Laudanum

Люди много говорят о сексе, болтают, пишут, подбирают слова или наоборот несут полный бред. Сплошной поток сознания и нелепые сравнения. «Ты огонь, детка!» «Я в раю!».Даже французы, которые, по их собственному мнению, освоили «язык любви» на все сто, и те неуклюжие пошляки. Об этом нельзя сказать. Неизвестно кто лишил секс слов, может быть церковь, может быть какие-нибудь дикари палеолита. Один черт! Секс звучит, но не разговаривает. Ники по-настоящему знал только дежурный набор слов. Воображал себя, конечно, хоть и снобом, но мастером, однако настало время протрезветь: только слова. Одни и те же. Как у всех. Четко. Знакомо. Старая, проверенная система. А когда абсолютно все пошло не так, он растерялся и не смог выправить ситуацию. С первой же секунды все старые законы перестали существовать, пришлось заткнуться, и прекратить копировать поколения болтливых козлов. Стать бессмысленным и выйти из строя. Это получилось чудовищно легко. Само собой. Не стало никаких связных, разумных слов. Даже мысли ни одной. И ничего искусственного: гребаных вымученных фразочек: «тебе хорошо?» или «я что-то делаю не так?», никакой фальшивой заботы, с едва скрытым раздражением. Какого черта это бревно здесь делает? Какого черта оно не довольно?! Ничего знакомого, только бессознательная сладкая лихорадка и ужас. Подспудный, слабый, вызывающий только одно желание – бежать. Потому что все не так, все с ног на голову. Каждое движение, каждый вздох разрушают систему… Надо спасаться, пока не поздно. А потом стало поздно, и весь остальной мир, с его словами и законами, провалился в ад. К дьяволу. Где ему самое место. Он смотрел на свое изуродованное лицо и не узнавал его. Пока шумела вода можно было собрать хоть какие-то ошметки себя старого, вернуться в реальность и придумать, что делать дальше. Больше всего ему хотелось остаться в этой ванной навсегда. И ничего не решать. Тот, другой, в зеркале выглядел дико. Мутноватый взгляд, идиотское, пьяное выражение на лице, потерявшем привычную остроту и ставшем непристойно расслабленным и каким-то юным. Не дать, не взять - обкуренный школьник! Ему очень хотелось разозлиться и вернуть все на свои места, но глупое, гудящее и слабое тело не желало воспринимать паникующий мозг. Посылало к черту все системы, все принципы и установки. Тело хотело в постель и точка. «Плевать. Справлюсь.» В комнате было темно и тихо. - Эй, ты умер? - Нет. А ты? - Хотел утопиться, но в ванной мелко. Я ни хрена не вижу, подай голос. - Бери правее. Вот так… Ты на месте. Ники нащупал край кровати, лег, и натянул на себя одеяло. И что теперь? Ни единой мысли. Что-то изменилось, скорее всего, что-то крайне важное. Что-то чего уже не вернуть. Арт зашевелился, подвинулся ближе и сцапал его за руку. - И что теперь? – Ники хотел молчать до победного, но сам же, первый не выдержал. Пошло все в задницу! Надо хоть как-то упорядочить этот бардак! - Я не знаю, - тихо отозвался Арт и, судя по голосу, на его дурацкой роже нарисовалась улыбка от уха до уха, - можно продолжить, что думаешь? Нельзя быть таким идиотом! Но разозлиться или хотя бы впасть в раздражение не вышло. Совсем. Ни намека. Более того, противная муть внутри как-то слишком быстро улеглась. - Ты дикарь. - Ты тоже. - Я здесь причем? Я нормальный человек. А ты чертов извращенец, Мерцарио, вот что. Кто-то должен был сказать тебе это в глаза , - Ники повернул голову и попытался разглядеть хотя бы очертания его лица, хоть что-нибудь. Хотелось понять, что там себе думает этот распоясавшийся тип. Арт чуть приподнялся и легонько коснулся губами его виска. Это было странно и настолько невесомо, что искалеченная кожа отреагировала спокойно, почти никак. Но сам факт показался Ники отвратительным и приятным одновременно. Слишком интимно, искренне, непристойно, невозможно. - Скажи мне в глаза и все остальное, хорошо? – раньше этот чуть хрипловатый голос не казался таким волнующим, теперь все шло не