II. Лето. В отрыв
„Ты мне по цвету…“ Е. Смитиенко
Ангелы оказались не промах и устроили все как полагается. Мы с Юной подружились, и моя жизнь стала веселой и яркой. Не то чтобы сумасшедшая блондинка наколдовала (хотя в ее магических способностях я не сомневалась), просто ее появление придало мне новых сил. Она, собственно говоря, вообще не имела свойства учить кого-то уму разуму или лезть с советами, а лишь помогала расправить крылья и оторваться от земли. Юна принесла с собою много чудес и радостных открытий. Много воздуха и света. Будучи ангелом, хотя и сильно одичавшим, она с легкостью могла вытворять такие вещи, за которые мне первое время хотелось ее убить. Например, звонила мне в пять утра и громко желала в трубку доброго утра. Не знаю, когда она спала и спала ли вообще, но в рассветные часы в ней кипело столько энергии, что хватило бы на революцию в небольшом городке или на выработку электричества для снабжения какого-нибудь завода. Однажды, когда я осмелилась выключить телефон, она заявилась прямо ко мне в гости с огромным букетом ромашек. Когда я, вырванная из сладкого сна, увидела ее шкодливую мордашку, то чуть не отхлестала ее этим самым букетом. Однако вместо драки мы сели на велосипеды и прокатились по городу. С тех пор я полюбила утро и на удивление легко просыпалась. Но самым прекрасным стало мое возвращение к живописи. В доме снова запахло красками и творчеством. Откуда-то ко мне забегал лишний часик, а то и сразу два или три и, взяв под руки, эти часики вели меня писать „Дерево ароматов“. Юна находила эту картину гениальной и прочила славу. Ко всему прочему она была единственным человеком, с кем я могла вести беседы на тему изобразительного искусства. Об этом она знала очень много, а чего не знала, то просила рассказать меня и слушала очень внимательно. Мне всегда было безумно приятно что-то вносить в ее мир. Помнится, Андрей никогда ни о чем подобном не просил, а если слушал, то лишь из вежливости и как можно скорее бежал от этой темы… Одну картину я подарила блондинке. Ей приглянулась какая-то ерунда — » Фрукты, летящие по лестнице вниз“, пустяк, написанный давным-давно. Но как горели ее глаза, когда я разрешила эти „Фрукты“ забрать! По словам Юны, из этой мазни можно было вычленить перформанс, что она впоследствии и свершила. Эти юнины перформансы, кстати, вызывали всегда одну и ту же устойчивую реакцию у публики — зажмуриться и прошептать » о Боже“. Если я рисовала кистью на холсте, то актриса своим телом прямо в воздухе, и результат этого художества частенько переходил в откровенное безобразие и приводил к обморокам, нервным содроганиям или вызову полиции. Самым безобидным ее перформансом была » Чувствительная земля“, когда на Юну, изображающую землю, два десятка человек сыпали мусор, окурки и даже петарды… Еще происходили » Коллективные растления“, » Консервирование литературы“, » Стояния на правде“ и другие будоражащие воображение выходки. Сначала я думала, что девушке не нужно ничего кроме эпатажа и дурной славы, но впоследствии изменила свое мнение, — Юна не преследовала эту цель. Она, смелая бунтарка, бросала вызов миру, била по щекам забывшихся в угаре, будила смирившихся… Она напоминала людям о том, что нужно жить и дышать. О далекой свободе и силе духа, которая давно сгинула в бездумном потребительстве, эгоизме, страхе перед властью или ненависти ко всем, кто не вписывался в систему. Юна меняла метафизику пространства. Одна или в компании подобных. Талантов у нее вообще были полны закрома, и таланты эти давали о себе знать в самый неожиданный момент. От этого-то я привязалась к ней так крепко… Мы виделись нечасто, но каждая наша встреча не походила на предыдущую. Сегодняшний ее звонок застал меня уже на выходе из дома. И это непременно сулило что-то занимательное. Блондинка приглашала пойти на танцы в субботу. На какую-то вечеринку на открытом воздухе за городом. Предложение мне понравилось, хотя она опять