По законам военного времени

Все слилось в единый туман, бесконечный кошмар, наполненный льющейся с небес водой, мучительным хриплым дыханием возле уха и тяжестью обессиленного тела на плечах. Сколько они двигались так, остервенело торопясь, не делая длительных остановок ради призрачной надежды успеть? Темари в каждом мгновении промедления чудится приговор, а движение – спасение. Если очень-очень постараться, то получится, так? И Темари старалась, тратя всю себя ради Нара, совершенно перестав пытаться держать лицо перед братом, выглядеть благопристойно, а не без пяти минут предателем всей их жизни и деревни. Чем тяжелее и реже становилось мучительное дыхание Шикамару, тем хуже становилось самой куноичи, мысли выгорали, исчезали, самообладание трещало по швам. Они должны успеть. Долгие полтора часа под дверью реанимации, а она все еще на что-то рассчитывает. Передышка дает ей время оглянуться по сторонам и увидеть себя в отражении чужих глаз. Загнанная, бледная и неприлично сильно переживающая за врага. Доверенное лицо Казекаге, его родная плоть и кровь – полностью во власти неадекватного ситуации отчаяния. Это оказалось… унизительным открытием. Она видит, какие сочувствующие и одновременно любопытно-ехидные взгляды на нее кидает персонал госпиталя, полагая, что ей совершенно не до того, что происходит вокруг. Ей даже приносят стакан жидкости с крепким вяжущим запахом, впихивают в ладони, заботливо заглядывая в глаза и уговаривая хотя бы пригубить. Ее передергивает от чужой жалости и злорадства, которое ей чудится теперь в каждом изгибе губ, и в попытке защититься, сохранить лицо, вернуть прежнюю маску горделивого спокойствия, она выпрямляется, благодарит и даже сжимает стакан в ладони, и не думая подносить к лицу. Только сейчас ей приходит в голову мысль, что родная деревня не факт что действительно приложит все усилия ради чужестранца. По сути, то, что его вообще сейчас пытаются спасти заслуга исключительно ее звания и близости к Казекаге. Но ведь Гаара не отдавал приказа… Как бы после ее не увели под белые руки да для беседы с капитаном внутренней безопасности, у которого будет, что ей предъявить. Родина может. Канкуро появляется в приемной совершенно неожиданно, но Темари даже не вздрагивает, ее нервная система и так переживала большой шок, и теперь тело само по себе отходит от высокого напряжения, сотрясая всю ее в крупной дрожи. Они едва ли обмениваются холодными взглядами и с легкостью делают вид, будто в комнате никого нет. Ровно до того момента, как двойные двери реанимации не распахиваются и врач с изможденным лицом не отрывает рот, произнося неотвратимый вердикт. В первые мгновения Темари кажется, что она все прослушала, поднимаясь со своего места и глядя на медика испытующим взглядом. И только секундами позже, по сочувствующему выражения лица понимает, что именно было сказано. Слова повторяются в памяти, она сжимает пальцами стакан так сильно, что даже расплескивает немного лекарства. Врач отводит глаза, и куноичи ясно и четко слышит наглые, вызывающие нотки в голосе Канкуро. Как он смеет. Ярость просыпается мгновенно. Если подумать, она всегда была в ней, просто затаилась глубоко внутри, пока снаружи бушевал шторм страха и отчаяния. До этого момента ей просто некогда было искать виновного, но сейчас, когда ситуация пришла к логичному концу, куноичи перемкнуло. В отличие от брата, она не смотрела в палату, потому что вдруг яснее ясного поняла, кто именно виноват в том, что произошло. И кто именно позволяет себе издевки над ней. Родной брат. Опора в худшие годы их жизни. Предатель и убийца всего, что могло бы принести ей счастье. − Не смей насмехаться! – «…надо мной!» - задыхаясь от неистовой, клокочащей злости шипит Темари, без замаха резко дергая рукой. Ее бросок подобен выстрелу – никто даже ничего не заметил, пока снаряд не врезался в стену рядом с лицом кукловода, взрываясь мелкими