение. Он только что смог прочесть одну главу многолистового фолианта под названием «Тауриэль», и это совсем не доставило ему тех эмоций, на которые он рассчитывал, когда так горячо желал узнать хоть что-то из глубины души принцессы Северного Королевства. А дочь Трандуила словно устыдилась своего откровения, как будто Линдир не был тем, кому стоило это говорить. Весь месяц она вела себя отстраненно, еще сильнее вгоняя Линдира в непонимание и отчаянье: неужели после той боли она все еще испытывает теплые чувства к тому гному? Были ли чувства настоящими? Есть ли до сих пор? Множество вопросов, ответов на которые не знала даже сама Тауриэль. На будущий год Линдир не думал приезжать в Гавани. Их двенадцатый Хисимэ* мог не состояться, однако судьба снова вмешалась и спутала все карты, что сама раскидала в безумном порыве. В год двенадцатого Хисимэ* на Средиземье напала ярость Ульмо: с неба все время лились дожди, мрачные тучи скрывали солнце на протяжении нескольких десятков дней. Урожая недалеко от побережья было мало, а моря и океаны бушевали так сильно, что ни одному кораблю не удавалось даже просто выйти в море, не говоря уже о путешествии. По всем поселениям, где не хватало еды, были разосланы гонцы из тех мест и государств, которые могли поделиться своим урожаем. Линдир прибыл в Гавани с небольшим отрядом, везшим на тележках из Имладриса провизию. Тауриэль встретила прибывших гостей в вечерних сумерках в одиночестве и, как только Линдир спешился с коня, кинулась к эльфу, стиснув его мощную спину в своих крепких объятиях. Удивленный советник, отметив про себя, что принцесса носила на груди его подарок, блеснувший серостью в отсвете лампады, прижал к себе эльфийку. — Ты насквозь мокрая, — произнес он, дотронувшись рукой до рыжих волос Тауриэль. — Ты тоже стоишь под дождем, — усмехнулась она, поднимая голову и не отводя взгляда от его серо-голубых глаз. Серо-голубых. Глаза, цвета дождя и облаков в пасмурную погоду. Глаза, цвета ее камня на шее. — Я скучала по тебе, — прошептала принцесса. — Я так боялась, что ты больше не придешь. Что я потеряла тебя навсегда. Я не должна была рассказывать тебе ни о чем тогда… — Тсс, — Линдир остановил лепетание девушки, мягко приложив указательный палец к ее горячим губам, — должна была. Я виноват в том, что надумал себе, так ни о чем тебя и не спросив… Тауриэль всматривалась в его глаза, не понимая, что тот имеет в виду. — Давай уйдем туда, где холодный дождь не будет литься на нас, — улыбнулся Линдир. Спустя какое-то время, когда небо, все еще затянутое тучами, совсем потемнело, а единственным источником света в небольшой зале был огонь, разгорающийся в камине, Тауриэль сидела в глубоком мягком кресле, укутавшись в теплый плед и держа в руках чашку с горячим напитком на основе вишневого вина. Линдир зашел в помещение уже переодетый с дороги. Он скользнул взглядом по не до конца высохшим волосам эльфийки, по ее рукам, судорожно сжимавшим чашку, и остановился на глазах, бегающих по его лицу. — Почему ты нервничаешь? — удивленно спросил советник, присаживаясь на корточки перед Тауриэль. — Я не знала, что думать… весь этот год я терялась в догадках, опасалась, что больше не увижу тебя после… — тихий голос эльфийки сорвался. Но, прокашлявшись, она продолжила. — Я боялась писать тебе письма, вдруг ты не ответишь на них… терять снова это так… больно… Вздохнув, Линдир, не произнося ни слова, забрал у принцессы чашку и отставил ее на невысокий столик, располагавшийся около кресла. Он взял в свои руки горячие ладошки Тауриэль и, глядя в глаза эльфийки, произнес: — Я никогда тебя не оставлю, — помедлив, он добавил, — просто не смогу. Принцесса удивленно округлила глаза, снова не совсем понимая, о чем говорит Линдир. Эльф улыбнулся, выпрямился и, слегка подвинув Тауриэль, присел рядом с ней на мягкое кресло. Оно было достаточно широким, чтобы поместить на сидении двух эльфов. И достаточно мягким, чтобы тем было удобно. — После того, как я услышал твою историю, произошедшую накануне и во время Битвы Пяти воинств, — начал советник, приобнимая эльфийку за плечо и ласково поглаживая, — я решил для себя, что ты окончательно и безнадежно влюблена в этого гнома, и время не помогло тебе забыть о нем. Тауриэль, — он посмотрел в ее зеленые глаза, — я так отчаянно привязался к тебе, таким теплым было наше с тобой время, когда я приезжал сюда. Не стану скрывать, я смиренно ждал того дня, когда ты расскажешь мне о себе, поведаешь свою историю, но я не думал, что она будет столь трагична, а после услышанного потерял всякую надежду на… — эльф осекся, неуверенно посмотрев на принцессу. — Линдир, — нежно улыбнулась девушка, — мой милый