так. Будоражила любая ничтожная мелочь. - Я не понимаю что дальше. Что теперь делать и говорить, - надо было как-то выкарабкиваться из размазанного состояния. - Что хочешь. Просто говори и все. Как все незатейливо! Непробиваемая тварь! - Теперь все пойдет наперекосяк. Все изменится. Ты сам-то это понимаешь? - Нет. Ничего никуда не пойдет, Ники. Ты фантазируешь. Что, по-твоему, произошло между нами? – он улегся, чуть отодвинулся, но пальцев не разжал. Так и держались за руки, как два идиота. Один идиот. Второй - форменный псих. - Что-то, - сказал Ники, предприняв еще одну попытку разозлиться, - что мне совершенно ни к чему. Видишь ли, я не рассчитывал, что это будет… так. И не вздумай спрашивать «как»! Просто заткнись. Отлично. Если ты думаешь, что победил, или что ты там себе навоображал, я не знаю, просто выкинь из головы, Арт. Это ничего не меняет. - То меняет, то не меняет. Ты уж определись, - ржет. Сволочь макаронная. - Заткнись! - Ладно, ладно! - Просто выкинь из головы все свои фантазии. Ничего не изменилось. Никаких «и в горе и в радости», понял? Ты сам по себе, я тоже. Я не хочу, чтобы ты потом смотрел на меня, как побитая собака. Обманутые надежды, все дела… Никаких соплей. Пожалуй, это было слишком. Ники так и не смог как следует разозлиться, и от всей этой гребанной «правды в глаза» ему сделалось только хуже. Потому что вранье, потому что он сам с собой сейчас разговаривал на повышенных. Сам себе лгал в извращенной форме. Не этому странному человеку, который все еще не может понять, с кем имеет дело. Дурак! Себе самому. И, внезапно, ложь его не устраивала. - Хорошо, - спокойно сказал Арт, - я тебя выслушал, теперь ты меня послушай… - Не хочу, - огрызнулся Ники, и, выдрав руку из его цепких пальцев, отвернулся. «Надо спать. Просто надо спать. Все это не имеет значения.» Больше тишину ничто не нарушало, разве что шуршал дождь за окном и внизу, где-то в кухне, билась в окно ветка дерева. Уснуть не получалось, никакие испытанные приемы не работали. Впервые за двадцать семь лет, ему хотелось глупо истерить, не сдерживать себя, не плевать на все, не придумывать логичных и выигрышных объяснений происходящему, чтобы мир снова накрепко встал в пазы, не обвинять, не оправдываться – а просто дать волю хаосу бесновавшемуся внутри. Чтобы черная, ядовитая мерзость поперла наружу изо всех пор. Чтобы стать чистым легким. Чтобы его можно было так любить. «Ты не веришь, что тебя можно любить». Да, да. Он прав, этот сукин сын! Он всегда прав и это невыносимо. - Говори, что ты там хотел сказать… Если он посмеет обидеться, промолчать, отвернуться… Или сказать какую-нибудь сопливую чушь… Хочешь разрядить обстановку, Арт? «Только попробуй… Рискни здоровьем!» - Я хотел сказать, что это было прекрасно, Ники, но ты не должен теперь на мне жениться. И рассуждать за меня права не имеешь, - резкий, серьезный, властный. Что-то в этом было чудовищно притягательное, хоть и злило неимоверно, - я тебя просил сказать правду, а не читать мои мысли, тем более не придумывать их. Я ни на что не рассчитываю, если тебя это волнует, я не собираюсь цепляться за тебя и что-то требовать. Если ты сам этого не понимаешь, просто поверь мне на слово. Я тебя люблю. Я хочу тебя, но я не чертова пиявка, какой ты меня, похоже, мнишь. Если ты правда не знаешь, что я за человек, попробуй разок посмотреть не только на самого себя. Отвлекись. Ники молчал, чувствуя себя злым, возбужденным и растерянным. Новое, совершенно дикое состояние, выхода из которого он не видел. И это его выбивало из колеи. - Я потерял контроль, - буквально одной секунды хватило, чтобы сдаться. Проиграть вчистую. А в следующую секунду вдруг пришло осознание, что никакого соревнования нет вовсе, нет противника, некому проигрывать. - Я не умею так… Не могу. Тебе нужно полное доверие, Арт, ты жадный. Ты самый жадный псих в мире. Ты всю душу вытрясаешь… Хочешь все и сразу. А я не могу. Я просто не в состоянии. Я