осколками и остро-пахнущей сердечным средством жидкостью. Куноичи бьет крупная дрожь, она изо всех сил вцепилась в край стола, тяжело опираясь на него и не сводя глаз с ненавистной физиономии Канкуро. Как он смеет сейчас так вести себя? Как он вообще может бить ей по больному, ведь он же все понял, понял! Почему он так поступает с ней? − Я знаю, зачем ты здесь, - словно яд, выплевывает она, игнорируя испуганный визг медсестер и растерянное «Темари-сама!» медика, она еще пожалеет об этой вспышке. Отталкивается от своей опоры и быстрым, стелящимся шагом входит в палату, опережая брата. Быть может, она и не успела отдохнуть после почти суточного волока на себе мертвым грузом висящего Шикамару, сейчас ее силы подпитывала неукротимая ярость. Словно последнее, что она может для него сделать – это защитить тело, как кошка своих котят. Смешна сама по себе ситуация, когда тебя приходится защищать подобным образом, - думает она, сдергивая с покойного ткань и глядя в безжизненное лицо. Пальцы импульсивно стискивают чужое предплечье – кости под ними скрипят осколками – а она и думать забыла, что у него были травмы до их встречи в лесу. Чувствуя, как в затылке начинает расти тяжесть, она внимательно оглядывает Нара, пробегается взглядом по испачканной кровью кислородной маске, по исколотым рукам в поисках годных вен, по темнеющим синякам на ребрам (та старая травма), по капельной системе, в которой застыла чья-то кровь и все еще стоящим катетерам. Сделали ли они действительно ВСЕ возможное для него? Темари не знала, как это проверить, все, что она могла увидеть за один беглый взгляд, навсегда запечатлелось в ее памяти. А потом ей приходится развернуться к зашедшему следом Канкуро. − Ты опоздал, тайе, - у Темари злая усмешка на кривящихся губах и темные, пустые глаза, в которых умерли последние искры счастья. И она, конечно же, не знает, какое действительно было задание у Канкуро, полагая, что оно лишь в том, чтобы добить «пленного». – Эти душегубы и без тебя справились, - она кидает быстрый, обвиняющий взгляд на маячащего за плечом брата медика, - Не попируешь, ворон. А в глазах предательски темнеет, она подается назад, ощущая стремительно нарастающую слабость в коленях. Врезается бедром в операционный стол, бросает беглый взгляд на, по этому случаю, шелохнувшееся тело и тяжело сглатывает. Мертв-мертв-мертв! Мертвее некуда. − Должно быть, теперь ты в полном восторге, а? – несмотря на появившуюся ноющую тяжесть в груди, она не может замолчать, просто выходя из себя от одного вида кукловода. Теперь она все ему припомнит. И не простит ничего. Она не видит, как врач и медсестра обмениваются взглядами и последняя осторожно приближается Темари со спины, обходя стол с телом. Темари сама еще не понимает, что вот-вот рухнет в обморок и из последний сил кидает обвинения брату, видя в этом хоть какую-то отдушину накатывающей боли. Когда же это случается, им удается подхватить ее прежде, чем она действительно падает. − Ох, Тама-сенсей, кажется, у Темари-сама жар, - ошарашенно произносит медсестра и с этого момента куноичи остается в госпитале два месяца, первую неделю которых в тяжком забытии сильнейшей лихорадки. По истечении второй ее навестили и сам Казекаге, и Баки, и несколько мастеров дознания, желающих знать причины ее подозрительного поведения накануне болезни. Похудев и осунувшись, Темари казалась неживой, полусидя в своей постели с неизменной кислородной маской на лице – жуткая погода в Конохе и сопутствующие стресс-факторы спровоцировали пневмонию, выключив ее из жизни Суны на эти два бесконечных месяца. Ее почти никто не навещал – друзей как таковых и не случилось завести, несмотря на все успехи в ратном деле и в целом доброжелательном характере, а единственным близким, родным людям было плевать на нее. И уж об этом она не жалела нисколько. Она не хотела их видеть, ни одного, ни второго. Особенно второго.