Линдир, — она провела ладошкой по щеке советника. — Как я виновата в том, что совсем запутала тебя своим рассказом, ведь я совершенно не правильно закончила его. Между мной и Кили действительно вспыхнули чувства, два дня были наполнены волшебством… страсти, желания идти против всего мира, создав столь необычный союз. Мы были на грани смерти, каждое мгновение побуждало к тому, чтобы искать новую, прекрасную жизнь, и это был шанс. Но когда все закончилось, когда мы вернулись в родные дома, окруженные представителями своего народа… невиданное, но, скорее всего, ненастоящее чувство начало угасать. Он не написал ни словечка, ни разу не появился в Лихолесье в течение последующих шести месяцев, а я… не скрою, мне было обидно, горе жгло меня, а надежда не желала покидать, я искренне думала, что у нас все по-настоящему. Но, когда я прибыла сюда, я поняла, что скучаю не по Кили, а по тому волшебству, что испытала в те два дня. И, если честно, — Тауриэль издала слабый смешок, — не представляю, как бы я жила в темной пещере Одинокой Горы. Окруженная представителями совершенно другой расы, которую ненавидит мой отец… Отрезанная от света так любимых мною звезд мощными каменными сводами. — Твоя красота не должна быть заперта в пещерах, — категорично заявил Линдир, беря в руку ладошку девушки. — Она должна освещать эту Гавань в приветствии гостей. Принцесса смущенно опустила голову: — Я правда очень скучала по тебе, а страх потерять тебя сковывал мое сердце весь этот год. — Прости меня, — горячо прошептал Линдир на ухо эльфийке. — Я так виноват, я неверно воспринял твои слова, сделал поспешные выводы, я так виноват. — Главное, что ты вернулся, — тихо ответила Тауриэль. — И я так не хочу покидать тебя в первый день зимы… Принцесса выпрямилась и развернулась всем телом к эльфу. Линдир, облокотившись о спинку кресла, сидел в расслабленной позе, не сводя глаз с потемневшего взгляда Тауриэль. Она провела подушечками пальцев по его скуле, медленно спускаясь на шею и грудь эльфа. Отодвинув ткань его одеяния в сторону, девушка провела рукой по обнаженной груди эльфа. Линдир глубоко вздохнул, чувствуя как в его легких штанах, одетых под длиннополую накидку, становится теснее от каждого прикосновения юной эльфийки, а внизу живота завязывается сладкая истома. Едва девушка коснулась ткани его штанов на талии, он мягко остановил ее руку: — Тауриэль… — Двенадцать лет назад, когда ты уехал, я считала дни до второго Хисимэ*, — прошептала принцесса. — Я думала, что все пройдет, как было уже со мной до этого. Но я ждала тебя до последнего мгновения, до того, как твой конь не появился на горизонте в день второго Хисимэ*… и так каждый год, — она в упор посмотрела в серо-голубые глаза эльфа, зрачки которых уже порядком расширились так, что эльфийка могла видеть в них пламя огня из камина. Линдир резко подался вперед, накрывая алые губы принцессы поцелуем. Как давно он мечтал почувствовать их вкус, как давно жаждал проникнуть в ее рот языком, ощутить, как она с готовностью отзывается ему. Он провел рукой по ее нежной шее, поначалу несмело спускаясь ниже по ее спине, с которой упал плед. Но едва Тауриэль подалась к нему навстречу, негласно показывая, что хочет этого не меньше самого советника, Линдир опустил руки на ее бедра и помог девушке перекинуть ногу через него и сесть к нему на колени. Принцесса тут же, двинув бедрами, прижалась к нему, отчего советник едва сумел сдержать стон. Эльф кончиком языка прокладывал влажные дорожки по ее шее, изредка захватывая ртом кожу и оставляя на ней темные отметины. Он чувствовал, как она перебирает пальцами его длинные волосы, а сама девушка, откинув голову назад, шумно вдыхала воздух. Довольно быстро и ловко развязав шнурки на спине ее платья, Линдир спустил верхнюю часть одежды, обнажая небольшую грудь принцессы с возбужденными розовыми сосками. Он тут же накрыл губами каждую твердую горошинку по очереди, поигрывая с ними языком, чем вызвал череду томных стонов Тауриэль. Эльф чувствовал, как она уже в нетерпении сжимает его бедра ногами. Эльфийка изнывала от закручивающегося внизу живота водоворота желания, раз за разом неосознанно потираясь о пульсирующий возбужденный орган советника. Линдир, не переставая ласкать языком ее грудь, изредка переходя на ключицы и оставляя легкие следы от зубов, опустил горячие ладони еще ниже и забрался под длинную юбку платья, ведя подушечками пальцев вверх по бедрам девушки. Чем ближе он подбирался к самому мокрому и желанному месту эльфийки, тем сильнее она сжимала ладонями его плечи. Когда он впервые дотронулся двумя пальцами до ее лона, Тауриэль напряглась и резко выдохнула, понимая, что она близка к