Цена

*** Весь остаток дня Зигфрид думал о предстоящей встрече с любимой – и, честно говоря, не только с радостью. Он вспоминал свой последний визит к ней, и в душу закрадывались некоторые опасения. Аннерозе спрашивала о нем и, по мнению рассказавшего об этом Райнхарда, волновалась из-за полученного им задания. Но так ведь было и раньше – она всегда относилась к нему так же, как и к своему родному брату... С другой стороны, Кирхайс понимал, что стало бы куда хуже, если бы она ответила на его чувства и выдала это. И все-таки – как же ему хотелось её видеть, слышать её голос и надеяться, что когда-нибудь удастся в открытую обнять возлюбленную и сказать ей о своих чувствах. Но для того, чтобы это смогло однажды случиться, он должен сдерживаться, иначе подведёт их всех. Лимит ошибок исчерпан. Но, несмотря ни на что, вечер в гостях у госпожи Аннерозе прошёл замечательно: традиционное чаепитие на веранде, шутки Райнхарда и её ответные улыбки. Зигфрид ловил каждый её взгляд, каждое слово – и чувствовал, что она так же внимательно следит за ним. Это могло означать только одно – Аннерозе не забыла его объятий. И только сильнее его пугало. Следующие два дня были полностью посвящены работе, – за вычетом, конечно, награждения, которое как следует отметили в узком кругу вечером того же дня. Подготовка к предстоящим учениям отнимала особенно много времени, и волноваться было попросту некогда. Он уже практически успокоился и вошел в рабочий режим, но во вторник в конце рабочего дня произошло то, что выбило из колеи всех – принесли повестки в суд. Кирхайс как раз обсуждал с Миттельмайером последний отчёт Биттенфельда, присланный с орбиты, когда Райнхард по комму приказал им обоим немедленно зайти к нему. Известие о том, что на завтра их вызывают в суд для дачи свидетельских показаний, оказалось неожиданным для всех четверых – Миттельмайера с Ройенталем приглашение тоже касалось. Ничто не предвещало такого скорого и, тем более, необычного завершения дела герцога Брауншвейга. Но, каким бы странным ни казалось происходящее, в первую очередь нужно было решить, как себя вести на суде и что говорить. Естественно, в том, что нужно придерживаться прежних показаний, никто из них не сомневался, оставалось только согласовать детали, чем они и занялись. Оскар напомнил о пленном, захваченном в доме Тодда, но Вольф возразил ему. Козырем тот человек был сомнительным, ведь объяснить, как он к ним попал и почему они до сих пор молчали о имеющемся свидетеле, довольно сложно, пришлось бы говорить правду. Зигфрид поддержал это мнение. Для них информация, полученная от слуги герцога, оказалась в свое время полезной, но для следствия куда больше значения будут иметь показания капитана Фернера. Ему поверят намного быстрее – естественно, если вообще захотят чему-то поверить. Райнхард, выслушав их троих, тоже высказался за то, чтобы оставить всё как есть. Чем меньше всплывет фактов о реальном участии его адмиралов в деле, тем лучше. Конечно же, это было далеко не все, чем Лоэнграмму хотелось бы поделиться, но он не собирался выплескивать некоторые соображения на подчиненных. Перед тем, как они с Кирхайсом покинули адмиралтейство, Райнхард сказал ему наедине, что данные Ройенталю и Миттельмайеру инструкции должны защитить их при любом исходе дела. Приехав домой, они обговорили все уже подробнее – практически весь вечер ушел на обсуждение предстоящего процесса. Закрыв за собой дверь кабинета, Райнхард сразу расставил все точки над «i»: от, как он выразился, «показательного фарса» он не ждал ничего хорошего. Зигфрид, в принципе, считал точно так же – поверить в то, что кайзер Фридрих IV хоть как-то накажет собственного зятя, он просто не мог. По его мнению, суд могли затеять только с одной целью – оправдать герцога Брауншвейга, выставив его невинной жертвой чужого заговора. Райнхард, услышав мнение друга, сжал правой рукой искалеченную левую кисть, несколько минут просидел молча с застывшим взглядом, затем глубоко вздохнул и тихо произнёс: «Кирхайс, я ведь помню всё, что слышал и чувствовал тогда… я могу повторить каждое слово Брауншвейга. Как ты думаешь, это может его задеть?» Зигфрид, не ожидавший ничего подобного, на мгновение опешил, но постарался взять себя в руки. Нужно было отговорить друга от опрометчивого поступка. В конце концов, нет никакой надежды на то, что это действительно может помочь осудить их противника. Даже если Брауншвейг вспылит и выдаст себя, в протокол все равно попадет то, что запланировано туда внести. Такое заявление может лишь навредить – не только им, но и госпоже Аннерозе. Последний аргумент подействовал именно так, как Кирхайс и рассчитывал. Друг пообещал придерживаться версии с потерей памяти, хотя, похоже, некоторые сомнения у него остались. Впрочем, у Зигфрида их было не меньше, просто говорить о них он не стал, – так же как и о том, что, когда Брауншвейг выйдет на свободу, нужно будет немедленно обезопасить Райнхарда и госпожу Аннерозе от его мести. Кирхайс уже несколько раз задумывался об этом, но всякий раз находились более неотложные дела, да и герцог пока был относительно надёжно изолирован. Теперь же проблемы могли возникнуть в любой момент. Значит, нужно будет сразу же после суда усилить охрану Лоэнграмма и наконец-то поговорить с Ройенталем. В том, что Оскар ему поможет, Зигфрид не сомневался, как и в том, что вдвоём они смогут разработать надёжный план по устранению опасности. *** На следующее утро Райнхард и Зигфрид зашли в зал суда за полчаса до назначенного времени, но с удивлением обнаружили, что народу там собралось уже порядочно. Самым удивительным было, конечно же, присутствие принцессы Амалии и маркиза Лихтенладе. Её высочество сидела в первом ряду, рядом с загородкой для подсудимых, и то и дело прикладывала платок к заметно покрасневшим глазам. Зато господин госсекретарь, занимавший кресло представителя короны, в отличие от принцессы, выражал всем своим видом полнейшее спокойствие и безмятежность. Их места, к которым их провёл судебный служащий, также оказались в первом ряду, только с противоположного от принцессы края, сразу за столом, предназначенным для прокурора. Больше в этом ряду никого не было, и Кирхайс решил, что они являются основными свидетелями обвинения. С одной стороны, это свидетельствовало о серьёзности намерений короны, но с другой – все высказанные вчера сомнения никуда не делись. Оставалось только ждать начала суда и действовать так, как и договаривались. За время своей службы Зигфриду приходилось несколько раз участвовать в заседаниях трибунала, однако то, что происходило сейчас в зале верховного суда империи, существенно отличалось от рассмотрения дел сугубо военными, причём не в лучшую сторону. Имперский протокол в целом был слишком громоздким и архаичным, а заседание верховного суда больше всего походило на театрализованную постановку. Торжественный выход судьи, его долгая речь, а также ещё более пространное выступление прокурора с подробным перечислением всех титулов и званий подсудимых заняли без малого полтора часа. Кирхайс внимательно выслушал обе речи и был очень удивлён тем, как прокурор изначально построил обвинение. Дело в его изложении сводилось к измене Рейху и короне, причем прямой, а не косвенной. Нападение на Райнхарда было чётко увязано с их расследованием о поставках некачественного оружия, но обвинитель прозрачно намекнул, что за аферой стоит нечто большее, и он намерен это доказать. Это было неожиданно, и Зигфрид поначалу засомневался в том, что верно все понял. Следующим этапом разбирательства стал допрос обвиняемых, и начали его, естественно, с герцога. Несмотря на не слишком располагающую атмосферу, Брауншвейг