***
На лицо падали лучи тёплого солнца, настырно пробиваясь сквозь веки, будя меня. Я фыркнула и перевернулась, уткнувшись во что-то тёплое. Спросонья кровать казалась уже, чем обычно. Я открыла глаза, что бы совсем проснутся и потянулась. Но так и застыла в потягивании. Спиной ко мне кто-то лежал. Кто-то с черными волосами. Я потеряла дар речи от неожиданности и смущения. Торс пса был голым, открывая взору белую кожу. Я собралась с духом и кулаком пнула его в спину, будя. -Эй! Ты чего тут забыл? Кто тебе на кровать разрешил залезать? — села я на кровати, прикрываясь одеялом. Инугами же просто зевнул и перевернулся на спину, сонно разлепив глаза. -М? А что? Мы ведь находимся уже довольно долго в серьёзных отношениях. Будет странно, если мы не будем спать вместе. Во всех смыслах, — улыбнулся очаровательно парень, а я, порозовев от смущения, с визгом скинула его с кровати. -Не дождёшься! Я же говорила не увлекаться! Это все просто игра и спать я с тобой не буду! Во всех смыслах! И я не буду терпеть, что… — уже перешла на ор я, но меня немного напористо и грубо заткнули. Поцелуем. Я была в шокированном состоянии, сидя в ступоре и не сопротивляясь. Поверить не могу. Я положила руки на плечи Инугами и попыталась оттолкнуть, но тот никак не поддавался. Но мне не пришлось с новой силой его отталкивать от себя, парень сам отстранился, а я сидела в полном шоке. -Не кричи. Разбудишь ведь всех, дорогая, — выдохнул пёс, гладя меня по плечам, пользуясь моментом, пока я в ступоре — Тем более, зачем кричать? Это же наоборот, приятно, — его руки перешли ко мне на шею, гладя её и спускаясь вниз. Сознание вернулось ко мне, когда его рука схватила мою грудь. -Извращенец! — рявкнула вдруг я и зарядила пощёчину Инугами так, что он улетел в стену — Бабушка, он меня обижает! — как маленькая вдруг закричала я, и, горя от стыда, побежала к бабушке.***
-Хаято, нельзя своего жениха бить из-за такого, — причитала бабушка, заваривая мне чай, пока ребята наблюдали за нами тайком из-за угла коридора — Бить можно только в том случае, если пришёл домой поздно ночью или утром пьяный. Ну, или изменил, — стала учить она меня жизни. -Да-да, но бабушка, я…- мне не дали договорить: -И вообще, ты должна быть нежной с ним. Жалеть, обнимать. А если бить будешь за то, что он тебя облапал просто, то от тебя любой мужик сбежит, — продолжала она — хотя, таких лапаний в моё время не было, — она покачала головой, но потом продолжила — И ты посмотри, он же хороший парень. Мне столько рассказывал. Мне стало плохо. Что он там ещё ей рассказывал? -А что именно? — осторожно спросила я, переводя взгляд на угол, за которым прятались Тануки с «двумя сыновьями». Инугами был счастливее некуда и у него аж слюни чуть ли не текли. Коккури недовольно бурчал себе под нос что-то. Тануки хлебал сакэ. -Как любит тебя. Так ты его спасла от голода, когда он был совсем один. Он был в подъезде, пытаясь согрелся у батареи. А ты накормила его и пожалела. Это так мило, Хаято! Я всегда знала, что ты безумно добрая! -Тогда в подъезде я думала, что просто кормлю обычную собаку, а не своего будущего «мужа», — обречённо и тихо проговорила я. -М? Он был тогда похож на собаку? Ужас, — проговорила бабушка, уперев руки в бока и покачав головой. -Ещё какой ужас. Мне в кошмарах снится, — поджала я вымученно губы, глянув на бабушку. -Ой. Тогда не будем о плохом, — она села за стол и выдохнув, подперела подбородок кулаком — А когда детишек рожать собираетесь? У меня отвисла челюсть. Как у Коккури, который из-за этого чуть не выпал из-за угла. Инугами уже хотел кинутся с фразой «Да хоть сейчас!» к нам, но его остановил лис. Тануки хлебал вторую бутылку сакэ. -К… Какие ещё дети, бабушка?! Мне ещё и двадцати нету! — занервничала я, вспыхнув краской от смущения. -Ну, знаешь ли. В твои годы у меня уже ребёнок был, твоя мать, старшая дочка, — закивала она собственным словам — Тебе тоже не помешало бы. Лучше родить в 19-20, чем под тридцатник. В тридцать тяжелее рожать. Я тебе, как мать троих детей говорю. Ты знаешь, как это больно? Сколько я крови потеряла и как все разорвано там было? — она кивнула вниз живота — У меня до сих пор ужасные шрамы. -Я никогда не буду рожать… — чуть не плача, проныла я — Не хочу детей. Рожать больно. Воспитывать сложно. С ними столько возни… -Это ты сейчас так говоришь. Вот когда забеременеешь и собственные дети будут, тогда все поймёшь, — сказала коронную фразу всех предков бабушка. Я ударила себя ладошкой по лбу и глубоки выдохнула. -Если меня угораздит забеременеть, сделаю аборт, — сквозь зубы процедила я, как бабушка влепила мне подзатыльник. -Совсем с ума сошла? Это же грех! -Но Бога нет… — опять хотела я возразить, но бабушку понесло: -И презервативы тоже грех! — она сказала это так громко, что, наверное, это было слышно даже на улице — Вы во время этого, — она выделила интонацией слово «этого» — с Инугами хоть не используете контрацептивы? -Ба… — я, совсем засмущавшись, опустила голову и нечаянно глянула на «убежище духов» то биш угол в коридоре. Коккури сидел напряжённый и дёрганный, Инугами что-то себе фантазировал. Тануки хлебал третью бутылку сакэ. Блин — Бабушка… — я выдохнула, попытавшись забыть об этих придурках — Я девственница. У меня сегодня утром только первый поцелуй случился ведь, про который я тебе рассказывала. Бабушка помолчала, поджав губы. -Непорядок, — выдала она — Уже такая большая. Обычно, таким как ты девственницами до тридцати аж остаются. Это плохо. Пора уже, внученька, пора. У меня сердце ушло в пятки. Надеюсь, меня не изнасилуют…?