толком не объяснила, куда мы поедем. Она никогда ничего не объясняла, — » пятый дом слева на такой-то улице“, » встретимся у фонтана “ или сакраментальная фраза » жди моего появления в семь часов“ обычно завершали нашу договоренность. Но удивляло даже не это, а то, что Юна действительно появлялась из ниоткуда в нужное время и в нужном месте. То есть эта точка в пространстве могла быть где угодно, и она всегда в нее безошибочно попадала. На мои упорные просьбы раскрыть этот фокус она лишь с серьезном видом заявляла, что фокуса нет, и она перемещается силой мысли. Оставалось только в это поверить. В половине десятого я нарядилась и покинула квартиру. Чутье подсказывало, что Юна уже ждет. И она, правда, уже материализовалась — вышагнула откуда-то из-за угла, прямо из заходящего солнца, красивая как черт знает что. Выглядела она сегодня просто потрясающе. Наверняка, каждый, кто встречал ее этим вечером, испытал чувство немалого потрясения. Или благоговейного трепета. Юна из-за своего неземного вида напоминала дикую богиню из пантеона индийских божеств или инопланетянку, прилетевшую с другого конца галактики. На ней было облегающее платье, которое точно вырезали из куска холодного синего космоса. На груди, которая у Юны отсутствовала, неспешно тек Млечный путь, по бокам летели кометы, а талию опоясывали астероиды. Этот наряд вполне мог бы заменить любителям астрономии карту звездного неба. На ее руках и даже на правой ноге позвякивали тонкие браслеты. Блондинка накрасила губы алой помадой и взъерошила волосы. Я каждый раз дивилась, где она берет такие сумасшедшие одежды. Но Юна, не придавая этому особого значения, спокойно отвечала: „из шкафа“. Поэтому я просто любовалась ей. Почему-то очень скоро она спрятала свое платье под безразмерным черным пиджаком, надела на плечи рюкзак, где по ее словам „можно найти полмира“ и превратилась из Юны праздничной в Юну таинственную, — до места икс еще нужно было добраться, не растеряв волшебство. Мы отправились на станцию, сели на электричку и поехали куда-то далеко к буйным травам. Я помню, как поезд летел, напевая песню. Как мы сидели у окна и качались в колыбели. Юна без стеснения закинула свои длинные ноги на противоположное сиденье и пристально смотрела на убегающий город, закат украсил ее кожу розовым шелком. Полупустая электричка, странная девушка напротив, пейзажи за стеклом, — все слилось воедино и превратилось в любовь. Ту волшебную трепетную любовь, которая рождает саму жизнь. Еще недавно я безрассудно блуждала среди сугробов и камней, а сейчас внутренняя зима таяла, и всходы пробивались вверх. Я прорастала как цветок и жадно пила влагу. И все пыталась понять, как появление всего одного человека так меняет жизнь. Какая сила свела нас в парке и пробудила меня от спячки в уютной норке… Ведь это самое замечательное, когда появляется тот, кто делает тебя лучше. Даже не так! .. Ты сам хочешь стать лучше! Ты сам вдруг выпрямляешься и идешь сносить плотину, чтобы позволить внутренней реке свободно течь… Постукивали колеса, и ангелы, что незаметно расселись по всему вагону, улыбались, глядя на нас… Замечтавшись, я чуть было не пропустила нужную остановку. Юна едва успела спасти меня от закрывающихся дверей. Мы прибыли на маленькую станцию „Клубничные поля“ в полном воодушевлении. Полей с клубникой, к сожалению, не обнаружилось, — видимо задачей этого оригинального названия служило заманивание людей и навивание приятных ассоциаций. Народ в изобилии гулял по красивой набережной, — в округе располагались дома отдыха и дачи. Свежий воздух ласкал наши лица, над головой покачивались от легкого ветерка высоченные сосны. Горожане, уставшие от суеты, находили здесь покой и умиротворение. Мы же были сегодня настроены покой уничтожить и вприпрыжку шагали к своей цели. На фонарных столбах как в сказке стали появляться указатели с надписью » На лучшую танцевальную вечеринку лета сюда“, и очень скоро стрелочки привели