держался в своей обычной пренебрежительно-наглой манере, всем своим видом давая понять, что в грош не ставит разыгрывающийся спектакль. При этом на вопросы прокурора всё же отвечал, как ни странно – достаточно правдиво. Брауншвейг ни секунды не отрицал своего участия в похищении Лоэнграмма, и легко попался в ловушку, небрежно ответив, что раньше гросс-адмирал ему не мешал настолько, чтобы лично марать об него руки. Казалось, он просто не замечал, как прокурор своими вопросами выстроил логическую связь между этим преступлением и расследованием, которое вел Райнхард, а затем подвел к нехитрому выводу о том, что совершенное герцогом деяние было явным пособничеством врагам Рейха. Устранение одного из самых перспективных военачальников и подрыв обороноспособности имперского флота так вполне можно было назвать, поэтому возражений от судьи не последовало. Добил герцога последний вопрос, захлопнувший тщательно подготовленную западню. Выслушав очередной поток ругательств в адрес «этого паршивого выскочки, который возомнил о себе невесть что», обвинитель недовольно поморщился и невозмутимым тоном спросил: «Значит, вы не отрицаете, что похитили и пытались убить графа Лоэнграмма именно для того, чтобы помешать ему довести до сведения Его величества вскрывшиеся при проверке факты, а позже угрожали ему с той же целью?» Новый поток брани заставил вмешаться судью, который попытался образумить подсудимого. Вежливые увещевания не возымели никакого эффекта, и судья напомнил, что может приказать вывести герцога и продолжить рассмотрение дела в его отсутствии. Угроза помогла, и Брауншвейг, явно очень недовольный, вынужден был замолкнуть. После того, как в зале снова воцарилась тишина, прокурор обратился к судье и повторил свои обвинения, на сей раз подкрепляя их цитатами из показаний подсудимого, который столь неосторожно выставил себя не в лучшем свете. Происходящее чем дальше, тем меньше вязалось с тем, что они с Райнхардом предполагали увидеть. Процесс был направлен против герцога Брауншвейга, причём ему предъявили очень серьёзное обвинение. Вряд ли его выставляли инициатором заговора только для того, чтобы потом оправдать по всем статьям, в таком случае ему просто не дали бы слова или не внесли его высказывания в протокол... Сидя в первом ряду, Зигфрид не мог видеть реакцию зала, зато с его места было хорошо видно, как и без того бледное лицо принцессы Амалии становится совершенно бескровным, а по её щекам катятся слёзы. Женщина нервно теребила кружево платка и то и дело закусывала губы, явно сдерживая рыдания. Кирхайс испытывал по отношению к герцогу лишь стойкую ненависть и жгучее желание собственноручно пристрелить сановную сволочь, но смотреть на страдания его жены было не слишком приятно. Впрочем, он понимал, что это неизбежно. И куда сильнее его сейчас волновало самочувствие Лоэнграмма. К концу допроса герцога Райнхард выглядел ничуть не лучше, чем принцесса – такая же фарфоровая бледность заливала его лицо, во всей позе чувствовалось напряжение, и он уже несколько раз тёр правый висок, при этом его губы чуть заметно кривились. Зигфриду очень хотелось заговорить с другом. Он чувствовал, что у Райнхарда снова разболелась голова. Увы, даже просто спросить, не требуется ли помощь, пока было невозможно. Оставалось надеяться только на то, что в ближайшее время объявят перерыв и получится как-нибудь незаметно помочь другу. В суде, конечно, должен быть медик, но демонстрировать всем, что Лоэнграмму плохо, нельзя. Прокурор тем временем, не делая паузы, перешел к допросу остальных обвиняемых, что оказалось не менее интересным зрелищем. Фон Фрич, так же как и герцог, ничего не отрицал, но в отличие от Брауншвейга выглядел совершенно сломленным. Ему задали всего несколько вопросов, ответы на которые совпали с уже нарисованной картиной. Зато его племянник и Флегель, признавшись в соучастии, в сокрытии преступления и в том, что последующие угрозы и попытка организации покушения тоже были делом их рук, все же откровенно выставляли себя жертвами произвола старших родственников и с упоением обвиняли Брауншвейга с Фричем, которые якобы обманом втянули их в эту авантюру. Похоже, до обоих уже дошло, чем пахнет это обвинение, потому что барон всячески подчеркивал, что полагал, будто речь идет всего лишь о финансовых махинациях, которым мешала затеянная инспекция. Прокурор подробно расспросил каждого из них об их действиях, но, к счастью, ни словом не обмолвился о истинном содержании письма, уточнив только, кем была написана анонимка с угрозами, а также – их это была инициатива или все было сделано по приказу герцога. И Тодд, и Флегель с готовностью подтвердили, что являлись лишь исполнителями, на что Брауншвейг попытался возразить, но судья снова пригрозил ему удалением из зала. Кирхайс снова отметил, что судья и прокурор действуют согласованно, – а судя по тому, каким невозмутимым выглядит маркиз Лихтенладе и как тщательно он пытается скрыть откровенную радость, оба юриста играют в полном соответствии с полученными от госсекретаря инструкциями. Такой расклад несколько раздражал, поскольку Зигфрид не привык доверять аристократам и в особенности представителям двора, но всё слишком явственно указывало на серьёзность намерений кайзера. То, что за Лихтенладе стоит именно Фридрих, было очевидно. А если учесть, что в последнее время госсекретарь откровенно подыгрывал Райнхарду... Кайзер решил избавиться от Брауншвейга. В том, как будет выглядеть финал разбирательства, Райнхард уже не сомневался. Они с Кирхайсом что-то не учли, когда обговаривали возможные варианты. Сделали выводы на основании неполной информации. И, хотя их вины в этом нет, все равно очень неприятно, когда прогноз не то что не оправдывается, а оказывается вообще противоположным тому, что происходит в реальности. Творившееся в зале суда оставалось, конечно, фарсом, но направлено было совсем в другую сторону. Всё это неимоверно раздражало, в особенности – откровенная ложь Флегеля и Тодда, которые словно решили посоревноваться, кто из них выльет больше грязи на Брауншвейга и Фрича. Да уж, две семейки ползучих гадов, племянники стоят дядьев. Райнхарду, естественно, не было жаль никого из этих сволочей, но слушать подобное всегда противно. К тому же, как назло, собственный организм решил снова устроить бунт. Голова потихоньку ныла ещё с самого утра, а теперь из-за духоты в зале просто раскалывалась, глаза резал слишком яркий свет, и к тому моменту, когда его вызвали давать показания, сосредоточиться стало намного труднее. В общем, если не приукрашивать, в полном объеме вернулось то мерзкое состояние, которое он уже раз испытал, выйдя в первый день на службу. Вот только сейчас он находился среди врагов, и не имел права позволить им увидеть даже намёк на малейшую слабость. Как бы ни было плохо, он должен был сделать всё от него зависящее, чтобы не дать этой падали и дальше губить его флот, а тем более – угрожать сестре и Кирхайсу. Услышав обращение судьи, Райнхард глубоко вздохнул и решительно поднялся со своего места. Отвечать на вопросы ему предстояло за высокой массивной трибуной. Очень хорошо. Во-первых, она располагалась так, что огромные окна с немилосердно палящим солнцем остались за спиной. А во-вторых, у этого украшенного завитушками сооружения имелись боковые стенки, на которые можно было опереться так, чтобы это не бросалось в глаза сидящей в зале публике. Последним обстоятельством он воспользовался практически сразу, решив не рисковать. Как Райнхард и предполагал, прокурор начал с вопросов, связанных с их расследованием. Здесь никаких неувязок быть не могло, достаточно было просто рассказать всё, что удалось выяснить в ходе