По законам военного времени

Иногда, на задворках сознания мелькает мысль, что до того как Гаара принял титул, в общем-то они были полноценной семьей. Сироты, искавшие утешение в глазах друг друга. Канкуро находил свое спокойствия ловя солнечные блики на забавных хвостиках волос старшей сестры, она же всегда могла отгородится от ропщущей толпы спрятавшись за широкой спиной брата. Вместе они создавала буфер для Гаары, не позволяя тому излить свою злобу на весь окружающий мир и утопить его в крови. Проклятые дети Казекаге. Покинутые дети Казекаге. Верно, боги посмеялись когда выписывали на небесных скрижалях их судьбу, если она свернулась нелепым уроборосом обгладывающим собственный хвост. Теперь же, кровь что течет между пальцев его младшего брата называется правосудием, и Канкуро соврет, если скажет, что оно ему претит. В конце концов, он сын своего отца – с каждым прожитым годом сходство все более очевидно. Он патриот своей деревни и страны. И он надежный бастион защиты своего годайме. … или же сорняк на его огороде? Этот страх никогда не пройдет, но он может трансформироваться во что-то более глубинное, потаенное. И иногда Канкуро кажется, что его брат сам как биджу может забираться под кожу к другими людям, и бездумно потоптавшись в чужой душе, устроится на кровавых ошметках словно ласковый кот в лежанке. Кот, с острыми когтями и ледяным взглядом зеленых глаз. Раньше он дергался всем телом слыша угрозу в голосе Гаары. Сейчас, принимает это как данное. Проклятый брат Казекаге. Именно его, а не Гаару станут поносить семьи тех кого скоро постигнет участь быть запертыми в песчаном саркофаге. Все знаю кто является предпосылкой к этим казням, именно с дозволения капитана карательных отрядов проводятся обыски в домах. Именно он подписывает приказы об арестах. И Канкуро готов принять на себя всю ответственность и гнев со стороны… но, только, не от Темари. Надменный взгляд быстро меняется, и парень низко опускает голову, закрывая лицо тенью от капюшона – не надо так, не смотри на меня с презрением и болью, прошу тебя. Пальцы на руках дрожат от напряжения, и больше всего ему хочется обнять сестру, найти успокоение в ее ласке – но, он сжимает кулаки, и одним мановением мысли восстанавливает душевное равновесие. Это все чертов запах коноховцев на ее одежде и коже. Он действует на капитана как красная тряпка на быка. Гаара выходит прочь из кабинета, и по протоколу, его капитан должен следовать за ним следом, словно преданный пес. Но, Канкуро стоит как вкопанный рядом с девушкой. Ему немного стыдно за свою несдержанность и повышенный тон, но это все от тревоги. Которая, как оказывается, никому не нужна. - Пятнадцать, - сказал, словно отплюнул. Поднял голову, глядя куда-то поверх головы сестры, - трое еще генины, - зачем он это говорит? Чтобы усугубить ее состояние, или свое? Гаара сказал верно – сорняки, даже самые мелкие, недопустимы в его саду, и потому Канкуро как верный садовник выкорчёвывает их с корнем, - не думай об этом, - он подается к ней, но Темари ускользает от ненужного вмешательства в свое личное пространство. И парень каменеет, переходя на официальный, холодный тон, чтобы исправить всю нелепость последней, отчаянной фразы, - лучше, подготовься к миссии. Тяжелые, быстрые шаги гулким эхом отражаются от стен коридоров – он догоняет Казекаге, и сбавляя темп следует следом за ним. По мери пути их компания разбавляется несколькими старейшинами, сподручными и подоспевшим Баки. Каждому находится свое задание, и уже на подходе к месту линчевания Канкуро отделяется от общей процессии, присоединяясь к ожидающему его отряду айнзацгруппы – именно они первыми выходят к гражданским, занимая свои места, чтобы сдерживать толпу. - Вывести сепаратистов. Короткий, рыкающий приказ. Широк расставленные ноги, и руки покоящееся на поясе. Прямой, безэмоциональный взгляд следит за выступающим к людям Казекаге. Гаара смотрит прямо в глаза собравшейся толпе, Канкуро же ощущает ответные взоры спиной. И как только начинают зачитывать вслух приговор слышатся первые крики отчаянья и сдавленный плач. Он принимает их все на свой счет. Проклятый капитан полиции Сунагакуре.

