we are the world

Поначалу Сонмин волнуется, когда посреди ночи его вызывают к Чанджуну домой, тратит на такси оставшиеся деньги, потому что Чан живёт вообще в другом конце города. Затем он волнуется немного меньше, когда дверь ему открывает сонный Шиён — хилый паренек в очках, снимающий вместе с Чаном квартиру — и говорит «успокоился». Но потом в первой за коридором комнате раздаётся громкий вскрик, после которого — затишье, как перед бурей, а Сонмин осторожно, будто боясь спугнуть, шагает туда. Под ботинком хрустит смятая бумага, она здесь везде — Чанджун пишет, чтобы не сойти с ума, в смысле, не сойти с ума совсем. Сонмин поднимает один клочок, от «я не должен был», которым он исписан, теряет всё своё красноречие. Чанджун лежит на кровати, тихо бормочет себе под нос полную бессмыслицу. Сонмина даже не замечает, и это обижает почему-то дико, или это Сонмин слишком эгоист. — Чан, — зовёт он. — Блять, Чан. Чанджун поднимает на него взгляд, а Рю замечает увеличенные зрачки и недовольно вздыхает, присаживаясь рядом и упираясь в кровать спиной. «Что, дунул?» — спрашивает. Когда Чан ещё был хоть немного человеком, его всегда забавлял лексикон Сонмина, но сейчас как раз не до этого. — Нет, — говорит Чанджун, Сонмин замечает пустой стакан и пачку успокоительного. Значит, Шиён позаботился — ему не в кайф слушать всю ночь крики почти психа, который мучается от кошмарных снов, ведь и сам Шиён до неприличного депрессивный. Удивительно, Сонмин более чем обычный, поэтому в эту компанию полупсихов влиться не сможет, хотя ему жизненно важно находиться рядом с Чанджуном. Он материт Чана почти за всё, кроме его существования, потому что существование Но Чанджуна можно было бы назвать божьей благодатью, если бы бог существовал. «Если бы бог существовал», — думается Сонмину — «Он бы освободил Чанджуна от мыслей, а меня — от Чанджуна». — Я твои мозги со стен смывать не буду, когда эта стерва психанет, — Рю усмехается горько, неосознанно утыкается носом в колени, и это как-то по-бабски (Чанджун делает точно так же). А потом говорит «всё в твоих руках», повторяется, и повторяться будет до тех пор, пока Чан не запомнит. Рю Сонмин не выделяется уникальностью, оригинальным мировоззрением, умением с некрасивых слов создавать красивые фразы, про него обычно говорят «серая масса», но всё же кое-что он знает, и говорит незамедлительно, пусть и звучит не очень воодушевлённо: — Ты сам хозяин всех своих миров. «Действительно, сам», — думает Чанджун, сжимая в руках и без того смятую бумажку со списком «мой мир». «Мой мир» вмещает в себе: 1. Я. 2. Сонмин. Чан тихо вздыхает, потому что наконец-то нашёл подходящую фразу. «Всё в твоих руках» — в дрожащих чанджуновых руках, слабых, тонких, почти прозрачных. В этих руках — весь чанджуновый мир, хрупкий, тёмный, полный кромешной тишины. В этих руках — его безумие, его мысли, его еле заметная жизнь, его патологии, он сам. А ещё Сонмин, которому очень хочется, чтобы бог существовал.