проверки. При этом он старался придерживаться достаточно нейтрального тона и избегать личных оценок, что, видимо, не слишком устраивало судью. Тот несколько раз перебивал Райнхарда и задавал наводящие вопросы. Отчего-то суд очень интересовало, были ли у Лоэнграмма подозрения о причастности герцога к махинациям, а также то, как он намеревался поступить по отношению к фон Фричу. На это Райнхард честно ответил, что узнал, кто выступал инициатором сделки, уже после завершения расследования, а предложения по поводу концерна изложил в рапорте. Основным требованием, указанным там, была полная компенсация средств, истраченных на покупку негодной техники и её последующую замену. Вопрос о том, что предполагалось обсудить на сорвавшейся из-за похищения встрече, тоже не был сложным. Да, Райнхард действительно был готов немного смягчить выводы, сделанные в рапорте, если бы это ускорило возвращение флота в пригодное к бою состояние. Разорение концерна в его планы не входило. Ответы, судя по удовлетворенной улыбке прокурора, пришлись как нельзя кстати, а значит, вполне вписывались в задуманный сценарий. В другой обстановке Райнхард с удовольствием попробовал бы выстроить логическую цепочку дальнейших действий суда, но сейчас, из-за всё усиливающейся головной боли и нарастающей слабости, его хватало только на то, чтобы хоть как-то себя контролировать и чётко отвечать на поставленные вопросы. Даже полюбоваться выражением лица Брауншвейга, наконец начавшего что-то понимать, сил не нашлось. Лоэнграмм лишь бесстрастно отметил про себя, что давно не видел настолько явной паники – казалось, герцог до сих пор был уверен, что взял за хвост ужа, и лишь сейчас обнаружил в руке ядовитую змею. А прокурор тем временем перешел к истории с похищением. Эта часть дела волновала Райнхарда даже больше, чем предыдущая, учитывая явный обвинительный уклон разбирательства. У него даже на миг мелькнула мысль отступить от намеченного плана и рассказать правду, но он тут же отверг эту идею. Если кайзер решил по полной программе наказать собственного зятя, то для обвинения вполне хватит и причастности герцога к афере с вооружением. А если всё же нет, и наказание предполагается не особо серьёзным? Тогда, в случае изменения показаний Райнхарда, у Брауншвейга и остальных будет намного больше претензий не только к нему, но и к Кирхайсу, Миттельмайеру и Ройенталю. Подставлять своих людей, и тем более Кирхайса, он не собирался, поэтому большинство его ответов свелось к одной-единственной фразе «Я не помню». При этом, глядя на то, как дружно судья с прокурором сочувственно кивали, Райнхард без труда понял, что и это их полностью устраивает. Вторая часть допроса прошла чуть быстрее, и все же Райнхард чувствовал себя совершенно разбитым. Когда наконец прозвучало, что вопросов к нему больше не имеют, стоило больших усилий спокойно дойти и сесть на своё место, а не упасть. Оставалось только надеяться, что присутствующая в зале публика этого не заметила. Зато для друга его состояние точно уже не было тайной – Кирхайс всё чаще обеспокоенно посматривал на него и был напряжён не меньше самого Райнхарда. Однако, когда его вызвали давать показания, держался уверенно и ни на йоту не отступал от своих прежних слов. После Кирхайса были допрошены Ройенталь и Миттельмайер, которые тоже полностью подтвердили заранее обговоренную версию. Затем вызвали парочку экспертов, засвидетельствовавших достоверность всех выводов в технической и финансовой областях, которые комиссия сделала в ходе расследования, но их Райнхард слушал уже не так внимательно, поскольку не сомневался в работе своих специалистов и особенно Кирхайса, контролировавшего расследование. Не прислушивался он и к допросу Фернера. Тот практически дословно повторил все, что рассказывал месяц назад у них в гостиной, без подробностей о вскрытых сейфах и пропавших копиях документов, как и было договорено. Впрочем, этого вполне хватило для того, чтобы Флегель откровенно впал в панику. Барон, похоже, не предполагал, что его просто используют, а затем сольют вместе с герцогом. Когда допрос был окончен, судья дал слово маркизу Лихтенладе, но тот заявил, что у него нет вопросов ни к обвиняемым, ни к свидетелям. В уголовном законодательстве Рейха при рассмотрении дел, связанных с государственной безопасностью и преступлениями против короны, не предусматривалось участие на стороне обвиняемых каких-либо защитников. Считалось, что их функции исполняет представитель кайзера. Однако на практике сановник, назначенный надзирать, крайне редко вмешивался в заранее отрепетированный процесс, и его роль сводилась к простой формальности. Заключительная речь прокурора стала, несомненно, кульминацией всего спектакля. Ловкий юрист виртуозно сместил акценты и вывернул свидетельские показания так, что заурядная махинация однозначно превратилась в заговор против Рейха. –Как может видеть высокий суд, доказательств более чем достаточно. Согласно показаниям фон Фрича, основная сумма денег, причитавшихся герцогу за помощь, на интересующий нас момент уже была выплачена. А сказанное Лоэнграммом подтверждает, что причастность герцога к делу о негодных орудиях раскрыта при расследовании не была. Согласно его же словам, результаты испытаний, проведенных до начала поставок, могли ввести в заблуждение кого угодно, следовательно, нет повода обвинять принявших их на веру гросс-адмиралов, – Райнхард действительно отвечал на такой вопрос, и в рапорте было указано, что поломка проявилась спустя долгое время, а проверяли на отказ явно более качественный образец. Это была подстраховка от первого адмиралтейства, вставленная изначально, чтобы некоторые чересчур доверчивые маразматики не сорвали расследование из страха за свою шкуру. – Так что за причина подвигла дворянина, не находящегося под подозрением и уже получившего желаемую выгоду, на новое серьезное преступление? Объяснение может быть только одно – его изначальной целью было не то, что мы все здесь слышали. Нет, подсудимые вовсе не пытались всего лишь скрыть следы уже совершенного преступления, они намеревались продолжать действовать, избавившись от угрозы разоблачения. Его высокопревосходительство планомерно добивался ослабления армии Рейха. Если бы Лоэнграмм вовремя не поднял тревогу, спустя некоторое время боеспособный флот имелся бы только у герцога фон Брауншвейга... Если бы голова болела хоть чуточку меньше, Райнхард бы наверняка мысленно возмутился такой вольной трактовкой своих показаний, но в данный момент все его желания сводились только к одному – скорее бы всё закончилось. Когда справа раздались громкие рыдания, он даже не сразу понял, что случилось. Вспомнив, кто сидит через несколько кресел от него, он обернулся в сторону принцессы, но увидел лишь, как она быстро удаляется по проходу между рядами. Судья выждал паузу, пока не хлопнула дверь, и только после этого обратился к залу с вопросом, нет ли у кого-то ещё каких-либо дополнений или возражений. Естественно, никаких возражений не последовало. Подсудимые и вовсе точно окаменели на своих местах. Тогда, окинув взглядом притихший зал и переложив пару бумаг перед собой, господин верховный судья поднялся из своего кресла и торжественным голосом объявил, что рассмотрев дело и выслушав все стороны, пришел к выводу, что обвиняемые – герцог Отто фон Брауншвейг, барон Герман фон Фрич, барон Теодор фон Флегель и Отто фон Тодд, – виновны в государственной измене и пособничестве врагам Рейха в военное время, посему приговариваются к смертной казни. Затем последовала еще одна минутная пауза, в течение которой Райнхард попытался хоть как-то осознать, что только что произошло, но то и дело накатывающая слабость