нас к танцплощадке прямо под открытым небом на берегу реки. Билетов никто не спросил, но меня это уже перестало озадачивать. Как же постарались организаторы вечера! Настоящие пальмы, кружево гирлянд, огромные светящиеся шары похожие на мини-копии планет; тысячи огоньков всех цветов радуги прыгали и кружились по дощатому полу и телам гостей, проектор показывал диковинный фильм на растянутом полотне — экране, а сама площадка неправильной формы сужалась с одной стороны и уходила почти к самой воде. Единственное и самое главное упущение, которое омрачало вечеринку — отсутствие музыки. Музыки, заставляющий людей прыгать конями, задрав хвост, и веселиться. На небольшом подиуме какой-то маленький человечек включал некий набор звуков, вяло колеблющий воздух. Донельзя скучный и пресный. Это не годилось даже для фона во время уборки. Посетителей уже набралось прилично, но никто из них не танцевал. Развлекались напитками. Кто-то слонялся босыми ногами по песку. Мы решили, что все интересное, должно быть, развернется позже и купили по стаканчику вина. Потом неспешно исследовали пространство. Прогулялись к воде, намочили ноги, вернулись и выпили еще. У Юны тут нашлось много знакомых, которые высказали недоумение по поводу происходящего. Стрелка часов перешагнула за полночь, но „лучшая танцевальная вечеринка лета“ не спешила начаться. Гости истомились в ожидании. Да и мы заскучали. — Какая откровенная халтура! — наконец воскликнула Юна. Ее лицо выражало праведное возмущение. Впрочем, я его разделяла. Казалось совершенно невероятным оказаться рядом с блондинкой и не получить все удовольствия. Но я не представляла, как изменить ситуацию. Зато это уже знала Юна. — Пора спасать положение, — заявила она решительно, — пора что-то предпринять! Я невольно вздрогнула, — » предпринять“ в понимании Юны как правило означало » что-то выкинуть“ И не успела я опомниться, как эта чудачка с рюкзаком в руках двинулась прямо к нерадивому ди-джею. Она нависла над ним и что-то коротко сообщила. Через минуту паренька сдуло. Юна, как ни в чем не бывало, встала за пульт, извлекла свой маленький ноутбук, с невозмутимым видом профи подключила его к микшеру и проверила звук. Все это произошло так быстро, что никто ничего не понял и принял за должное. И вот тут-то ворвалась музыка! Словно неистовый шторм! Нарождающаяся звуковая волна из огромных колонок одновременно ударила каждому прямо в голову, в самый центр удовольствия, и отозвалась там. Музыка, которой невозможно сопротивляться! Люди, пальмы, цветные шары, вспышки — все в миг задвигалось в безумном ритме. Я расхохоталась от счастья и нырнула в толпу танцующих. Я знала, что Юна настоящий меломан. Но умение проделывать с музыкой подобные вещи! Все, что звучало в ту ночь, было именно тем, что я любила, люблю и полюбила бы, однажды услышав… Пляски отпустили на волю тела и души и раскалили воздух. Юна подчинила себе ритмы. Она походила на священнодействующею шаманку, бьющую в бубен, а древнее племя и пришедшие духи вились у костра. Между переключением композиций она присоединялась к танцующим, и звезды с ее платья сыпались во все стороны. Мы держались за руки и прыгали до потолка. Точнее до неба, потому что потолка над нами не было… Небо всполошилось, луна выглянула из-за ночных облаков и, соблазнившись, покачивалась на мраморном черном танцполе. Волны бились о песок в такт беспечного рок-н-ролла. Жаркое лето кружилось вместе с нами в одном порыве, пока, наплясавшись всласть, не упало без чувств от усталости! .. Все стихло внезапно. Кончилось неожиданно, как и началось. Мы как-то вдруг засобирались домой. Юна вновь завернулась в свой бесформенный мешок, ее волосы опали на лицо. Я, должно быть, выглядела не лучше. В предрассветных сумерках после бурной ночи все выглядит иначе… Забавно, пропадать в заходящем солнце и возвращаться в восходящем… Я совсем не помню, как мы добрались до города и как расстались. Проснулась я уже в полдень