тому, чтобы навсегда лишиться своей невинности. Нежно водя пальцами, Линдир понимал, что принцесса сильно возбуждена и абсолютно готова принять его. Физически. Эльф посмотрел на Тауриэль, которая, тяжело дыша, нависла над ним, почти полностью укрыв их шатром своих длинных рыжих волос: — Ты уверена? — Да, абсолютно, я очень этого хочу. В доказательство своих слов, а может для того, чтобы отвлечься от единственного неприятного момента, Тауриэль склонилась к лицу Линдира и поцеловала его в слегка раскрытые губы, глубоко проникая языком и страстно блуждая им внутри, притягивая советника к себе руками за плечи. Он немного приподнял девушку, чтобы быстро спустить вниз легкие штаны. Освобожденная из тесноты твердая плоть приняла вертикальное положение, касаясь головкой влажных женских лепестков. Он, положив одну руку на девичье бедро, быстро и плавно опустил принцессу на свой орган. По реакции дрогнувшей эльфийки, Линдир смотрел, на какую длину нужно опускать девушку, давая той время привыкнуть к нему. Через несколько плавных движений признаки боли на лице Тауриэль исчезли, и она сама начала опускаться до основания, закрыв глаза и глухо постанывая. Контролируя движения девушки, не желая причинять сильный дискомфорт, Линдир покрывал поцелуями шею и ключицы принцессы, подававшейся грудью навстречу эльфу. Он снова ласкал ее соски, одновременно чувствуя, что близок к разрядке. Тауриэль негромко соглашалась, когда чувствовала, как головка достигает самой чувствительной точки внутри нее. И после пары особенно глубоких проникновений, она вдруг впервые в своей жизни ощутила ни с чем не передаваемое чувство эйфории в своей голове, дыхание при этом остановилось, сердце пропустило пару ударов, а по всему телу прошел сладкий разряд, уходивший к низу живота и заставивший внутренние мышцы резко сокращаться. С ее именем на устах эльф закончил вслед за принцессой. Еще не вернувшись в реальность, чувствуя остаточное головокружение от переполнивших ее эмоций, Тауриэль медленно, при помощи Линдира, слезла с эльфа и расположилась рядом в мягком кресле, положив голову на плечо советника. Он укрыл ее пледом и, перекинув руку, прижал к себе, нежно поцеловав ее в висок. — Я и представить не могла, что бывает так хорошо, — произнесла Тауриэль, отдышавшись. — Тебе не с чем сравнивать, — улыбнулся Линдир. — А мне и не нужно сравнивать, — решительно ответила принцесса. — Все должно быть именно так, — она немного повернулась, чтобы видеть лицо Линдира. — Я чувствую это, и я хочу, чтобы так было всегда. Искусанные губы советника растянулись в мягкой улыбке. — Я полюбил тебя с первой встречи, — произнес он, сверкнув светлыми глазами. — Я заглянул в самую глубину твоих глаз и понял — ты меня никогда не отпустишь, я навсегда был пленен. — Обещай мне всегда быть рядом, — эльфийка сжала его руку. — Обещай, что не разобьешь мне сердце. Вместо ответа Линдир впился в ее припухшие губы, словно через этот поцелуй хотел передать то, насколько сильно он влюблен в принцессу, ибо слов, которые могли бы полностью передать его чувства, не было.***
Спустя пять с половиной десятков лет, в день, когда королевской семье пора было возвращаться домой, Тауриэль стояла на смотровой площадке башни, а ее темное платье развевалось на ветру вместе с огненно-рыжими волосами. Но на душе у эльфийки было еще мрачнее, чем в окружающем ее мире. Зеленые глаза, обращенные на юг, на бескрайние поля и леса, туда, где за холмами и множественными лигами лежала земля Имладриса, горели внутренней злостью, а яростные слезы успевали высыхать на ветру прежде, чем касались эльфийских щек. Тауриэль стояла там уже очень давно, с тех самых пор, как в полдень Линдир вместе с Гильмарилионом уехал в Ривенделл. — Бельчонок, — обратилась к дочери Анариэль, тихо подошедшая сзади, — нам пора ехать… — Сегодня наш семьдесят седьмой Хисимэ*… — произнесла принцесса. — И он уехал, не дождавшись первого дня зимы… У меня плохие предчувствия, nana (мама). Конечно, последние десятки лет Линдир приезжал в Гавани не на месяц, он гостил во владениях Кирдана, бывало, по нескольку месяцев. Но они с Тауриэль все-равно считали те Хисимэ*, которые они провели вместе. Анариэль обняла дочь и ободряюще провела рукой по ее щеке: — Не тревожься понапрасну, дитя мое. Впереди долгий путь… Тауриэль знала — иногда мама говорила загадочно, и понять истинный смысл слов удавалось не сразу. Вот и сейчас юная принцесса не знала, что имела ввиду королева: долгий путь домой, в Северный Лес или долгий путь к приобретению счастья или же его кончины. Но спрашивать девушка не стала, время покажет, что хотела сказать Анариэль. _________________________ *Хисимэ — Ноябрь (эльф.)