и волны боли делали это практически невозможным. И, в завершение этого невероятного действа, прозвучали последние слова судьи: «Приговор окончательный и будет приведён в исполнение не позднее завтрашнего дня». Объявив не подлежащий обжалованию вердикт, верховный судья размеренным шагом покинул зал, за ним последовали прокурор и маркиз Лихтенладе. Затем охрана вывела теперь уже не обвиняемых, а государственных преступников. В зале послышались хлопанья кресел и приглушенные разговоры. Нужно было встать, но Райнхарда передёргивало от одной мысли о том, что предстоит выйти из хоть и душного, но всё же кондиционируемого помещения на залитую палящим солнцем улицу. Увы, тянуть с этим тоже было нельзя, иначе он рисковал привлечь излишнее внимание. К тому же, взгляд Кирхайса становился всё обеспокоеннее. Нет, надо вставать – и, наверное, сразу ехать домой. –Кирхайс, – Райнхард наконец заставил себя подняться, – распорядись, пусть подгонят машину ближе к входу, я не хочу торчать у всех на виду, – предлог вполне приемлемый, но друг, похоже, не слишком хочет оставлять его одного, поэтому молчит. – Пожалуйста, поторопи водителя. Последнее сказано более приказным тоном, но друг всё ещё медлит, а во взгляде, кроме беспокойства, появляется упрямство и решительность. И вдруг выражение глаз Кирхайса меняется: видимо, он замечает нечто такое, что немного его успокаивает. Коротко кивнув, он наконец отвечает: –Да, лорд Райнхард, сейчас. Друг быстро направляется к выходу из зала, и тут становится ясно, что стало причиной внезапной смены его настроения: в проходе между рядами стоят вице-адмиралы Ройенталь и Миттельмайер, причем оба явно никуда не торопятся и внимательно наблюдают за своим командиром, готовые в любой момент ринуться ему на помощь. Райнхард недовольно кривится, но устраивать выговор чрезмерно заботливым подчинённым у него просто нет сил. Да и в зале всё ещё есть посторонние, а значит, кто-то может услышать слова, не предназначенные для чужих ушей. Поэтому он делает вид, что не замечает, как эти двое пристраиваются вслед за ним наподобие почётного эскорта. В коридоре суда нет окон. Конечно, там горят лампы, но их свет всё же не так больно режет глаза, как солнечные лучи, что не может не радовать. К сожалению, воздух оказывается ещё более спёртым, чем в зале. Райнхард моментально покрывается испариной. На глаза попадается дверь мужской уборной, и тут же появляется мысль, что холодная вода может помочь хоть немного прийти в себя. За дверью никого нет, а подчиненные проявляют деликатность и не решаются последовать за ним. Отлично, можно рассчитывать на несколько минут отдыха. Правда, стоит едва ослабить контроль – и слабость с головокружением становятся почти невыносимыми, а в глазах начинают расплываться радужные круги. Ноги предательски дрожат, и на секунду Райнхарду кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Ухватившись за край умывальника, он всё же удерживается на ногах. Постепенно пелена перед глазами отступает. Открыв кран, он какое-то время просто держит руки под струей холодной воды, затем набирает ее в ладони и смачивает лицо. Холод обжигает, травмированные пальцы сводит судорогой, но Райнхард не обращает на это внимания – так же, как и на сбегающие за воротник кителя струйки воды. Ещё пару минут он стоит, прикрыв глаза, пытаясь потихоньку выровнять дыхание и переждать, пока руки не перестанут так предательски дрожать. При этом Лоэнграмм сознает, что терпение Миттельмайера с Ройенталем может закончиться быстрее, чем он придёт в относительный порядок. Но ему снова вёзёт: в голове после холодной воды немного проясняется, а дверь так и остаётся закрытой. Так что, наскоро обтерев бумажным полотенцем лицо и руки, он решается выйти. Как он и предполагал, его стражи никуда не делись – оба адмирала стоят там же, где он их и оставил, при этом Волк что-то раздражённо говорит Ройенталю, но тут же замолкает, заметив командира. В холле, перед входной дверью, Райнхард на мгновение остановился, собираясь с силами. Потом всё-таки сделал шаг к двери, толкнул тяжёлую створку – и тут же был вынужден прикрыть рукой глаза. Это мало помогло: поверх залитого солнцем пейзажа снова поплыли разноцветные круги, а в голове словно бы что-то взорвалось. Райнхард вздрогнул от новой волны боли, но заставил себя выпрямиться – и, пару раз сморгнув, всё же смог, хоть и с трудом, сосредоточиться на самом важном. Их с Кирхайсом машина уже стояла прямо возле подъезда, оставалось только спуститься по широкой лестнице, а для этого надо было собраться и заставить организм снова подчиниться. Райнхарду очень хотелось хоть как-нибудь спрятаться от немилосердно палящих лучей, но спускаться по лестнице с закрытыми глазами он бы и в нормальном состоянии не рискнул, не то что сейчас, когда ноги как ватные и стоит больших усилий удерживать равновесие. Несмотря ни на что, он преодолел все двадцать ступеней казавшейся бесконечной лестницы, и даже попытался улыбнуться стоящему возле машины Кирхайсу. Но вот на заднее сиденье Лоэнграмм уже практически рухнул. Благо, первым занявший место друг успел поймать его и не позволил ни обо что удариться. То, что Райнхард плохо себя чувствует, Зигфриду стало ясно еще во время заседания. Но когда друг чуть не свалился мимо сиденья в машине, Кирхайс не на шутку испугался. Все-таки еле успел подхватить Райнхарда, – вначале даже показалось, что тот потерял сознание, но затем он всё же попытался нормально сесть и тихо, но отчётливо произнёс: –Спасибо. Скажи водителю, чтобы вез нас домой. Зигфрид уже и так сообщил сержанту и охране, куда они направляются, – и был рад, что друг с ним согласен, – но давать команду на отправление пока не спешил. Вместо этого он потянулся за аптечкой и достал нужные лекарства. Как хорошо, что еще до отправки на задание в голову пришла мысль на всякий случай оставить запас и здесь... –Райнхард, – от волнения Кирхайс снова опускает приставку «лорд» перед именем друга, – опять голова болит? – хотя внешне всё выглядело практически так же, как и в прошлый памятный раз, но уточнить всё же стоило. –Да. Райнхард откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза, так что приходится взять его за руку, чтобы привлечь внимание. –Вот, возьми, – от укола, конечно, эффект был бы заметен намного быстрее, но, как назло, тогда подумалось, что в машине будет достаточно и таблеток. Лекарства друг берёт, затем оглядывается, словно что-то ища. Конечно, надо это все чем-то запить. Пока Зигфрид достаёт бутылку воды, приоткрывается неплотно закрытая со стороны Райнхарда дверь, и в салон заглядывает Ройенталь. –Ваше превосходительство, у вас будут какие-то распоряжения в связи с сегодняшними событиями? Он обращается к Лоэнграмму, но в его взгляде отчётливо читается вопрос к Кирхайсу: «Как он?» Зигфрид едва заметно качает головой и передаёт Райнхарду бутылку. Тот на мгновение задумывается, но практически сразу, едва запив таблетки, находит ответ: –Я не думаю, что со стороны верных Брауншвейгу войск возможен мятеж, но полностью исключать такую возможность нельзя, – он говорит медленно, но вполне здраво. Ещё одна короткая пауза, и затем продолжение: – Пусть наши части, особенно на Одине, будут готовы, – Райнхард снова закрывает глаза, похоже, что пережидает сильную волну боли. – Ройенталь, назначаю вас старшим офицером на время моего с Кирхайсом отсутствия. Вечером доложите. Свободны. –Слушаюсь, – Оскар отдаёт честь и закрывает за собой дверь. Больше тянуть с отъездом не имеет смысла, и Зигфрид приказывает водителю трогаться. Как только машина начинает движение, друг снова откидывается на спинку, и становится заметно, что короткий разговор утомил его ещё