Проклятие дома Вернон

В коридоре ярко искрились блестящие подвески в настенных бра, прикрученные к стенам, отделанным темным, благородным деревом. Весь пол закрывал пушистый ковер, ласковый даже на вид. В воздухе витал запах изысканно-утонченных духов. Чрезвычайно прекрасно, но абсолютно неуместно для старого, полуразрушенного дома. – Я боюсь, – Анри клещом вцепилась в руку Ксавье, не желая сделать ни шагу дальше. – Анри, – юноша постарался как можно теплее улыбнуться подруге. – Нам надо выбраться. Идем. – Д-да, ты прав, я все понимаю. Но я боюсь, – Генриетта посмотрела на Ксавье и беспомощно улыбнулась: – Я постараюсь. – Вот и молодец. Пошли. Ковер мягко пружинил под ногами, только вот идти по нему было неуютно. Каждый шаг – осторожно, пробуя ногой, прежде чем наступить, как по болоту. За одной из дверей раздался игривый женский смех и все вокруг затопило ароматом роз. Огромных белых роз, распускающихся одна за другой на большом зеленом кусте, растущем прямо перед входом в дом. Медленно, лепесток за лепестком, обнажая сладкую и такую заманчивую сердцевину… Ксавье зажмурился и потряс головой. В висок впился гвоздь боли – как и всегда бывало во время мигрени, вызываемой проклятыми розами. Несколько вздохов, чтобы утихомирить бьющуюся в виске боль, и Ксавье открыл глаза. Лампы стали намного тусклее, доски обивки потрескались, ковер покрылся залысинами потертостей, а голоса – их не было слышно. Как и запаха роз. Ксавье оглянулся на друзей. Анри замерла изящной статуей около одной из дверей, с восторгом глядя на что-то. А Бертран… Его нигде не было видно. – Анри! – Ксавье резко дернул девушку за руку, пытаясь вырвать из транса. Генриетта мечтательно моргнула, еще раз и недоуменно воззрилась на крепко, до синяков держащего ее за руку Ксавье. – А где?.. – не закончив фразы, Анри растерянно оглянулась. – Вот именно – где Бертран? – излишне резко спросил Ксавье. Ему хотелось схватить Анри за плечи и потрясти как следует, чтобы выбить муть из взгляда и жестов. – Отпусти, мне больно, – съежившись, жалобно отозвалась девушка, все еще плохо понимая, что происходит. Буквально секунду назад она была… Где она была? Анри не могла вспомнить, осталось лишь ощущение, что ей было очень хорошо, так хорошо, как никогда в жизни. Ксавье медленно разжал пальцы. – Журнал Бертрана. Доставай. Девушка посмотрела на свои руки, силясь вспомнить, что случилось после того, как Бертран раздал всем журналы. Кажется, она взяла его в руки. Потом, когда спускались с лестницы, кому-то отдала, а потом… Анри оглянулась. Комикс валялся на полу, издевательски раскрытый прямо на середине. На пожелтевших листах медленно проступали новые картинки. Анри с Ксавье столкнулись головами, пристально всматриваясь в нарисованное. Вот Бертран смотрит в окно на чердаке. С лампой в руке спускается по лестнице. Нахмурив брови, оглядывает коридор, нерешительно смотрит вдоль коридора, куда ушли друзья, и… И сворачивает куда-то вправо. – Что ж ты делаешь, исследователь гребаный… – простонал Ксавье. Неужели Бертрану оказалось мало тайн и загадок, до которых он всегда так охоч, и он повелся на еще одну?! Кусая губы, Генриетта быстро перелистнула страницу. Новые картинки принялись наливаться темнотой черной туши – медленно и величественно. – Быстрей, быстрей, быстрей… – беспрерывно бормотала девушка, пока Ксавье пытался опознать хоть по каким-то признакам, где же сейчас находится Бертран. – Он… Он что, вернулся обратно? – Анри нервно перевернула страницу обратно. Чердак – на первой странице. И вновь чердак – на второй. Первая – вторая. Чердак – и опять чердак. – Постой, – Ксавье прихлопнул мельтешащую страницу, чуть порвав ее при этом. – Смотрим дальше. Вторая картинка – крохотный Бертран, оставив лампу на полу, сосредоточенно двигал мебель – то ли искал что-то, то ли пытался освободить себе место. Третья – Бертран в недоумении смотрит вокруг и подпись под картинкой: «Где лампа?». А на том месте, где на второй картинке порвалась бумага, на третьей проступил чернильной темнотой разрыв. – Это… – голос Анри дрогнул, и они, не сговариваясь, кинулись к лестнице на чердак. На чердаке предсказуемо никого не оказалось, а на четвертой картинке на Бертрана наступали со всех сторон полчища крыс – больших, каждая размером с собаку, постепенно сжимая круг вокруг вопящего «Помогите!» человечка. – Твою ж мать… Какой же я идиот! – простонал Ксавье, вглядываясь в рисунок. – Роза! Дай мне розу! Анри судорожно выпутала из волос цветок, неизвестно каким чудом продолжавший держаться в рыжих кудрях девушки. – Так, – Ксавье выдохнул. – Тише-тише-тише… Ты только держись… Алая капля крови из проколотого пальца расплылась в углу картинки – подальше от Бертрана, а вокруг него появилась коряво нарисованная решетка. – Теперь возвращаемся. Идем