другой, я не способен никому настолько доверять, понимаешь? Чертова истерика прорвалась, снося все на своем пути. Он резко повернулся, нащупал плечо Мерцарио, вцепился в него и потянул к себе. Обнял, неуклюже, скомкано, но крепко. - Никому и тебе тоже. Не требуй от меня невозможного… Заткнись! Я знаю, что ты не требуешь, просто пойми… Это главное, это правильно. Ты, с этой твоей безумной искренностью… Ты просто должен быть гнилым, понимаешь? Так записано у меня на подкорке, ты обязан быть предателем, а теперь втройне. Если раньше ты был единственным человеком, которому я мог говорить то, что нельзя даже думать, то теперь… Теперь никакой защиты, ничего не осталось. Это закон: всегда должна быть дистанция. Первое что я понял в жизни. Меня хорошо обучили. Дистанция. Между нами ее нет, я должен восстановить. Понимаешь? Иначе я не знаю… Но я не могу. И это кошмар. Я не хочу, вот что. Не хочу никакой дистанции, ты каким-то образом заразил меня своим бардаком, Арт. И знаешь, что самое ужасное? Я трезвый. - Действительно, ужас. - Тебе смешно? А я не помню, чтобы занимался этим без пары бутылок. Тогда все шло как по маслу, спокойно. Я был пьян и я все контролировал… Всегда знал что будет. Я был очень ловким. Ники фыркнул презрительно, рассмеялся и внезапно успокоился. Совершенно. Арт ласково гладил его по спине и это было чертовски приятно. - Пьяным быть отлично. Никаких неожиданностей. Все, как бы не совсем реально, понимаешь? - Можно в случае чего сказать: был пьян, ничего не помню. - Точно. Как будто в бутылки разливают индульгенцию от всего. Главное ты сам себя можешь легко оправдать, если что-то пошло не так. С кем не бывает, нажрался… Это очень удобно. Особенно если ты в постели с мужиком, и при этом голубым себя не считаешь. - Ловко. -Признай! А теперь представь себе: я даже не заметил, что я трезв. Что у меня никаких оправданий нет. Я все это делал сам, по собственной воле и безо всяких «с кем не бывает»! Я чувствую себя ужасно. Мне никак не придумать себе оправдание. Поэтому я злюсь на тебя. Мне бы очень хотелось, чтоб ты был во всем виноват. - Обойдешься. Мерцарио посмеивался, щекоча ухо горячим дыханием, и даже не думал напрягаться. Это тоже было непривычно. Или он все действительно понимал, чего быть не могло, потому что не могло быть никогда, или не слушал. Одно из двух или что-то третье, как обычно происходило с этим диким типом. Ники решил, что с него хватит поисков гнили, проверок на вшивость, и тоже валял дурака, рассказывая, как выгодно быть вечно пьяным. Потом пригрелся, от ласковых пальцев, касающихся кожи стало сонно и лениво, и он окончательно прекратил любые попытки держать лицо. - Все равно – ты во всем виноват, - пробормотал он по-немецки, натягивая одеяло на голову - если бы не ты… Ничего бы не было. Вообще. А утром, проснувшись, решил, что рефлексируют только тупицы и слабаки. «Все равно никто не узнает. Это только мое. И пошли все к черту.» В конце концов, все скрывать и считаться человеком, который прям до неприличия – это такое маленькое хобби. Должно же быть у человека хобби? Мир крайне невнимателен, ему можно каждый день подсовывать новую правду, он и не вспомнит, какая была вчера. Арт оказался прав – ничего не изменилось. Как минимум внешне. - Я вернусь к полуночи, - запихнув в рот кусок булки, сообщил он, - нужно подписать пару бумажек в банке и встретиться со спонсором, который только опомнился и узнал, что я уволен. - Заплакал? – Ники с отвращением смотрел на сцену завтрака в исполнении Арта. Не понятно было, как он способен столько жрать, и быть при этом тощим, как щепка. - Пока не ясно, попробую вышибить слезу. Пропускать год – погано. Все, поехал. - Купи йогурт. - Ладно, напиши на бумажке что еще нужно. - Ничего. - Отлично, тогда не пиши, запомню. - Себя привези, - презрительно фыркнул Ники, окинув его придирчивым взглядом с ног до головы, - вырядился, как на дискотеку. - Люблю хорошо одеваться. - Отличная шутка. - Что