По законам военного времени

Легкий древесный треск раздается неожиданно четко в наступившей тишине и Темари тут же находит взглядом источник – кресло Казекаге и неожиданно сильная хватка пальцев кукольника на его спинке. Не к добру это, Канкуро снова не в духе и это неожиданно вызывает у нее досаду, заставляя поморщиться и посмотреть в яростно блестящие в темноте глаза брата. Опять он выпаливает какие-то по ее мнению смехотворные претензии, будто действительно мог в точности до минуты просчитать время, которое им могло понадобиться, чтобы добраться до Суны. Вот какого черта? Вечно ему неймется, везде надо нос свой засунуть! Полицай. Как это невыносимо, когда принятая должность меняет близкого человека до тошнотворной невменяемости, а ничем иным попросту не назвать поведение брата. Она, может, и могла бы промолчать, надменно проигнорировав этот дерзкий вопрос агрессивно настроенного родственника, вот только Канкуро вольно или невольно, а прошелся рядом с опасной темой, которую ей совершенно не хотелось, чтобы он касался. Когда есть что скрывать, сложно оставаться хладнокровным, особенно таким прямолинейным людям, как она. Недружелюбно нахмурившись, как и всегда, когда брат позволял себе подобную несдержанность, Темари оценивающе пробежалась взглядом по его физиономии, раскуроченной пурпурными, изломанными гневом линиями, и недовольно сузила глаза, намереваясь немедленно поставить брата на место: − Очевидной для всех кроме тебя, Канкуро, причиной задержки, явилось то, что команда Листа запросила оказать содействие в поисках, - ядовито произнесла она, буравя взглядом черные глаза брата, и, под конец фразы не желая превращать это в дурацкую игру в гляделки, моргнула, посмотрела на безмятежно терпящего выходки Канкуро Казекаге. Ну, может и не безмятежно, но терпящего, однозначно! И откуда только в нем столько терпения? Кукольник на своей работе явно набрался излишней спеси, и не будет ли уместным напомнить ему о его месте? − Неофициально, - добавила она, небрежно пожав плечами: − Мне ничего не стоила эта услуга, зато теперь они в долгу перед нами. Это может пригодиться в будущем, - с ноткой заискивания добавила она, глядя на Гаару, определенно довольного принесенными вестями и не заинтересованного в том, где команда Песка могла потерять целый день. По логике Казекаге это было мелочью, недостойной его внимания, ведь миссия изначально не имела временных рамок, а уж что послужило причиной задержки (которую еще надо высчитать) – песчаная буря, чье-то ранение или вынужденное отступление с изначальных координат – не важно. Гораздо больше его волновали собственные дела, так что разгорающийся спор с легкостью был прерван стуком в дверь, а сам младший поднялся со своего кресла, равнодушный к чужим пререканиям, и лишь спокойствия ради роняя тихие угрожающие намеки, наседая, главным образом, на кукольника. Темари же молчала, принимая слова брата со всем вниманием, и от услышанного ее снова пробил этот особый озноб, который вызывал только джинчуурики – смесь страха и уважения, казалось, даже волосы зашевелились, будто от легкого ветерка, а на деле – от услышанного обещания. Он всегда так с ними поступал, всегда мог надавить и вынудить поступить по своему, а они…а они всегда подчинялись, прекрасно зная границы его терпения и равнодушия, зная, когда еще можно упорствовать и позволять себе то, что другим казалось немыслимым безрассудством и каралось бы немедленно. Темари пришлось прикусить язык и тогда, когда Казекаге озвучил свой приказ – на первый взгляд, не самое сложное задание в ее практике, хотя идея идти с Канкуро вместе в Коноху и была возмутительна. Но лучше она сейчас придержит свое мнение при себе, потому что Гаара однозначно дал понять, что не время больше досаждать ему глупостями. И хотя она не успела узнать, что нынче в родной деревне является новостью дня, догадаться особого труда не составило, как и то, чем Казекаге намеревался немедленно заняться. Слова Гаары лишь подтвердили ее предположения, Темари отошла в сторону, уступая дорогу и чувствуя, как поднимается по горлу дурнота. Сразу стало не до непонятно отчего вскипевшего Канкуро, ни до собственной позиции «это не твое собачье дело», ни до слабых возмущений по поводу новой миссии, стало просто противно и неприятно, хотя на бледном лице едва ли дрогнул хоть один мускул, изобличая испытываемое отвращение. Все-таки, это не первые казни в Сунагакуре и что-то незаметно было, что число оппозиции благодаря им как-то заметно уменьшилось. То есть, конечно, прямо никто не бастовал, особенно после того как единственное подобное мероприятие было стандартным для джинчуурики образом «разогнано». Младший брат не терпел никакой оппозиции и держал все в своих руках, и Темари на самом деле была на его стороне, как и всю жизнь, но ей было тошно от того, что деревня постоянно купается в крови и не может просто, ну, подчиниться? Принять правила и новую стратегию развития, а не плести подковёрные интриги, которые все равно в конце концов раскрываются. Неужели им мало смертей? Они могли бы быть уже давно сильнейшей нацией, если бы народ поддержал Гаару полностью, а не так, как сейчас. − Снова? – напряженно шепнула она в сторону брата, когда Гаара вышел за порог кабинета вершить свое правосудие, − Сколько на этот раз? Было что-то изощренно-уродливое в том, что почти всех этих людей, которых сейчас лишит жизни их младший брат, нашел и приговорил к смертной казни средний, который не был чудовищем. А она, старшая, может только после, в архиве, найти их личные дела, ведь никто не посмеет назвать их. Имена предателей запрещено произносить вслух, словно они зараза, тлетворная болезнь, заражающая других людей скверной предательства и делающих их следующими в очереди на линчевание. "– Так скольких же ты убил сегодня, Канкуро?" – она смотрит на него какие-то секунды, словно силясь увидеть в нем своего прежнего брата, но, кажется, именно сегодня тот Канкуро, которого она знала большую часть своей жизни, особенно хорошо скрывался за этим лицом в пурпурной краске. Дела деревни снова давят, Темари покидает кабинет Казекаге и идет в сторону дома, выбросил из головы дурацкую идеи о письме. В Суне нет места этому ребячеству, да и намек Гаары сделал свое дело. Ей не хотелось больше думать о вечнозеленой Конохе, «летнему» шиноби и о том, чем сейчас занимался Казекаге. Встретив на выходе из резиденции нескольких напряженно-ожидающих шиноби с гражданскими, она пряча глаза и плотно сжимая бледные губы молча прошла мимо, игнорируя робко-отчаянные вопросы. Это не в ее власти, отсрочить казнь или вообще что-то изменить. Ее братья ведали чужими жизнями, а не она. Она даже не знала их имен, что она могла ответить? В Суне нет лета, в Суне только осень. И взращенный на ненависти к себе проклятый джинчуурики собирает урожай чужих смертей как плоды зла, совершенного по отношению к нему. Они вышли рано утром, когда солнце лишь подбиралось из-за горизонта к рассвету. Сухие приветствия, пожелания удачи в пути, и вот они покидают пределы деревни, идут по песку, направляясь прямо к границе со страной Огня. Темари думает, что за три дня их конфронтация заметно ослабла, Канкуро больше не поднимает тот дурацкий вопрос и вообще, казалось, заново привыкал к тому, что волен выйти за пределы Суны и даже отправится в чужую Скрытую деревню. Письмо Темари держала у себя, тщательно запечатанный самим Гаарой свиток скрывался под одеждой и оставалось только гадать, насколько важные там сведения. Пока они шли по пустыне, Темари размышляла, чего же хочет ее брат? Зачем отправил ее в Коноху, если он уже настолько открыто радуется проблемам Конохи? Что, если в свитке заключено, скажем, объявление войны? Может ли такое быть? Предрассветная пустыня холодная и Темари ежится, то ли от холодного воздуха, то ли от своего предположения. В таком случае, присутствие рядом Канкуро оправдывалось – он мог при необходимости прикрыть ее спину и помочь вырваться с боем, если потребуется. Но стал бы Гаара так ими рисковать? Не проще ли послать сокола? Да и станет ли Коноха вообще их атаковать, даже принеси они подобные вести? Как ни крути, а думы ею овладели самые тяжкие и даже присутствие брата, с которым она в последнее время не мгла найти общего языка, не могло отвлечь ее от них. Будущее представало перед ее воображением в самых мрачных красках.