направо. Коридор казался изможденным. Если бы он был человеком, то можно было бы сказать, что из него высосали жизнь, оставив валяться почти-трупом с серой кожей, торчащими ребрами и впавшими щеками. Дверь справа от лестницы вела не в комнату и не в кладовую. За ней открывался новый коридор. Если первый можно было назвать трупом, то этот скорее был склепом или могилой. – Что там? – бросил через плечо Ксавье, осторожно идущий, как по льду, вдоль стены. – Крысы убежали туда, где кровь, – Анри, следовавшая за ним в нескольких шагах, несла в руках журнал, и рассказывала о том, что происходит на проявляющихся картинках. – Ты гений! – добавила она с восторгом. – Твоими бы устами… – усмехнулся в ответ Ксавье, всматриваясь в темноту коридора. – Как Бертран очутился на чердаке? Лестницы нигде нет. – Он архитектор, – неуверенно заметила Генриетта. – Может быть заметил что-то свое? Ну… архитектурное. – Ты хотела сказать – потайное? – Ксавье задрал голову, пытаясь рассмотреть потолок. – Кажется, без лампы мы не справимся. Хотя… – юноша пошарил по карманам и с облегчением вытащил зажигалку. – Надо будет потом… – он хотел сказать «отблагодарить твоего брата», но обстоятельства, при которых зажигалка оказалась в их руках, были столь трагичны, что лучше повременить с напоминаниями. – Нового ничего? Анри повернулась к свету, падающему из раскрытой двери, и сделала шажок назад. – Нет, пока ничего, – выдохнув с облегчением, крутанулась обратно. – Ксавье?.. Юноши нигде не было видно. Дверь за спиной захлопнулась, погружая коридор в полную тьму. Генриетта закричала – ярко и отчаянно. – Анри? Почему мол… – Ксавье прекратил разглядывать потолок и бросил взгляд в сторону двери. В ярко видной полосе света никого не было. – Твою ж мать… Ксавье торопливо потянул из кармана журнал. Тот сопротивлялся, цепляясь страницами, и не желая показываться на свет божий. Наконец, комикс удалось извлечь, и юноша принялся лихорадочно листать страницы. Неинтересно, неинтересно, неинтересно, коридор и… Генриетта делает шаг в сторону и на нее обрушивается тьма. Крик. Вокруг загораются свечи. Множество свечей. Каскады свечей. И становится очевидно, что девушка стоит посреди храма. Невеста в белом платье. К которой подходит ее жених. У Ксавье нервно дернулась щека и уголок губы. – Жерар?.. Но это не мог быть Жерар – его разодрали на части и сожрали. Если это не Жерар, то кто? Судорога продолжала дергать щеку, пока Ксавье вытаскивал из кармана единственное доступное ему оружие – розу. Рядом с Анри появилось поспешно выцарапанное распятие, и капля крови из проколотого пальца медленно, словно нехотя отрывается и летит вниз, расплываясь на лице жениха. Судорога перешла в крупное биение, сотрясающее тело, а Ксавье, привалившись к стене, неотрывно смотрел на проявляющуюся картинку. Кричащая от ужаса Анри, пытающаяся прикрыться руками, «жених», превратившийся в монстра с огромными зубами, обряженного во фрак, смотрит прямо на «читателя». И подпись: «Отдай! Она моя невеста! Она сказала «Да»!». И, как холодная вода, на Ксавье обрушилось воспоминание о поцелуе при последних лучах солнца и невнятном «Да». Именно в этой время Анри согласилась стать невестой Жерара. Без одной минуты восемь – время, на котором застыли стрелки его часов… Новые картинки, появляясь с быстрой молнии, рисуют истоки этого безумия… Молодая девушка, в которой можно узнать ту, чей древний дагерротип висит в прихожей семейного дома Ксавье, с отвращением смотрит на грузного мужчину. Молодой художник, вызванный из города, чтобы писать портреты хозяев, и поселившийся в гостевом домике. Девушка гуляет по тропинкам тогда еще ухоженного сада рядом с художником. Поцелуй. Ложе – то самое, в комнате с зеркалом. Танец ночью вдвоем. Грузный мужчина с остервенением бьет кукол, пока девушка сжалась в углу, прикрывая голову руками. Слезы на плече художника. Яростный взгляд и обещание: «Я помогу тебе». Огромная пентаграмма, включающая в себя дом и часть сада. Девушка, стоящая за пределами пентаграммы, с ужасом смотрящая на стремительно чернеющий, превращающийся в мертвый сад, пока из дома вырастает призрачный этаж. Крики. Девушка лежит без чувств, а на пороге дома стоит тень, протягивая к ней когтистую лапу: «Ты обещала быть моей!». Первые лучи солнца. Тень отступает. Дверь дома захлопывается. И огромная надпись через две страницы: «Она обещала быть моей!» Ксавье медленно перелистнул страницу. Крохотная Анри лежала около нарисованного шипом с остатками крови креста, чудовище стояло напротив, яростно глядя на Ксавье. «Отдай!» Ксавье обессилено смотрел на картинку. Закрасить крест. Все прекратится. Для него и для Бертрана – если тот еще жив. Так просто – закрасить крест. Несколько штрихов. Или уронить на него каплю крови. Ксавье поднял розу.