в своей квартире. На полу, как небрежно скинутая змеиная шкурка, валялась моя одежда. В голове была приятная пустота. … За свежим июлем расцвел август. Спелый и сладкий, этот август двигал меня куда-то вглубь древнего леса, к тайным соблазнам. Ангелы совсем распоясались и слали мне один за другим странные сны. Мне снилось, что я опускаюсь в подземелье, а там, под корнями деревьев, есть еще один мир. Меня встречали волки и лисы, их влажные носы терлись о мои колени, звери ластились, как домашние кошки, и вели меня каменистыми тропами к озеру. Темно-изумрудные воды принимали мое тело, и тело, лишенное веса, неспешно покачивалось на зеркальной поверхности, и стаи мелких рыб проплывали между пальцами. Я видела силуэт девушки, который скользил тенью между ветвей и наблюдал за мной. Я знала, что это Юна, но никак не могла ее позвать… Я просыпалась полная неги и тревоги. А еще неподдельного ужаса. Утаивать от самой себя то, что я влюбилась в Юну, становилось с каждым днем все трудней. Влюбиться в девушку казалось мне чем-то из ряда вон, а влюбиться в такую девушку как Юна вообще немыслимым. Все вокруг внушали мне, что необходимо поступать правильно — получить правильное образование, создать семью с правильным человеком и родить много правильных детей. Это единственный вариант счастья. Правильного счастья. И я честно всю жизнь следовала этому благому завету, как вдруг за один только миг вся правильность разлетелась вдребезги… Блондинка с бритой головой снесла ее к чертям. Но зато теперь я впервые приближалась к счастью. Неправильному, неприличному и самому прекрасному на земле… Мне безумно хотелось узнать, где живет Юна, и что ее окружает в повседневной жизни. Воображение рисовало, что такие необычные личности как она непременно должны обитать в каком-нибудь необычном месте — на чердаке музея, в китайской пагоде, подземной пещере, в домике на колесах или на огромном дереве. Так бывает на стадии познавания объекта нежности. Не знаю, откуда это приходит и зачем, это любопытство, граничащее с глупостью. Какая, казалось бы разница, где живет эта блондинка. Да никакой на деле разницы…, но мне иной раз просто покоя не находилось. С самого детства я любила смотреть на людей. Могла посвящать этому занятию часы. Созерцать то, как они одеты и что несут в руках. Мир человека, по-моему, должен включать не только его тело и голос, но и все находящиеся рядом с ним вещи: наручные часы, ботинки или вид из окна квартиры. Я искренне верила, что человека просто невозможно постичь, не посетив его дом или не заглянув в гардероб. Я внимательна к деталям, умею хранить в памяти и точно воспроизводить в рисунках. И мои глаза, правда, в пол-лица, чтобы видеть ими все. Хотя мне и раньше делали комплементы по поводу красивых глаз, Юна была единственным человеком, кто раскрыл их тайну. И, конечно же, эта Юна, умеющая непостижимо проникать в тайны миропорядка, заглядывать в души и читать мысли, в один прекрасный день решила удовлетворить мой горячий интерес и пригласила в гости. Помнится, в своей манере. Мы катались на велосипедах по лесопарку вдали от города. Она меня невзначай спросила, умею ли я делать апельсиновый пирог. Я призадумалась и вспомнила, что пару раз пекла такой, и получилось вполне прилично. Юна сразу оживилась и сказала, что страсть как любит апельсиновые пироги, но с кулинарными способностями как-то не задалось; и если бы кто-нибудь пришел к ней в гости с данным блюдом, то она сварила бы вкусный кофе (единственное, что она умела варить) и показала бы какой-нибудь прекрасный фильм из ее коллекции. Мне затея сразу понравилась, и мы условились, что в выходные я приду к Юне печь пирог и смотреть кино. Юна жила недалеко от железнодорожного вокзала, как раз в той точке, где старый, загадочный пряничный город уступал место современным суетливым районам с огромными высотками и широкими проспектами. Историческая часть пряталась от рьяного натиска „хай тека“ за