тебе не нравится?! – завелся с полоборота. Глаза сверкают, рожа суровая. Ники стало смешно и захотелось выкинуть что-нибудь неприличное. - Не могу даже сформулировать, - подошел и даже не поцеловал, а смазано клюнул в край губ. Все эти тупые нежности между мужчинами… такая дичь, - вали отсюда. Арт на нежности смотрел абсолютно иначе, и прощание получилось несколько затянутым. Чтобы никакие навязчивые мысли не лезли в голову, Ники проспал полдня, потом отправился на пробежку, а после просто сидел на пирсе без дела, разглядывая противоположный берег. Сделав несколько звонков и получив заряд здоровой ненависти от собеседников, он решил со всякой мутью на сегодня покончить, и продолжить заниматься важным – дремать на веранде. Из всего, что произошло, только одна маленькая деталь не давала ему покоя: Арт и его чертовы модные костюмы. Поверить в то, что человек, так трепетно относящийся к собственной внешности, мог откровенно игнорировать чужое уродство, Ники не мог никак. Это болело и гноилось внутри с первого взгляда в зеркало. Урод. Он научился плевать на оскорбления и жалость. Не трудно. Стоило лишь ответить на два вопроса : кто все эти люди и откуда у них право судить? Попытки надавить встречали равнодушное презрение. Пластика? Некогда. Но это же единственный выход! Почему? Можно еще отвернуться и не смотреть. Никому в голову не приходило, что все это попросту больно. Тебя вырубают, режут на куски, потом колют морфин, но ты все равно без конца чувствуешь боль, потом снова режут и шьют… Никто не понимает. Это же ерунда! Все это делают. Конечно ерунда! Потому что это чужая боль. Никто из этих обеспокоенных советчиков и эстетов- истеричек не способен просто попробовать понять, что чувствует человек, которого без конца режут на куски… И насколько он может не хотеть повторения экзекуции. Особенно ради воображаемой привлекательности или иллюзорных приличий. «На тебя страшно смотреть!» Отвернитесь, пугливые. Никто не будет ради вашего спокойствия терпеть боль! А вот с Артом все, как обычно, шло наперекосяк. Ни одного маломальски понятного движения, ничего, даже близко напоминающего брезгливость, на любые вопросы только прямые односложные ответы. Никаких претензий, никого смущения. Он, похоже, вообще разницы не видел. А если учесть, что актерство не его профиль… Ники не мог это переварить. Он пытался привыкнуть к тому, что с обычными мерками подходить к Артуро – пустое занятие. Этот человек внешне неплохо вписывался в общие рамки, но не более того: копнуть чуть глубже и найдешь полный беспредел. Непредсказуем. Сбивает с толку. «А может он не врет? Может, для него просто нет разницы?» Простенькие вопросы, ответить на которые практически нереально. Или поверить, или… Вариант всего один. В чужую голову не влезешь. Во время вечерней экзекуции, вольготно разложив перед зеркалом в спальне все свои мази, Ники пару минут придирчиво разглядывал поджившую, мерзкого розового цвета, кожу на висках, и пытался вообразить, как это может выглядеть со стороны. Наверняка тошнотворно, хотя сам он привык: не кровит и отлично. Впрочем, повязку он наложил с некоторым облегчением. Все-таки смотреть было противно. Арт вернулся гораздо раньше, чем обещал. В десять он загнал машину под навес и начал выгружать из багажника пакеты. - Я заказывал только йогурт, - вместо приветствия сказал Ники, бесшумно подойдя, и заставив его вздрогнуть. - Мало ли, - ухмыльнулся Арт, всучив ему два из четырех пластиковых мешков, - я не служба доставки. Как дела? - Не знаю, ты мне расскажи? - Никак. - Меня подлатают в четверг, обещали, что я буду выглядеть как слепой идиот не больше трех дней - Шикарно. Зато потом тебе не нужны будут подпорки для век. - Зачем столько булок? – разбирая продукты, возмутился Ники. - Я люблю. - Это вредно, питекантроп, всем давно известно, а ты отстал в развитии. - Ты попробуй, отличные пирожные, только из пекарни. Я заехал в Лекко. - Я не буду есть эту