сильнее. И без того бескровное лицо теперь кажется совершенно прозрачным, даже шрам практически невидим. –Кирхайс, тебе не кажется, что нас снова использовали? – голос Райнхарда звучит глухо, в нём отчётливо слышится горечь. –Вы про приговор? – Зигфрид возвращается к более вежливому обращению. –Да. Наверное, я должен радоваться, но я не могу… Он явно хочет сказать что-то ещё, но тут колесо машины попадает, видимо, в неглубокую выбоину или на люк, – их слегка подбрасывает. Этой незначительной тряски оказывается достаточно для больной головы Райнхарда, и он с тихим стоном заваливается на Кирхайса. Тот инстинктивно обнимает друга, обеспокоенно смотрит на него, пытаясь понять, не стало ли хуже, – но, слава всем богам, и на этот раз всё обходится. Глаза Райнхарда открыты, только вот освободиться от объятий он не спешит, а вместо этого придвигается ближе и кладёт голову Зигфриду на плечо. –Я немного полежу, – на этот раз даже не вопрос, а простая констатация факта. Кирхайсу остаётся только поудобнее перехватить тело друга, чтобы его поменьше трясло, ведь ухаб это явно не последний. Через пару минут Райнхард начинает всё чаще моргать и постепенно соскальзывает в сон. Это должно действовать умиротворяюще, но на Зигфрида относительное спокойствие не распространяется. Он сразу замечает капельку крови на верхней губе друга. Кирхайс убирает ее платком, ожидая худшего, но больше ничего страшного не происходит. Зато к нему, воспользовавшись затишьем, возвращаются все его страхи и переживания. Для начала снова вспоминается страница учебника с перечислением возможных осложнений после сотрясения мозга, и просто невозможно не сличить запомнившиеся симптомы с теми, что наблюдались у Райнхарда. Чем дольше Кирхайс это делает, тем больше ему кажется, что клиническая картина подходит как раз к самым гадким диагнозам. Но даже если все обойдется, эти приступы сами по себе могут навредить. Лоэнграмм не мыслит себя без армии и вообще вне активной жизни, а если он начнет впадать в такое состояние чаще, или боли усилятся? Ведь это – верный путь к гибели, причём очень короткий. От последней мысли стало совсем не по себе, и Зигфрид ещё сильнее прижал к себе дремлющего Райнхарда. Больше всего хотелось защитить того, кто стал для него намного больше, чем просто другом. Что же делать? Райнхард слишком упрям, к тому же, считает, что все и так пройдёт, но у Кирхайса такой уверенности нет. Все-таки первое, что он должен сделать – это заставить друга обратиться к специалисту. Сегодня говорить об этом с Райнхардом бесполезно, лучше дать ему отдохнуть, а вот завтра нужно будет связаться с доктором Штромейером и договориться о консультации. Причём друга стоит уже поставить перед фактом, иначе опять начнёт отнекиваться. Так будет лучше и для Райнхарда, и для него самого – всё же имеющихся знаний в этой области недостаточно, чтобы вообще быть в чём-то уверенным. Может быть, все не так страшно, как кажется. Принятое решение более-менее успокоило его, и когда машина остановилась у них во дворе, Зигфрид снова был полон решимости бороться за своего друга, даже если тот надумает сопротивляться. Столкнуться с упрямством Райнхарда и его иногда прямо-таки болезненным нежеланием показывать окружающим свою слабость пришлось сразу же после того, как друг открыл глаза. Первым делом он отказался от предложенной помощи и, выбравшись из машины, решил самостоятельно добраться до входной двери. Кирхайс не стал возражать, но старался держаться как можно ближе. К счастью, его помощь не понадобилась. Райнхард, хоть и медленнее, чем обычно, дошёл до крыльца. Отдохнул с минуту, делая вид, что расправляет сбившийся плащ, собрался с силами и, таки поднявшись по ступенькам, открыл входную дверь. Вот только в прихожей, стоило двери закрыться, он тут же прижался спиной к ближайшей стене. Зигфриду даже показалось, что Райнхард вот-вот сползёт на пол. Но стоило только подойти ближе, как друг упрямо сверкнул глазами и решительно двинулся вперёд. Перед лестницей снова возникла небольшая заминка, и Кирхайс уже был готов, как и в прошлый раз, отнести его наверх, но тот, поняв его намерения, быстро сказал «Я сам» и сделал первый шаг, который чуть не стал и последним. Райнхарда тут же качнуло в сторону, он попробовал схватиться за перила, в итоге запутался в завернувшемся вперед плаще и споткнулся. Он уже начал падать, причём очень неудачно, поскольку чуть было снова не ударился травмированным коленом, но Зигфрид всё же успел его схватить. –Спасибо, – Райнхард обернулся к другу и одновременно попытался расстегнуть застёжку плаща, но одной рукой справиться со складками не смог. – Помоги, пожалуйста. Кирхайс аккуратно расправил ткань и высвободил из перекрутившихся петель крючки. Плащ легко соскользнул с плеч Лоэнграмма, который тут же подхватил его и перекинул через руку. –Лорд Райнхард, давайте, я все же помогу вам подняться, – Райнхард настороженно посмотрел на него, и Зигфрид тепло улыбнулся в ответ. – Вы будете идти сами, я только немного вас подстрахую. Райнхард ещё раз оглядел лестницу, тяжело вздохнул, но всё таки согласно кивнул, и Кирхайс осторожно обнял друга за талию. Подъём по крутым ступенькам получился небыстрым, но прошёл без неприятностей. Лоэнграмм даже не стал возражать, когда его, всё так же придерживая, повели в спальню. Там он без каких-либо возражений разделся и лёг в постель, правда, предварительно наотрез отказавшись от обеда. Зигфрид на приеме пищи настаивать не стал, рассудив, что лучше пусть друг вначале отдохнет и выспится. Ему и самому после всех волнений не особо хотелось есть. Уснул Райнхард быстро, а Кирхайс, посидев возле него ещё с полчаса, всё же не выдержал. Он взял ноутбук и учебник, чтобы ещё раз перепроверить свои выводы насчёт состояния друга. *** До вечера Зигфрид успел много чего прочесть, при этом полученная информация отнюдь не обнадёживала, но всё же ему удалось не впасть окончательно в панику. Он только уверился, что решил верно – нужно в ближайшие дни доставить Лоэнграмма к доктору Штромейеру. Кирхайс даже позвонил в клинику, где работал врач, но на звонок вместо герра Себастьяна ответила его помощница, которая сообщила, что доктор занят и освободится не скоро. Надо было все-таки настоять на осмотре раньше... Впрочем, можно ведь перезвонить и завтра, состояние друга не настолько тяжелое, чтобы вызывать усталого врача на дом. Райнхард проснулся под вечер и на головную боль уже не жаловался, но слабость никуда не делась. Всё, на что его хватило, – пойти умыться, после чего с помощью Зигфрида он добрался до кабинета и вызвал по комму адмиралтейство. Со слов Ройенталя, в столице и окрестностях всё было, к счастью, спокойно, но Лоэнграмм ещё раз напомнил, чтобы тот докладывал о любых изменениях ситуации. От ужина он снова попытался отказаться, но Зигфрид проявил настойчивость, а Фрида в очередной раз доказала, что из любого самого простого блюда способна сотворить кулинарный шедевр, перед которым даже упрямство Райнхарда было не в силах устоять. После ужина Кирхайс сообщил другу, что два следующих дня они оба числятся в отпуске, на что тот недовольно фыркнул, но спорить не стал. Чувствовал он себя, надо полагать, все еще неважно, поскольку буквально засыпал на ходу. На следующее утро Зигфрид встал немного раньше звонка будильника и, заглянув в спальню к другу, убедился, что тот ещё крепко спит. Вставать в такую рань Райнхарду было совершенно не нужно, поэтому Кирхайс отключил сигнал на его часах, подарив другу еще часа полтора крепкого сна. Дополнительный отдых пусть и не слишком помог, но точно лишним не был. С постели Райнхард все же поднялся, хотя выглядел разбитым. После завтрака он улёгся в гостиной