длиннющей кирпичной стеной, которую все в шутку называли китайской. Удивительно, что странную постройку, возведенную непонятно зачем, собирались сносить уже десяток раз, но дело всегда заканчивалось или скандалом, или чьим-нибудь недовольством, или тем, что у городских властей терялись деньги на это мероприятие. А еще течение времени по разные стороны стены отличалось своими особенностями. Старинный город с его бесконечным кружевом улочек и переулков, разноцветных домов плавающих в море зелени, с его театрами, музеями, фонтанами, изящными девушками в очках и с книгой подмышкой, совсем покосившимися избушками жил неспешно и размеренно. Он сам походил на воспитанного читателя листающего роман в уютной гостиной под абажуром. За кирпичной же границей все кишело, бежало, вечно опаздывая, громко разговаривало по телефонам, что-то друг другу продавало с серьёзным и напряженным лицом, сжимало челюсти, попадало в аварии на дорогих машинах и красовалось по вечерам галстуками и платьями. Я обитала на территории последних, хотя по своей природе совершенно не любила быстрый ритм. Я шла с автобусной остановки по указанным Юной ориентирам как вдруг увидела ее рядом с собой. В одной руке у блондинки был кулек с мукой, а в другой апельсины. Разделив ее ношу, мы свернули в тенистый двор и вскоре оказались у симпатичной салатовой пятиэтажки с огромными окнами. Из-за обилия стекла дом казался прозрачным и игрушечным. Мы поднялись на самый верх в сопровождении юниной постыдной, но уморительно смешной истории про забытую кастрюлю с манной кашей и вошли в ее обиталище. Это место казалось мне не то, чтобы священным, но совершенно особенным. И побывав в нем, я уж точно смогу стать ближе к загадочному и непостижимому миру Юны. Ее квартира состояла всего из одной просторной комнаты. Там почти не было мебели, только самое необходимое. Юну не обременял быт. Зато чего у нее водилось без меры — так это книг и дисков с музыкой. Книгами был набит стеллаж, они лежали стопочками на полу, столе, диване и повсюду. Мы вымыли руки и сразу принялись за стряпню. Вернее принялась я, от Юны здесь было мало толку. Блондинка же развлекала меня своей веселой чепухой, а когда пирогом уже запахло на весь дом, сподобилась сделать кофе. Мы посмотрели коротенький фильм про каких-то странных пиратов невидимого моря, уплетая за обе щеки приготовленное кушанье. Не знаю, как обладая таким хорошим аппетитом, Юне удавалось быть такой худой. Насладившись и насытившись, мы пили вино. Юна в деле всяческих алкогольных возлияний была легка на подъем, а мне в тот вечер не оставалось ничего другого как бросить дурацкие предрассудки и пуститься по ее стопам. Выяснилось, что вино, вкус которого я забыла много лет назад, весьма приятно и легко ложится на душу. Мы устроились прямо на полу среди раскиданных книжек, заходящее солнце плескалось в прозрачном стекле, напиток пах спелым виноградом, и золотистые пылинки затейливо и грациозно опускались на паркет. Я перебирала и разглядывала предметы, попадающиеся под руку, и все пыталась связать их с жизнью моей блондинки, разгадать, что творилось в ее душе при чтении Маркеса или прослушивании „Crystal Castles“, я примеряла наушники, сделанные из перламутровых больших раковин, и слушала шум моря, повязывала на голову ее цветастый платок, смотрясь в маленькое зеркало на стене. Я старалась запомнить каждый уголок окружающего нас пространства, все запахи и звуки, чтобы вновь и вновь возвращаться в него. И заклинала память запечатлеть самое прекрасное. Такое случалось при каждой нашей встрече. Я вдруг отвлекалась от всех разговоров и дел и начинала с неистовством и яростью запоминать все вокруг, жадно, словно вор, который хватает без разбору все понравившиеся вещи, я запихивала в память каждый сантиметр Юны, каждый ее взгляд, наши отражения в городских витринах, эхо наших каблуков в гулком переулке. Приходя домой, делала наброски в блокноте. Но все равно никак не могла