холестериновую мерзость! Ну… что спонсор? Пирожные и правда выглядели шикарно, так что Ники решил позволить себе немного криминала и взял одно. - Собираются выбить мне место, но судя по всему не с начала сезона и черт знает в какой команде. Все занято, но им все равно, им контракт важен. Мне тоже - мне нужны деньги. Я буду гонять хоть на самокате, лишь бы платили. - Я не знаю, утешит это тебя или нет, но у меня, примерно, то же настроение. Правда я еще планирую задвинуть подальше Ройтемана и что-нибудь еще, по мелочи. - Задвинуть подальше всех остальных? - Черт, а у тебя есть чувство юмора, ковбой! - Да, я весельчак, все это знают, а ты отстал в развитии. Было видно, что он устал и раздражен, но все равно искренне посмеивался и смотрел так странно, ласково. - Спать, - сказал Ники, дожевав пирожное, - все устали, тяжелый день, можно лечь пораньше. - Чем ты тут занимался? - Ничем. Знаешь, как это утомляет? Второй раз все было совершенно иначе. Вчерашние безумные, быстрые и жадные любовники, безмозглые, похотливые одноклеточные, знающие только лихорадочную дрожь и безумие – исчезли. Их личности кто-то стер и заменил хаос сладкой, медлительной нежностью и сотней новых ощущений, иногда почти непереносимо острых. Завершение, однако, получилось очень бурным и даже жестким. Эти дикие перепады изумляли и приводили в восторг. Ники никак не мог объяснить себе, как вышло, что ничего отвратительного так и не вылезло наружу и все происходившее оказалось легко и правильно. Арт каким то чудом знал, что делать и делал это абсолютно гениально. - У меня один вопрос, - Ники смирился с тем, что засыпать придется обнявшись, и даже позволил себе не язвить на этот счет, - где ты всему этому научился? Я ничего не слышал о твоих похождениях, кроме той истории про… Забыл. Не важно. Больше всего меня смущает, что ты не похож на голубого и я даже представить себе не могу тебя с каким-нибудь мужчиной. Но мне интересно, чисто теоретически… - Это был комплимент? – опять развеселился: плечи подрагивают, но ни звука не слышно. И чего смешного, спрашивается? - Нет, это был научный интерес. - Я не знаю, я не учился, если тебе интересно. Самородок. - Серьезно! - Совершенно. - И ты не охмурил десять тысяч каких-нибудь невинных мальчиков из церковного хора? - Ты слишком высокого обо мне мнения. К тому же мальчики – это криминал и просто мерзко. - Хорошо, каких-нибудь красавцев из рекламы одеколона? Что, нет? Пять тысяч вымазанных маслом загорелых качков? - Послушай, ты можешь не так образно, меня мутит. - Не могу, ты меня вдохновляешь. Так что? - Никаких тысяч никого. - Но кто-то у тебя был, так? - Да. - Слава богу! - Я не знаю, что ты думаешь обо мне, но все это вранье, ясно? - И что ты в нем нашел? - Неправильный прикус, - смешно разозлился, заворочался возмущенно, - чего ты от меня хочешь? -Хочу понять, как этот неудачник смог все-таки от тебя отлипнуть, а больше, собственно, ничего. Странно осознавать, что скорость - поганая штука. Дикое ощущение. Но время почему-то неслось без тормозов, опережая само себя. Человек по-дурацки устроен: время для него то ползет еле-еле, то педаль в пол и полетело, ему бы научиться управлять временем, хотя бы в своей глупой башке, но куда там. Человек самим собой управлять толком не может… Это раздражало. Сутки превратились в жалкие минуты, которые никто не успел заметить и прожить как следует. В среду с самого утра пошел мелкий затяжной дождь, и осень окончательно захватила власть. Поздно, но молниеносно. В аэропорт ехали молча. Ники смотрел в окно и злился. Не смотря на все правильные и полезные советы Вилли, злость отлично помогала от тоски. Он понятия не имел, с чего вдруг внутри поселилась эта вязкая тревожная мерзость. Операция его не беспокоила. Ничего сложного, к тому же всего три дня, гарантированные танцы на цыпочках и сдувание пылинок. Чепуха! Не в этом дело. Просто кончилось что-то настоящее. И это выводило из себя. «Настоящее? Что