***

С выписки прошло всего полдня, а она уже обивает порог Резиденции, надеясь попасть к Казекаге по совершенно нелепому для последнего вопросу. Она долго обдумывала это и лишь прочнее уверилась в верности принятого решения. Она не могла и не желала больше жить с братьями под одной крышей, и если бы медики не запретили ей миссии еще течении полугода, она непременно постаралась слинять прочь из Суны. Война с Конохой после бурного начала, уже начинала тихо сходить на нет, не потому что силы оказались равны, а из-за тотального разгрома Листа и спадания куража захватчиков на нет. И пока Старейшины осаждают Хокаге с требованием начать переговоры, Суна довольно греется в своих песках под солнцем, ожидая белого флага и караваны откупных. Темари не хотела иметь ничего общего с этой войной, и по всем показаниям была отстранена от фронта, благо тот и не нуждался в каждом более-менее сильном шиноби. Тем более, в ней, весьма подозрительной по психологическому профилю. − Я их видел, говорю тебе! Они просто невероятны! Способны заменить десяток обычных, а то и больше! Благодаря этому у нас почти и не было потерь. А яд! Клянусь, я глазам своим не поверил, когда от одной бомбочки лег отряд! – мимо нее, скромно стоящей в тени коридора, прошла группа генинов, бурно обсуждающих вести с полей после доклада Казекаге. О чем они говорят Темари не поняла. Что ж, ее очередь. Официальный стук в дверь, и тихий, шелестящий голос приглашает ее зайти. Секретарь, собирающий в большую кипу документы со стола, кидает на нее обеспокоенный взгляд и устало представляет, торопясь завершить свое занятие поскорее и убраться прочь. −Темари? В чем дело? – Гаара чуть меняет позу в кресле, бросает косой взгляд на помощника и тот, будто его ужалили, выметается за дверь, не успев поправить вываливающиеся документы из рук. Темари смирно замирает перед младший братом и чуть кашляет, прикрывая рот ладонью. У нее были дурные предчувствия на этот разговор, но отступать поздно. − Все еще не здорова, - констатирует Казекаге и нехорошо хмурится, его раздражают чужие слабости и особенно тех, кто уже и так без толку лечится прорву времени, − Похоже на саботаж, - роняет он легко и смотрит своим мертвым взглядом ей в лицо, − Чего ты хочешь? − Я, - голос хрипит, не от волнения, а снова от простуды, − …сделала запрос на выделение мне отдельного жилья, - единым потоком выпаливает она и ждет, чувствуя, как леденеет под взглядом джинчуурики. Гаара прикрывает глаза, разрывая зрительный контакт и чуть слышно выдыхает: − Отклонено. Ты под домашним арестом. Темари молча смотрела, как его губы расплываются в злой усмешке. − И всем будет лучше, если присматривать за тобой будет твоя любимая семья, верно? – от угрозы в голосе брата у нее снова запершило в горле, она закашлялась и, не переставая кашлять, развернулась и вышла из кабинета, наплевав на церемонии. Домой она шла резким, нервным шагом, не зная, чего ей хочется больше – дать волю непрошеным слезам (почему ее никто не хочет оставить в покое?!) или устроить трепку первому попавшемуся. Рывком распахнула дверь, ворвалась внутрь маленьким торнадо, о она знала, кто устроил ей эту пакость, сам того, возможно, не ведая, исключительно искусства ради! Промчавшись и не обнаружив Канкуро на обычных местах, она с треском распахнула дверь в его мастерскую, с порога начав атаку: − Ты!! Ты видимо, просто жить не можешь без того, чтобы не испортить мне жизнь! Что ты сказал Гааре, что он посадил меня под домашний арест, словно я в чем-то виновна, ты, проклятый предатель! – запал резко пропал, как и воздух в легких, стоило ей как следует сфокусировать взгляд на фигуре под желтой лампой. Черные глаза, чуть прикрытые веками, высокий конский хвост из жестких, неряшливо торчащих волос на затылке, распахнутый зеленый жилет и порез на груди, тонкая вишневая полоска. До боли знакомое лицо, гладкое и ровное, как в былые дни – ни следа черных запавших глазниц, заострившихся скул и синих вен, просвечивающих сквозь словно бумажную кожу, преследующее ее по ночам в кошмарах. Сердце остановилось и стало вмиг так больно, что куноичи схватила в кулак ткань своего косодэ, покачнувшись от шока. Это был он. Нара Шикамару. На подставке, без ног и с одной полностью собранной рукой. Он смотрел на нее пустыми глазами марионетки и пол под ее ногами поплыл. − Не может быть...За что ты меня так ненавидишь?