на диване, предварительно попросив Зигфрида принести туда комм и ноутбук. Пока друг ещё спал, Кирхайс как раз успел просмотреть новостные сайты и узнать главную новость дня – герцог Брауншвейг и остальные обвиняемые по делу о государственной измене все-таки были казнены. Сообщалось, что приговор был приведён в исполнение ещё вчера вечером. Никаких подробностей в новостях, естественно, не содержалось – но, судя по тому, что за ночь гросс-адмирала так никто и не побеспокоил, это событие не имело сколько-нибудь значительных последствий. Зигфрид еще раз перечитал скупые строчки. все-таки казнь, возможности отравиться никому из этих подонков не дали. Лоэнграмм был прав, герцог действительно надоел силам, пока превосходящим их собственные. Кирхайс, разумеется, на всякий случай перезвонил Ройенталю. Оскар, который оставался на ночь в адмиралтействе, подтвердил, что все прошло вполне спокойно. Хотя сводки он еще не видел, но никаких тревожных сигналов ни от первого адмиралтейства, ни от командиров частей не поступало. Все это, разумеется, было доложено Райнхарду. Тот спокойно воспринял новость о казни, понимающе кивнув в ответ, но затем задал вопрос, который интересовал и Зигфрида: –А про принцессу там ничего не пишут? –Нет, пока я не нашёл упоминаний ни о ней, ни о её дочери, – разумеется, Райнхарда скорее интересовало, как кайзер поступит со своими родственниками. Фридрих – это далеко не Рудольф... Кирхайс же хотел бы удостовериться, что принцесса не станет обвинять Лоэнграмма и госпожу Аннерозе в смерти своего мужа. Конечно, она все слышала, но может счесть весь процесс инсценировкой, и тогда у них появится очередной влиятельный враг, действующий нелогично и способный заплатить убийцам. Райнхард фыркнул и подтянул повыше диванную подушку. –Я уверен, что кайзер не тронет свою дочь. –Я тоже. Зигфрид потянулся за кувшином с лимонадом, но тут же раздался сигнал входящего вызова. Райнхард сел, и только после этого принял звонок. –Доброе утро, Ваше превосходительство. Кирхайсу из кресла не был виден экран, но, услышав голос Миттельмайера, он встал и пересел на диван рядом с Лоэнграммом. На первый взгляд Волк не выглядит обеспокоенным, и это несколько обнадёживает. –Доброе, Миттельмайер, – Райнхарду не терпится узнать причину звонка, но он всё же предоставляет инициативу подчинённому. –Вы уже видели сообщение о казне герцога Брауншвейга? – Райнхард молча кивает, и Вольф продолжает: – Но в новостях было не всё, и в оперативную сводку тоже попала не вся информация. Лоэнграмм заметно напрягается и придвигается ближе к комму. –Кто-то всё же выступил в его поддержку? –Ну, в войсках ничего серьёзного, недовольные, конечно, есть, но дальше разговоров дело не заходит, – естественно, герцог ведь уже мертв, а желающих стать изменниками во имя отсутствующей чести покойного много не наберется... Заранее никто о дате казни не знал, кроме тех, кто был заинтересован в успехе дела. Зигфрид и сам удивился скорости исполнения приговора, он предполагал, что казнь состоится сегодня. Вольфганг смотрит на что-то лежащее перед ним и продолжает: –Правда, ночью застрелились вице-адмирал фон Дитц и контр-адмирал фон Гарденберг, но они, насколько я знаю, были дальними родственниками Брауншвейга. –Вы связывались с Биттенфельдом, у него всё в порядке? – незавидный конец двоих аристократов, наверняка замешанных в махинациях своего родича, Райнхарда явно не особо волнует. Служили они не под его командованием, в конце концов. –Да, – Волк слегка кивает в подтверждение своих слов, – я говорил с ним буквально перед тем, как набрать вас, у него всё тихо, работы идут по графику, а охрану доков мы усилили ещё со вчерашнего дня. –Хорошо. И, кстати, вы сказали, что в сводках всей этой информации не было, – Вольф снова наклоняет голову. – Я так понимаю, что источник всё тот же – контр-адмирал Мюллер? – Райнхард чуть заметно улыбается. –Да, Ваше превосходительство. – Вольф опускает взгляд. – Но всё, что он до этого узнавал по своим каналам, подтверждалось, так что я решил, что вам стоит об этом знать. –Очень верное решение, – улыбка Райнхарда становится шире. – Только передайте ему, чтобы в следующий раз сразу же докладывал мне. –Так точно, – Волк заметно расслабляется. – Ну и, Ваше превосходительство, было ещё одно небольшое происшествие, определенно связанное с кончиной герцога. –Что именно? – Райнхард снова принимает серьезный вид. –Вчера вечером совершено неудачное, – Миттельмайер вздыхает, похоже, проглатывая «к сожалению», – покушение на маркиза Литтенхайма. В него стрелял офицер из свиты герцога Брауншвейга, по фамилии, если не ошибаюсь, Ансбах. Как сказал источник Мюллера, это мелкий вассал герцога и один из его доверенных людей. –Да, я знаю этого человека, – перебивает его Лоэнграмм. – Подробности известны? –Ансбах пробрался во двор дома маркиза и, когда тот вышел из машины, выстрелил в него из бластера, но не попал, дальше завязалась перестрелка с охраной, в итоге он был убит. –Понятно, – Райнхард откидывается на спинку дивана. – Он выбрал весьма необычный способ самоубийства, не правда ли, Кирхайс? –Возможно, вы правы, но думаю, что некоторые шансы у стрелка были, – Зигфрид хорошо помнит полковника и то впечатление, которое на него произвёл этот офицер при их единственной встрече. Кирхайсу даже немного жаль, что Ансбах так бессмысленно погиб. –Убить Литтенхайма? – Лоэнграмм слегка прищуривается. – Согласен, а вот уйти после этого живым – абсолютно никаких, – и, уже обращаясь к Миттельмайеру: – Расследование по делу начато? –Нет, инцидент списали на внезапное помешательство нападавшего. –Кто бы сомневался, – фыркает Райнхард. – Ладно, это теперь не столь важно. Надеюсь, больше таких же интересных новостей нет? –Если что-то появится, мы тут же вам сообщим. –Хорошо, приказ прежний – докладывать обо всех изменениях ситуации. Пока можете быть свободны. –Слушаюсь. – Вольфганг отдаёт честь и отключается. –Кирхайс, – друг откидывает со лба чёлку, и Зигфрид замечает, что под волосами кожа блестит от пота, – здесь стало жарко или мне так кажется? Кирхайс теперь и сам ощущает, что температура в комнате повысилась. –Да, но я же час назад выставлял охлаждение до 24 градусов... сейчас схожу, проверю. – Зигфрид встаёт, но перед тем, как выйти из комнаты, все же наливает из кувшина лимонад в высокий стакан и протягивает другу. – Он ещё не успел сильно нагреться. –Спасибо, – Райнхард берёт стакан и залпом выпивает его содержимое. Система климатконтроля снова дала сбой, как и думал Кирхайс. Причем на сей раз поломка оказалась серьезнее, и чтобы добраться до сгоревшей платы, пришлось разобрать почти весь блок управления, хорошо еще, что нужная запчасть дома имелась. Ремонт затянулся, так что, когда Зигфрид наконец поставил на место крышку на пульте управления, температура в доме слабо отличалась от уличной. Поэтому перед тем, как заняться окончательной настройкой, Кирхайс решил сначала проверить, как там Райнхард. Друг всё так же лежал на диване в гостиной, но выглядел несколько бледнее, чем до того, как Зигфрид его оставил, и – что еще хуже – снова прикрывал рукой глаза. –Как вы себя чувствуете? – Кирхайс подошёл поближе. –Жарко, – Райнхард вздохнул и, взяв со стола газету, стал ей обмахиваться, как веером. – Что там с охлаждением? –Сгорела плата, я ее заменил, но нужно ещё заново настроить кондиционер. Райнхард поморщился и вытер вспотевший лоб. –Я уже весь мокрый. Попроси Фриду принести воду со льдом. –Давайте лучше я намочу полотенце, и вы вытретесь. Это безопасней, чем пить слишком холодную воду, – в такую жару простудиться от ледяной воды или, того хуже, заработать ангину очень просто, а вставать и идти под душ Райнхард явно не хочет. Да и не сможет этого сделать без посторонней помощи, наверное... Ещё один вздох – и согласный кивок. Минут через пятнадцать Зигфрид вернулся к прерванной работе, оставив на диване немного пришедшего в себя друга с холодным компрессом на лбу. Быстро разобраться с антикварным агрегатом не получилось – как Кирхайс ни пытался задать правильные параметры, контрольное табло постоянно выдавало текущую температуру в доме, +28 градусов, и снижать её ни в какую не хотело. Нет, все-таки Райнхарду нужно задуматься о новом жилище. И дело не только в постоянно ломающейся системе климатконтроля, которую Зигфрид скоро будет знать лучше, чем ее производители, потому что вечно руки не доходят вызвать специалистов и все заменить. Да и времени это наверняка займет массу, проще переехать, благо возможности есть. Лоэнграмм уже год как получил графский титул, просто ведёт себя так, словно бы ничего в его жизни не изменилось. За всё время он лишь пару раз встречался с управляющим своего имения, чтобы уладить финансовые вопросы и подписать нужные бумаги. Правда, управляющий, по всей видимости, попался вполне приличный: деньги на счёт в столичном банке поступали регулярно, и к тому же немалые. А вот тратить их друг не спешил. Они оба привыкли к достаточно скромной жизни, дурных привычек, как у большинства аристократов, у Райнхарда никогда не было, так что на покупку дома в приличном районе денег вполне хватило бы. И хотя, разумеется, они скоро получат новое задание, ведь очередной виток войны неизбежен, но после придется снова возвращаться в столицу. Поэтому, пока есть время, нужно всё же уговорить Райнхарда заняться поиском подходящего жилья. А ведь этого времени вполне могло и не быть, найдись среди сторонников Брауншвейга кто-то более безрассудный... как бы то ни было, лучше копаться в этом проклятом всеми богами кондиционере, чем стрелять в своих. Во всяком случае, пока им с Райнхардом этого удавалось избежать. Мысли о доме и возможной войне нисколько не отвлекали от ремонта, и примерно через полчаса наконец удалось заставить систему заработать. Ещё раз всё перепроверив и убедившись, что климатконтроль работает как на первом, так и на втором этаже, Кирхайс решил, что пора перезвонить в клинику. На этот раз ему повезло, герр Штромейер оказался на месте. Выслушав Зигфрида, доктор задал ему несколько вопросов, после чего сказал, что завтра в десять он свободен и они могут прийти на консультацию, если их устраивает это время. Отключившись, Кирхайс не сразу встал из-за стола. Хотя разговор получился недолгим, но кое-какие выводы из него всё же сделать можно было, причём не самые плохие. Во-первых, доктор вполне спокойно отреагировал на рассказ о приступах головной боли и слабости у Райнхарда, во-вторых, после уточнения симптомов согласился, что это больше всего похоже на обыкновенную мигрень, вызванную стрессом, хотя для полной уверенности нужно сделать ряд обследований. В общем, разговор с доктором если и не успокоил Зигфрида, то по крайней мере не подхлестнул его чересчур живое воображение и не подбросил новых причин для волнения. Пока он звонил доктору, на первом этаже стало чуть-чуть прохладнее. Когда Кирхайс зашёл в гостиную, Райнхард уже не обмахивался газетой, а читал что-то заинтересовавшее его. Не нужное больше полотенце лежало на столе, аккуратно свёрнутое. –Лорд Райнхард, – друг тут же отрывается от газеты, – я договорился с доктором Штромейером, – серые глаза недовольно сверкают, – он ждёт вас завтра в десять. –Кирхайс, – в голосе Лоэнграмма проскальзывает раздражение, – но мне же уже легче, – и, не слишком уверенно: – Тем более, в этот раз было не так сильно. –Я вам уже говорил, что я не врач и могу что-то пропустить, поэтому обязательно нужно, чтобы вас обследовали и назначили нормальное лечение, – Зигфрид говорит очень спокойно, правда, Райнхарда его слова ещё сильнее раздражают. –Но мне же помогает то, что ты даешь! Кирхайс качает головой и так же невозмутимо, благо пока получается держать себя в руках, возражает: –Оба раза лекарства только сняли боль, но её причина мне неизвестна, и я не могу гарантировать, что приступ не повторится завтра или послезавтра. Или на мостике «Брунгильды» во время боя. Или в присутствии госпожи Аннерозе... Аргументы равнозначны по силе, причём действуют практически моментально. Райнхард, секунду назад готовый продолжать спор, опускает взгляд и пару минут молчит. Затем встряхивает головой, словно бы отгоняя от себя привидевшийся кошмар, и недовольно, но уже намного спокойнее произносит: –Хорошо, наверное, ты прав. *** До конца дня они к этой теме больше не возвращались, а следующим утром, в половине десятого, Лоэнграмм безо всяких напоминаний и уговоров был готов ехать к доктору. В клинике их уже ждали. Как оказалось, герр Себастьян успел договориться обо всех необходимых с его точки зрения исследованиях и консультациях других специалистов. Так что после тщательного осмотра и опроса, Райнхарда увела с собой помощница доктора, а вскорости и сам доктор ушел, оставив Зигфрида одного, – правда, перед этим любезно предложив ему кофе и свежие газеты. Кирхайсу очень хотелось присутствовать при дальнейшем обследовании, но такая просьба выглядела бы странно, да и другу это наверняка бы не понравилось, поэтому он уселся в одно из кресел у стены и приготовился ждать. Минут через пять после ухода доктора принесли кофе, вполне приличный, и обещанные герром Себастьяном газеты, а также несколько толстых глянцевых журналов. В отличие от более нетерпеливого Райнхарда, Зигфрид умел ждать, не впадая в раздражение и не оглядываясь постоянно на часы, но в данном случае его обычной выдержки могло не хватить, и лучше было подстраховаться. Увы, выбор средств оказался весьма ограниченным – журналы были из разряда тех, что в основном читали состоятельные домохозяйки, но вот газеты стоило просмотреть. Ждать пришлось долго: он успел ещё раз выпить кофе, просмотреть весь ворох газет, и даже взял в руки лежавший сверху журнал, когда наконец открылась дверь и в кабинет вошёл доктор Штромейер. Райнхарда с ним не было. –Вы, наверное, уже устали ждать? Герр Себастьян тепло улыбнулся, и Зигфрид чуть не сказал правду, но всё же вежливо ответил: –Нет, ваша секретарь обо мне позаботилась. –Вот и прекрасно, – доктор подошёл к своему столу, но садиться в кресло не стал. – Мы уже практически закончили с Его превосходительством, сейчас он подойдёт, но я подозреваю, что вам бы хотелось услышать моё заключение прямо сейчас. Штромейер снова улыбается и поправляет сползшие очки. –Да, если можно, – Кирхайс чувствует, как сердце начинает колотиться сильнее, но старается ничем не выдать своё волнение. –Я думаю, что господин Лоэнграмм не будет возражать, – доктор обходит стол и садится в кресло. – Что ж, должен сказать, что мы с вами в который раз оказались правы, – Штромейер снимает очки и принимается их протирать вытащенным из кармана платком. – Это действительно мигрень, и ее причина – сужение просвета сосудов. Вполне вероятно, что эти спазмы – следствие перенесённой травмы, – он на минуту замолкает, и Зигфрид ощущает, как постепенно с сердца сползает тяжесть, давно обосновавшаяся там. Неприятно, но все же не смертельно и не настолько серьезно, как могло бы быть. – Так что помочь господину гросс-адмиралу можно. –Я читал, что мигрени плохо поддаются лечению, – Кирхайс еще не совсем уверен в том, что и на этот раз все обошлось. –Плохо, – доктор указывает куда-то вверх сложенными очками, – не означает «невозможно» Процент выздоравливающих достаточно велик, но для этого, в первую очередь, нужно, чтобы господин гросс-адмирал осознал всю серьёзность своего заболевания, а с