за бред?!» - Ники покосился на Мерцарио. Тот выглядел спокойным, почти равнодушным. Следил за дорогой, слушал новости по радио. Признаков жизни не подавал. - Останови, - сказал Ники. Арт отреагировал моментально, съехал на обочину и включил аварийку. - Что случилось? - и все эмоции разом на встревоженной физиономии. Никакого равнодушия и в помине. - Не хочу. Никуда не хочу. Мне надоело постоянно убеждать себя, что я делаю то, что мне хочется. Это чертово вранье! Я делаю то, что нужно каким-то идиотам, которым на меня плевать! Меня раздражает, что ты мне до сих пор не надоел, это полная дичь, но мне мало тебя. И я никуда не хочу уезжать. Я не собираюсь больше делать то, от чего меня воротит. Хватит. Он говорил все это ровным голосом, скупо цедя слова, но чувствовал как с каждым звуком напряжение и чудовищная усталость медленно, но верно отступают на второй план. Становилось легче жить. - Ерунда, - после нескольких секунд напряженной тишины, хрипловато проговорил Арт, заглушив двигатель, - выкинешь из своего самолета пару ящиков шампанского, всего-то дел. Влезет в твою птичку еще 55 килограмм? - Ты сдурел? - Нет. - Тебе заняться нечем? - Ну почему… Но это подождет неделю. Выкинешь шампанское? - Нет у меня никакого шампанского, ты что идиот? - Мало ли, я не знаю. У меня нет самолета. - Неудачник. - Зато у меня глаза открываются без помощи домкрата. - Зато у тебя нет мозга, Арт. - Ну, так что? - Вылезай из машины, улитка, я тебе покажу, как ездят нормальные люди. - Обойдешься. Если у тебя есть деньги на штрафы, отдай их мне. - Если мы пропустим время вылета, я тебя придушу! - Кто виноват-то? - Только не я. Давай, пошевеливайся! Серьезно! Мы опаздываем. Темнота и разговоры: такое странное, слишком беззащитное состояние, которое, впрочем, не досаждало. После процедур, примерно в одно и то же время, приходил Мерцарио и начинался нормальный день. - Хорошая больница, пусто, никто не лезет, ты здесь один что ли? - Может и так. - Шикарно. - И не надо в окна залезать, да? Или ты не можешь по-человечески? - Один этаж? Зачем куда-то залезать? Арт, оказывается, был способен болтать без умолку, практически не подбирая слов. Обсуждали все подряд, воздухозаборники Феррари, которые никакого отношения к прошлогоднему титулу не имели, хотя Арт выдержал слишком долгую паузу, прежде чем согласиться, и захотелось ему врезать, чтоб исключить все сомнения. Перемыли кости Депайе с его шестиколесным монстром и манерой езды как у спятившего броневика. Изрядно досталось Зеленому аду, идиотской Фудзи и тому, кто придумал проводить финал на новой трассе, потом дошло дело и до нового чемпиона. - Не знаю почему, но это выглядело жуковато, - сказал Арт, слегка замявшись, - по-моему он был мертвецки пьян через минуту после финиша. Хороший парень, но что-то с ним не так. - Все с ним не так, - отрезал Ники, в сотый раз, потрогав плотную повязку на глазах, - он просто больной ублюдок, который быстро ездит, и которому сильно повезло, что я поджарился, и на пару месяцев выбыл. - Брось, никакой он не больной. Просто выбрал себе образ и как может ему следует. Все так делают, я, ты… Все. - Образ? Ты наивный! Это не образ, это он и есть. Никаких игр! Ничего. Один в один. Прекрати искать во всех какие-то глубинные мотивы, плохо кончиться, гарантирую. - Я во всех и не ищу. Я сумасшедший, по-твоему? Просто ты утрируешь, вот что. - Потому что меня кинули, и я обиделся, так? - Я не знаю. - Так вот, чтоб вопросов не возникало больше… - Ники начал было откровенно звереть, но внезапно быстро и без труда успокоился, - …ладно. Ведь так оно все и выглядело. Пошло, мерзко, но абсолютно однозначно. Единственный сторонний человек, который был в курсе происходящего, просто не мог иначе это интерпретировать. - Ладно, - повторил Ники тихо, - только для тебя, Арт, один раз. И больше мы никогда об этом не говорим. Он помолчал немного, облизнул губы: странно было не видеть лица собеседника, не пытаться