***

Кукольная балерина пляшет на нитях чакры, выделывая изящные па и каждый раз кланяясь в сторону своего единственного зрителя. Хрупкое, до белизны обтесанное деревянное тело обтягивает ярко-зеленая пачка… и это цвет вызывает приступы слепой ярости у кукловода, хотя он и не разу не сбился с такта. Пальцы знают свое дело, тогда как в голове роится миллион совершенно ненужных и пугающих образов. Расскажи мне… Но танцовщица молчит, лишь загадочно улыбается нарисованными губами. Деревянные, тонкие руки словно две арки смыкаются над головой в финальном движении. И тут нити чакры обрываются. Кукловод тщетно пытается восстановить их, суматошно маша руками, изгибается, тянется пальцами вслед за падающей балерины, и успевает лишь дотронуться до золотистых прядей, выбившихся из высокой прически. Со стеклянным звоном кукла разбивается о пол, и этот звук нарастает, давит на голову, громыхает словно гигантский колокол зовущий к мессе. Маленькая танцовщица разбита на сотни кусков, и она уже не улыбается, а рыдает кровавыми слезами, текущими по щекам отдельно лежащей головы. С хриплым полу-стоном Канкуро садится в кровати тяжело дыша и покрывшись испариной. За эти три дня в ожидании миссии он собрал такую коллекцию ночных кошмаров, что хватит на всю жизнь. Парень тщетно проводит рукой по лицо, словно пытается снять остатки сна, как липкую паутину – воспаленные глаза, словно у безумца, блуждают по собственной комнате, не узнавая ее. И, наверное, впервые в жизни, марионетки, что расставлены в креплениях по всей комнате, кажутся ему пугающими и сулящими беду… Сколько лет он не покидал пределы страны, занимаясь исключительно внутренними вопросами? Шиноби впускает в себя утренний холодный воздух, и с присвистом выдыхает его же через рот. Пустыня встречает его как старого друга – это для чужестранца все барханы абсолютно одинаковые, а Канкуро знает, какие были наметены за ночь, а какие справили юбилей. Он любит песчаные дюны Суны, любит слышать хруст песка под ногами – на нем вновь обычные, форменные сандалии заместо тяжелых капитанских берцев. Он как и прежде рядовой шиноби своей деревни, отправленный на миссию – поясницу приятно тянут боевые свитки. Руки убраны в карманы – под пальцами перекатываются пищевые пилюли и какой-то мусор. А щиколотку царапает кунай, похоже, он слишком слабо затянул крепление. Потерял сноровку, но, об этом никто не узнает. Ситуация будет исправлена на первом же привале. Канкуро молчит, не зная о чем говорить с сестрой. Раньше, найти общие темы для разговора было проще. Видела, какие расцвели бутоны в теплицах… как там их, м… никак не могу запомнить. Бабка Чие опять отказалась дать мне пару уроков. Старая карга. Брат отлично контролирует Биджу. Понести твой веер? Он всегда что-то таскал за ними. Тыкву с песком Гаары. Веер Темари. Сумки с амуниций и свитками. Баки, когда тот в очередной раз напьется в одном из баров. Взгляд Канкуро падает на тень идущей рядом сестры. Он и Темари может понести, но эти мысли слишком запретные, слишком опасные. Спустя время впереди выступает границы песков, как раз вовремя – им повезло избежать бури, или палящего, выжигающего все на своем пути солнца. Уже чувствуется как меняется воздух, и запахи вокруг. Зеленый, летний лес встречает путников, и Канкуро начинает ощущать себя не в своей тарелке – с потрескавшихся губ срывается презрительное фырканье. - Надеюсь, нас не заставят участвовать в поминальной церемонии по наследнице Хьюго, - и это то, что он хотел сказать все это время? Конечно, в рамки их миссии входит почтительное и скорбное выражение соболезнование главе клана, только вот отчего при этой мысли парень невольно злорадно ухмыляется, - Не хотелось бы, чтобы она опять стала причиной проволочек. Или есть другие причины? Тяжелые, свинцовый взгляд капитана карательных отрядов внимательно следит за реакцией сестры – даже тут он не собирается отказываться от своих методов. И если Канкуро что-то хочет узнать, он вытянет эту информацию щипцами. Маленькая балерина, повинуясь нитям чакры начинает свой танец.