вдоволь надышаться моей подругой… На этот раз Юна выдернула меня из созерцательности внезапно и беззастенчиво, она вытащила недопитый бокал из моих рук, одним глотком осушила его и, поставив рядом со своим пустым, заявила, что » мы уже порядком засиделись, и пора бы прогуляться, например, на крышу“ По крыше я гуляла в последний раз двенадцатилетней девчонкой. С одним озорным мальчишкой из соседнего дома. Мы тогда лихо забрались на верхотуру и с радостью обозрели город внизу, трубы заводов на горизонте, автострады и прочие прелести. Но удовольствие длилось недолго. Кто-то из бдительных соседей заметил нас за этой проделкой и поспешил разобраться. Не все соседи, помнится, слыли примерами тактичности и добродетельности, и поэтому, появившись на крыше, они принялись страшно нас ругать и угрожать милицией. Мой незадачливый кавалер пустился наутек, перемахнул на крышу рядом стоящего дома и скрылся из виду, я же испугалась перепрыгивать эту пропасть и осталась на растерзание злым соседям. Меня сдали родителям, и те не на шутку разошлись… С тех пор впечатления о крышах и некоторых мальчиках остались не самые приятные. Юна внимательно выслушала мою историю, покивала головой в знак солидарности и пообещала не бросать меня на крыше ни при каких обстоятельствах. Я поверила. От чего-то я верила ей всегда, даже когда речь заходила о самых сомнительных приключениях. Будто нас двоих закрывал невидимый защитный плащ, будто пушистые крылья обнимали наши плечи, и кто-то светлый поднимал нас над землей. С Юной не находилось места для страха, все получалось легко, просто и весело… А если бы и случилась беда, то Юна достала бы волшебную палочку и наворожила бы что-то хорошее… На мой шуточный вопрос, есть ли у нее волшебная палочка, она всегда серьезно утверждала: «есть„… Разгорячённые и опьяневшие мы выбрались на улицу. В созревшее лето, в прохладную тень каштанов и тополей. Прошли тихими тропками двориков, потом немного вдоль красной стены, где рядом с нами следовали наши длинные тени, обогнули железнодорожный вокзал и уткнулись в новенькую многоэтажку. Магнитных ключей от подъездной двери у нас, конечно же, не было, а бородатый консьерж охранял вход не хуже сторожевой овчарки. Мы немного подождали невдалеке и вскоре ловко пристроились сзади к обладателю ключей возвращавшемуся домой и попивавшему кефир из пакета. Так мы просочились вовнутрь и опрометью бросились к лифту, обогнав нерасторопного любителя кефира и озадачив строгого дедушку. Лифт за несколько секунд привез нас на двадцать пятый этаж. А потом мы преодолели еще несколько препятствий и как настоящие покорители вершин выбрались на нагретую площадку. На крыше нас встретил ветер. Он подлетел к нам и на радостях зацеловал. Растрепал наши волосы и погладил по щекам. Мои длинные локоны то взлетали вверх, то разбегались по сторонам. Хихикая, Юна ловила их и собирала в хвост, она почему — то решила, что распущенные волосы могут унести меня на небо. Голова приятно кружилась от высоты, открывшегося великолепного вида и счастья. — Юночка, мне так хорошо сейчас! Так хорошо! Что…! Что… — Что в штаны написать хочется! — закончила Юна мой восторженный чуть ли не вопль Она вся зажглась и засияла, персиковые веснушки танцевали на ее светлом лице. — Нет, дурочка! То есть…да! .. Почему ты все портишь?! От ветра, яркого солнца и смеха у меня слезились глаза. — Я ничего не порчу! Я украшаю картину! — Твои картины все как у Хуана Миро! -Скорее как у Дона Хуана! -Он ведь не умел рисовать, Юна! Мир вдруг начал медленно раскачиваться и менять форму, превращаясь толи в полотно сумасшедшего художника, толи в сон шамана. Мне почудилось, что если вдруг ноги не выдержат, то я не упаду на землю, а взлечу над ней. От волнения я обняла блондинку. Ее руки сомкнулись у меня за спиной. На миг наши ребра прикоснулись друг к другу на вдохе. Под ее футболкой не было белья. Лишь бледная кожа, украшенная причудливой россыпью родинок, а глубже — огромное горячее сердце. И вдруг все превратилось в свет. Сначала ослепительно белый он сменился на глубоко алый… Ее пальцы запутались в моих кудрях, атласная челка щекотала лицо. Губы открылись навстречу поцелую, и нежность понесла нас куда-то далеко, в запределье, где не существовало вопросов правильности или неправильности, где любовь уравнивала все и все прощала… Я очнулась, лежа на коленях у Юны. — Ты так внезапно заснула, что я еле успела тебя поймать. Знаешь, спать стоя хорошо получается у слонов, у людей не всегда. В замешательстве я тут же вскочила и растеряно уставилась на подругу. Она смотрела спокойно и приветливо. — Так ничего не произошло сейчас? — вздохнула я с облегчением. — Ну как сказать, где-то на планете произошло множество интересных штук, должно быть, но здесь — только десять минут твоего здорового сна. — Давно же я не пила ничего алкогольного… Надо же… Уснуть прямо на крыше… — Все в порядке. Я однажды, будучи в соплю пьяной, уснула в ванне и благополучно там переночевала. Ничего не ответив, я подошла к самому краю крыши и посмотрела вдаль. Город под нами прощался с медленно гаснувшим днем, воздух посвежел. Сон, этот волнительный миг, опустошил и одновременно наполнил меня. Нет, никакой не сон… Просто Юна воспользовалась моей слабостью и поцеловала меня взаправду, а теперь прикидывается, что ничего не произошло. Но зачем она это сделала? .. Или не сделала? … Или я провалилась в другой мир и подсмотрела других нас, что могли позволить себе целоваться на крыше? … Или мне так этого хочется, что чудится наяву? .. От последней мысли тело вздрогнуло и напряглось, словно меня раздели и хлестнули крапивой. — Дина, если что, я контролирую ситуацию, — прокричала блондинка с другого конца крыши, — ты можешь не бояться, мне еще так ни о ком так не нравилось заботься как о тебе! Я повернула голову и похолодела от испуга, — Юна стояла на самой кромке, балансируя между площадкой и пропастью в двадцать пять этажей. Один ее зеленый кед выделывал невидимые узоры в воздухе, а второй пытался держаться на бетоне. Вскоре одним легким движением она усадила себя на краешек крыши и жестом пригласила присесть рядом. Ее смелость, граничащая с безумством, пугала и восхищала меня. Юна относилась к любой опасности так, словно кошка с девятью жизнями. — Что же ты обманываешь, — сказала я с легким укором, подобравшись к ней поближе, —, а если бы ты упала на моих глазах… — Однажды я так и исчезну, — тихо проговорила Юна как будто самой себе. На долю секунды что-то изменилось в ее лице, оно еще больше побледнело. Где-то близко вскрикнула птица, взлетевшая в сумрачную высь с ветвистой антенны. Я обернулась на звук, а когда снова бросила взгляд на блондинку, она как и прежде была весела и беспечна — Ты что совсем не боишься смерти? — Нет, не боюсь. Я уже много раз умирала. И знаю, что это такое. — И что это? .. — Ничего. Потому что никакой смерти нет. — А что будет, когда я умру? — Ты проснешься и поймешь, что видела сон. Плохой или хороший. — А потом? — Будешь смотреть другой. — Так что же, по-твоему, выходит, что мы просто смотрим сны? — Ну вроде того. — Юна, а ты — мой сон, да? .. — Да. Меня раньше не было. — Когда раньше? — До тех пор, пока ты меня не придумала. Дина, просто в определенный период ты была… как бы сказать… очень одинокой и очень хотела, что бы я к тебе пришла. Поэтому я появилась. — Если это сон, то я не хочу просыпаться. Хотя мне кажется, что во сне я жила до встречи с тобой. В глупом сне. Там все было глупо. — А сейчас как? — Сейчас еще глупей, но мне это нравится! — Ну, отлично! .. Я осторожно потрепала Юну за руку и, пересилив себя, развернулась и перенесла ноги „за борт“. Теперь мы вдвоем сидели на краю, казалось, огромной Вселенной, смотрели вниз без боязни и любовались отрывшейся красотой. — Юн, мы с тобой как у Виктора Олеговича в книжках говорим, — засмеялась я и на всякий случай ближе прижалась к подруге. — Ну… мы же в эпоху развитого постмодернизма живем как- никак. А Виктор Олегович он все верно подмечает, хотя это все не он придумал. Все не так просто, как мы думаем. Все намного проще! — Но ведь нас окружает столько вопросов, на которые совсем не знаешь, как отвечать… — Да, Дина, меня до сих пор ставят в тупик некоторые вопросы. Ну не знаю я, как на них отвечать! Вот, например, вопрос женского врача: „Живете ли вы половой жизнью?