понять его реакцию по выражению глаз. Только чернота и интонации. Хорошо, что этот черт даже не думал лицемерить, в принципе... Мог, конечно, начать вихлять, но это легко пресекалось, тем более никакого таланта в этом плане у Мерцарио не было. - По-хорошему, ничего у нас не вышло. И это было понятно сразу. Не только тебе, умник. Я, конечно, упирался некоторое время, потому что… Ты сам знаешь почему. Но все закончилось через пару недель после того, как ты обозвал меня собакой. Сволочь ты, Арт. Это было обидно. - Собакой я тебя не обзывал, не выдумывай! - Но имел в виду собаку. Не отпирайся. В общем, ты был прав, я тебе уже это говорил. И насчет секса ты тоже был прав. Правда, жену я искать не стал, но откровенно говоря, мысли были. И я все это закончил сам, без всяких обид и соплей, потому что есть люди, которых можно терпеть, есть те, кого, наверное, стоит даже любить, а есть существа, с которыми ничего серьезней редких вечеринок, распития спиртного и бородатых анекдотов затевать нельзя. Ты же не будешь серьезно относиться к воздуху внутри манекена? Страдать из-за него или мстить ему? Вот и я. Я быстро сообразил, какой он на самом деле, а не в моих идиотских фантазиях, просто я слишком упрям и тоже думал, что ошибаюсь, что там поза, образ, как ты выражаешься, что уж ко мне- то должно быть особое отношение. Я ведь «другое дело», верно? Да, я самовлюбленный козел, сам знаю. Но я не обиженный, брошенный страдалец, которому не ответили на высокие чувства и который до сих пор не может с этим смириться. Джеймс может себе воображать, что угодно на этот счет. Он это и делает, потому что ему плевать на любые разумные доводы, и потому что это очень удобное оправдание для всего, что происходит. Удобное для него. И унизительное для меня. Отличная комбинация. Он делает глупость, его наказывают – но не потому что он осел, а я нет, а потому что я простить не могу, что он предпочитает женщин. Какая драма! Загвоздка в том, что мне давным-давно безразлично кого он предпочитает. Два года назад это просто перестало что-либо значить, и все. Да и раньше… Меня это не особо волновало. Естественно Джимми носитель очень ограниченного мыслительного аппарата, и тот весь расположен в паху, и сделать хоть какие-то выводы, похожие на правду он не способен, однако есть еще наш проницательный Арт, который полагает, что когда я говорю: Джеймс Хант - больной ублюдок, я преувеличиваю… Нет, как ты сказал? Утрирую! Потому что я обижен на бывшего любовника. Ники постарался улыбнуться как можно более презрительно. Черт знает – получилось или нет. Арт молчал. - Я ведь не говорю, что это плохо для гонок. Нет. Мы все так или иначе больные ублюдки. Особенно на трассе. Я хочу просто прояснить для тебя ситуацию с Джимми и со мной. Мне это важно. - Я понял. - Точно? - Хочешь устроить мне экзамен? - Почему нет? - Я идиот, прости, что думал всякие глупости. - Десять из десяти, студент. Все, минутка без трусов закончена. - Еще одну вещь объясни, и можешь одеваться, - он явно улыбался, но голос звучал строго и сухо. «Слепые, вероятно самые проницательные люди в мире» - Не уверен, но валяй. - Почему я? - Я так и знал! Я знал, что ты это спросишь! Теперь я ясновидящий, а ты уволен за несоответствие занимаемой должности. - Так почему? - Не знаю. Я подумал: какого черта, этот парень единственный человек на земле, который может просто придти в кабак, и сказать: «я тебя люблю, Ники» после чего не сгореть от стыда и не дать стереть себя в порошок. Самый упертый баран из всех кого я знаю, потому что до сих пор не сознается, что был под кайфом и сморозил чушь. Псих без инстинкта самосохранения, злобный ворчливый макаронник, спорщик на пустом месте, любитель орать и размахивать руками вместо того, чтобы вести цивилизованный диалог, - Ники начал загибать пальцы, - криминальный тип, который залезает по ночам в окна больниц, клещ, которого все касается, все ему надо знать! Вцепился в меня намертво и