этим, я так понимаю, будут проблемы. –Доктор, я думаю, что лорд Райнхард воспримет ваши рекомендации, если вы детально обрисуете картину того, что его ждёт, если запустить болезнь, – по тому, как герр Себастьян прячет ухмылку, можно сделать вывод, что тот все прекрасно понимает. – А я, со своей стороны, постараюсь проследить, чтобы он выполнял все ваши назначения. –Ну, я надеялся, что мы с вами поймём друг друга. Ничего сложного на самом деле тут нет, просто нужно настроиться на длительное лечение. Я вам распишу все изменения в схеме приема лекарств. Часть уже можно отменить, а то, что я раньше рекомендовал для экстренных случаев, не снимает весь комплекс симптомов. И самое главное – я выпишу препарат, который господин Лоэнграмм должен будет принимать постоянно, чтобы снизить вероятность повторных приступов. Не буду вас пугать, это не навсегда, но курс занимает не меньше года. Доктор снова встаёт и направляется к нему, но тут распахивается дверь и в кабинет входит Райнхард, на ходу пытающийся одной рукой застегнуть крючки плаща. –Кирхайс, помоги… – раздраженно произносит он, но увидев доктора, осекается и продолжает уже чуть спокойнее: – пожалуйста. –Да, сейчас, – Зигфрид поднимается из кресла и подходит к другу. Дальнейший разговор, как и предполагал Кирхайс, получается сложным, но доктору всё же удаётся убедить Райнхарда продолжить лечение, хотя для этого ему приходится приложить много усилий и применить всё своё красноречие. Из кабинета герра Штромейера они выходят почти через час, Райнхард при этом выглядит до крайности усталым. В машине он вначале пытается смотреть в окно, но быстро отворачивается и остаток пути сидит молча, о чём-то задумавшись. К обеду Райнхард едва притронулся и, встав из-за стола, ушёл в гостиную, где вновь улёгся на диване. Зигфрид, видя настроение друга, решил дать ему возможность побыть одному, а сам позвонил в адмиралтейство, узнать последние новости. Оскара на месте не оказалось. Как сказал его секретарь, он уехал в первое адмиралтейство, а вот Вольф оказался на месте. После взаимных приветствий он сразу же поинтересовался самочувствием командующего. Зигфрид ответил, что они только что вернулись от врача, и в принципе всё обстоит не так уж плохо, как могло бы быть, а затем пообещал рассказать подробности при встрече. Вопросы, связанные со здоровьем, он всегда считал личными, но Миттельмайер с Ройенталем уже доказали свою преданность Лоэнграмму, а Кирхайсу были нужны союзники в борьбе с упрямством друга. От услышанной новости у Волка моментально разгладились две вертикальные морщины между бровями. Зигфрид улыбнулся ему в ответ, и в свою очередь спросил, не произошло ли чего-нибудь серьезного. Вольф, явно готовый к этому, перешел к докладу. С ситуацией в столичном гарнизоне всё было в полном порядке, и от отдалённых баз флота тоже никаких тревожных сигналов не поступало. Оскар же, как оказалось, просто воспользовался случаем и отправился выяснять отношения с вице-адмиралом фон Кригером, отвечавшим в первом адмиралтействе за тот же участок работы, что и Ройенталь. Но особо волноваться по этому поводу не стоило, поскольку стычки между двумя вице-адмиралами уже стали делом привычным. Кирхайс все же мысленно сделал для себя отметку: нужно будет поинтересоваться, что послужило причиной на этот раз. Всё-таки идея с двумя адмиралтействами была не самой удачной, тем более – для армии, где должно быть единоначалие. Ведомства постоянно между собой конкурировали, что на деле выглядело как всовывание исподтишка и открыто палок в колеса, а от этого страдала служба. Закончив разговор с Вольфом, Зигфрид вначале решает ещё немного посидеть наверху, тем более что Волк отправил ему на электронную почту парочку документов, но потом всё же приходит к выводу, что стоит пойти к Райнхарду. Если тот всё еще не в настроении, можно будет ограничиться вестями из адмиралтейства и вернуться сюда. На появление друга Лоэнграмм никак не реагирует. Он продолжает попытки сжать резиновый круг, помогая ещё очень слабым движениям пострадавших пальцев здоровой рукой, но делает это излишне резко. Поскольку Райнхард не пытается выставить его из комнаты, Зигфрид, понаблюдав с минуту за упражнениями, садится на диван рядом с ним и забирает у него эспандер. Друг, удивлённый такой бесцеремонностью, собирается что-то сказать, но Кирхайс его опережает: –Я звонил в адмиралтейство, – он начинает массировать кисть, и Райнхард немного разворачивается, чтобы ему было удобнее. –Что там? – серые глаза загораются интересом. –Всё спокойно, – Зигфрид не сдерживает усмешку. – Ройенталь снова поехал разбираться с фон Кригером. Райнхард недовольно фыркает и довольно зло говорит: –Когда уже этого старого пня выдворят в отставку? –Кажется, ему ещё год до полной выслуги, – Кирхайс полностью согласен с другом насчёт того, что этот вице-адмирал явно занимает не своё место, но повлиять на это они пока не могут. –Знаешь, если большинство сидящих в первом адмиралтействе попросту выжило из ума от старости, то у Кригера его никогда и не имелось, – иногда суждения Лоэнграмма о неприятных ему людях бывают слишком резкими, если не сказать грубыми, но при этом обычно соответствуют действительности. – Кстати, новостей из дворца больше не было? –Если вы имеете в виду источники Мюллера – то нет, но я и без него кое что узнал, – Зигфрид подаёт Райнхарду отложенный эспандер. Друг снова пытается его сжать, но теперь Кирхайс помогает ему, делая это достаточно бережно. –Из газет? – Райнхард скептически кривится. Зигфрид неопределённо пожимает плечами. Иногда и в прессе бывает что-то стоящее, если читать и между строк, конечно. –Да, практически на всех первых полосах было сообщение о разводе принцессы Амалии с осуждённым мужем. Причём, со слов газетчиков, это произошло ещё до заседания суда. –Неужели?! И ты в это веришь? – чего больше в голосе Лоэнграмма – удивления или ехидства, определить довольно трудно. –Нет, конечно, – Кирхайс осторожно помогает другу начать новое упражнение. – Я подозреваю, что кайзер приказал дочери развестись, если вообще не развёл их насильно. Вы же видели, как она вела себя в зале. –Именно. Подробностей там, естественно, не было? Ждать правды о таких делах, разумеется, не стоит, но иногда журналисты, сами того не подозревая, могут пропустить детали, из которых вполне получается сделать определённые выводы. Увы, в данном случае ничего интересного выловить не удалось. –Нет. Хотя в «Вестнике» и в «Короне» написали, что принцесса гневно осудила предательство мужа и, испытывая по этому поводу скорбь и сожаление, удалилась вместе с дочерью в одно из дальних имений. –Значит, Фридрих все-таки зашел дальше, чем мы думали, – ехидство сменяется задумчивостью, и Райнхард начинает постукивать пальцами свободной руки по краю дивана. –Да, но мне кажется, что опала долго не продлится, – даже после обвинительного приговора герцогу Брауншвейгу Зигфрид ещё не готов поверить в то, что кайзер способен всерьез наказать родных по крови людей. Это изгнание – явно временная мера, направленная, вполне вероятно, скорее на защиту дочери и внучки. –Полностью с тобой согласен, – Лоэнграмм подтягивает диванную подушку повыше и садится ровнее, после чего протягивает руку к челке Кирхайса. – Но для нас это сейчас не так важно, во всяком случае, пока мы им нужны для войны с мятежниками, – Райнхард улыбается и слегка дёргает друга за локон. – Кстати, доктор Штромейер показывал меня какому-то профессору, и тот сказал, что пальцы должны полностью восстановиться. –Вот видите, только заниматься всё равно надо, – Зигфрид отвечает ему такой же улыбкой. –Так я же занимаюсь! – Райнхард притворно хмурится, но затем всё же смеётся.