“ „Да какая же это жизнь?! — хочется мне воскликнуть, — “ Влачу жалкое существование!» На съемной квартире у бабушки под прицелом ее зорких глаз особо половой жизнью не разживешься! Или в парке в ноябре — куда там! На самом деле я тогда еще сама себе не очень нравилась, ну и никому не нравилась по определению…Да, это было. Зато потом не жизнь, а сказка! Это я тебе расписывать не буду, пожалуй. А если допустить, что у меня взаимная любовь с девочкой. Взаимная половая любовь. Об этом тоже следует врачу рассказать? Или нет? Вот засада… — Желаю тебе успехов в общественной и личной половой жизни! — сказала я, и мы дружно расхохотались, болтая ногами в теплой августовской пустоте. Да, я смеялась, делая непринужденный вид, но от ее фразы про девочек у меня стало тесно в груди. Теперь у меня была уверенность, что Юна правильно поймет мои особенные чувства к ней. Сумерки сделались совсем плотными, на мир опустилась летняя ночь. Десятки красных и желтых светящихся точек неслись ручейками по руслам дорог. Одна за другой подмигивали и зажигались звезды. Мы сидели, обняв друг к другу. И так светло было у меня внутри, что казалось, если вытащить сердце из груди, то можно осветить им весь мир. Некоторое время мы молчали. Так часто случалось. Вдруг Юна наклонилась к моему уху и прошептала: — Ты сейчас светишься. Ты влюблена?! .. — Да! .. — В кого же?! — Ты ведь знаешь… Вместо ответа она легко коснулась губами моей щеки. Тысячи разноцветных бабочек взмахнув крылышками, устремились в ночное небо. Сердце не в силах больше томиться в грудной, но все же клетке, прожгло меня насквозь и прорвалось наружу. Звезды, огоньки, бабочки, все слилось и закружило меня. И лишь сильные руки Юны надежно удерживали от падения… Наш сладкий сон в обнимку уже ни одна сила не могла прервать… Так без оглядки я нырнула туда, откуда не возвращаются прежними. Опрометчиво ли, мудро ли я поступила, отдавшись своему прекрасному чувству, я не знала. Со мной случилось то, что некоторое время назад виделось вовсе недостижимым, — любовь. Я отпустила душу в полет, — пусть резвится вместе с ангелами среди облаков и птиц. Скомканная душа отряхнулась и стрелой унеслась ввысь… Да, любовь — это та самая сила, которая дарит свободу, миг, когда самолет отрывается от земли, когда ты становишься смелым. И если уж она настигла, то бессмысленно от нее прятаться. И влюбилась я именно в Юну, потому что у нее были ключи от всех замков. Она распоряжалась ими очень правильно — запирала сомнения и страхи и держала открытыми двери для созидания и творчества. Ведь совсем не обязательно переживать о том, в кого ты влюблен. Мужчина, женщина…в конце концов ты влюбляешься просто в человека, который освобождает тебя… В середине лета я ушла с ненавистной работы и в скором времени устроилась на другую. Опасения о том, что мне придется бедствовать, не сбылись. Теперь я вела уроки рисования в детском развивающем центре, окруженная беззаботными личиками и заляпанная красками с головы до ног. И всерьез подумывала о том, чтобы продолжить собственную учебу. Постепенно у меня нашлись и желающие приобретать мои картины, и новые друзья, и прочие возможности для самовыражения. Все, как говорила Юна, оказалось не просто, а намного проще. Но я не спешила делиться со всеми подряд новостями о переменах, да чтобы эти перемены и стали по-настоящему качественными, нужно было приложить немало усилий. Пока я двигалась лишь в самом начале пути. В свете солнечного утра, пока еще не стемнело, и опасности не успели подкрасться.