не отлипает! Никто этого не делал, никто этого не может, потому что таких идиотов просто нет! И вообще, ты меня бесишь, Арт, вот почему! - Да ты поэт, Ники, отличный итальянский! Ты меня тоже бесишь. - Вот и чудно. Идеальное сочетание. В общем, дай мне воды, и вернемся к нормальным темам, мне надоели эти сопли! - И твоя манера обзывать все стоящее соплями меня тоже бесит. - Не лопни от избытка чувств, - Ники устроился поудобнее в своей постели, - так что ты думаешь о Ройтемане? Меня он раздражает, а тебя нет, объясни? И эти дни пронеслись с бешеной скоростью. Какой-то дьявол раскрутил часовую стрелку до сверхзвуковой. Это было просто отлично, и это выводило из себя. Хотелось устать от болтовни, от бесконечно расслабленного состояния, от этой бытовой, простой и незатейливой атмосферы, вернуть страсть к напряжению и злость. Ничего не выходило. Как будто что-то важное сломалось внутри. Исчез какой-то правильный и нужный барьер… Но потери не ощущалось. Все было до омерзения хорошо. Он отлично понимал, что через жалких полтора месяца опять начнется ад и все остальные привычные удовольствия: склоки, недовольные лица, скрытое презрение и страх, что не на того поставили, что дали слабину, что прогнулись и прогадали . Они отомстят сполна за все попытки поднять голову и еще добавят сверху. Все это будет – ешь, не обляпайся! В какой-то момент возникла мысль послать все к чертям. Просто потому что сил не доставало снова лезть в эту вонючую помойку… Но Ники очень быстро запретил себе подобные размышления. Обойдутся. Не на того напали. И плюс машина. Машина его пока устраивала. Арт уехал в четверг, когда сняли повязку. Попрощались спокойно, без соплей. Он был чем-то озабочен, но распространяться об этом отказывался наотрез. - Не спрашивай. Ники не стал. - Спасибо, что мешал мне спокойно страдать. - Не за что, я рад, что ты в порядке. - Ладно, не изображай приличного человека. Поцелуй меня и проваливай. Арт просиял, щуря светлые счастливые глаза: - Увидимся. - Не вздумай пропасть. Найди себе какое-нибудь ведро. Без тебя на трассе погано, имей в виду. И все-таки он странный человек: ни на чем не настаивал, ничего не просил и ни на что не жаловался. Никакого: «я скучаю, ты слишком занят, нам надо поговорить о том, как быть дальше». Каждый сам по себе, как и договаривались. Звонил, спрашивал как дела, посмеивался, рассказывал что-нибудь забавное. Никаких нежностей и прочей ерунды. Только знакомый голос в трубке. Изредка. После полуночи. И на ворчание про режим, всегда одно и то же: «на пенсии отоспишься». Его никогда не становилось много. Откровенно говоря, его всегда было не достаточно. Мучительно мало. А потом времени не стало даже на разговоры. Начался сезон. Арт объявился только в мае. Ники наблюдал за хохочущей компанией, расположившейся в тени, у мотохоума, на котором было гордо намалевано «Мерцарио». Эти неудачники умудрялись вести себя так, как будто выиграли поул, хотя никто не верил даже в то, что они вообще квалифицируются. Артуро размахивал руками, как спятившая ветряная мельница, что-то рассказывал, провоцируя взрывы идиотского хохота, поминутно курил и выглядел абсолютно счастливым. Подходить Ники не стал. Некогда и неуместно: за ним следили, как ни за кем другим, и если бы он хоть как-то дал понять, что свободен и ему нечем заняться в паддоке, его бы немедленно облепили со всех сторон и заболтали до полусмерти. Но все же, он позволил себе остановиться, и оценить этот веселый бардак. «Давно не виделись…» - это была странная смесь ощущений. Язвительная ирония пополам с радостью и еще чем-то, нутряным, сладким, от чего хотелось улыбаться и валять дурака. Во всем этом хаосе эмоций он вдруг явственно различил зависть. Острую, жгучую, с примесью безысходности и досады. «Что за дерьмо…» - подумал Ники и отвернулся. Этим придуркам точно ничего не светит, а он собирался стать чемпионом. Не весело, не спокойно, не свободно, зато… «Плевать. Справлюсь.»