Prayers

- Не бойся, это я. Услышав отрывистый шепот Урухи, замерший Юуки с облегчением вздохнул, но уже через секунду напрягся вновь: было непонятно, что гитарист забыл на кухне в столь поздний час и как много от его, Юуки, беседы с Йо-кой успел услышать. Видимо, Койю тоже почувствовал, что доверием обстановка даже не пахнет, а потому, виновато отпустив руку стоящего рядом мужчины, объяснился: - Я здесь с самого начала. Хотел поговорить, но потом пришел он… И не вышло. Прости Юуки сухо кивнул. Не то чтобы он имел что-то против Урухи, но почему-то тот факт, что их с Йо-кой беседа достигла чужих ушей, противно пинал под ребра, вызывая необоснованное раздражение. Вздохнув, вокалист Lycaon все же отошел от окна и тяжело опустился на хлипкий стул, подперев голову холодными руками. Черное небо, затянутое мутными тучами, наблюдало за музыкантами из-за замызганного стекла, и размытые из-за дождя очертания деревьев казались такими же смазанными, как и ближайшее будущее всех, кто сейчас находился в доме. - Прости, если отвлекаю, - зачем-то вновь извинился Койю, внимательно разглядывая вокалиста Lycaon, едва различимого на фоне разъедающей сознание темноты. Юуки покачал головой, но говорить ничего не стал – даже не оторвал блуждающий взгляд от пола. Мужчина не понимал, чем вызвано его раздражение: то ли хотелось просто побыть в одиночестве, то ли еще немного поговорить с Йо-кой или хотя бы просто находиться именно с ним. Только с вокалистом Diaura Юуки чувствовал себя особенно защищенным, а сейчас, когда от согревающих мыслей о Йо-ке и его последних словах отвлекал кто-то чужой, хотелось просто встать и уйти, и только вежливость и осознание того, что Уруха, в общем-то, был ни в чем не виноват, удержали Юуки на месте. - Так тяжело, - снова заговорил Койю, пристально наблюдая за реакцией собеседника: тот даже не пошевелился. – Каждую секунду кажется, что еще чуть-чуть, и ты сорвешься. - Или уже сорвался, - тихо добавил вокалист Lycaon, бессмысленно разглядывая свои саднящие пальцы. Уруха удивленно вскинул голову, надеясь, что сейчас-то поймает взгляд Юуки, но тот продолжал его усердно игнорировать, хотя в густой темноте о действиях собеседника утверждать наверняка было нельзя. Койю хотелось выплеснуть все свои чувства, хоть немного освободить тлеющую душу от тяжкого груза, но непривычная холодность сидящего перед ним Юуки тормозила мужчину, вызывая в нем легкую обиду: пять минут назад с Йо-кой тот разговаривал совсем по-другому. - Ты очень смелый, - вдруг выпалил Койю. – Из всех здесь. Не понимаю, почему ты тоже оказался тут. Вокалист Lycaon болезненно поморщился и чуть было не повысил голос – верный признак того, что беседу, и так не желавшую складываться, пора заканчивать. Собравшись с силами, Юуки вдохнул в себя спертый холодный воздух и рывком поднялся со своего места, после чего мягко произнес: - Я уже говорил: не стоит вешать ярлыки, не разобравшись в сущности вещей. Прости, я очень устал. Спокойной ночи. Так и не подняв глаз от пола, Юуки быстро прошел к выходу из кухни, обняв себя руками, будто желая защититься от всех внешних нападок, и Уруха, заметив этот его жест, виновато прикусил губу и тяжело вздохнул: иногда подобрать нужные слова оказывается сложнее, чем воткнуть нож в желудок беззащитному сопернику. * * * Прислонившись лбом к шероховатой поверхности двери, Таканори напряженно вслушивался в шелест бурлящей за ней воды и мысленно проклинал того, кто до него успел занять ванную на столь долгий срок. В пустом коридоре было холодно и темно, и мужчина, кутаясь в свой ободранный кардиган, с усталой насмешкой на разбитых губах думал о том, как жалко должен выглядеть со стороны. Левая скула будто налилась свинцом, и Таканори был уверен, что завтра на лице обнаружит размытый кровоподтек – бил Тсузуку искренне, вкладывая душу в каждый удар. В голове Руки была пустота. Абсолютная, вязкая, всепоглощающая, сосущая пустота, напоминающая кисель. Мужчина пытался думать, пытался что-то вспоминать, но скачущие мысли неизменно срывались и заводили в тупик. Таканори не чувствовал абсолютно ничего: ни вины, ни страха, ни даже сожаления. Музыкант был уверен, что на весах ценности его жизнь однозначно пересилила бы жизнь Миа и что другие тоже должны это осознавать. Именно поэтому все наигранные эмоции и моральные осуждения раздражали Таканори, вызывая в нем чувство легкого непонимания – ради чего эти люди пытаюсь его укорить? Неужели никто здесь еще не смирился с мыслью о том, что смерть – абсолютно нормальное явление, если умираешь не ты? Шелест воды резко оборвался, и дверь в ванную распахнулась с тихим щелчком, из-за чего Таканори пришлось резво отскочить в сторону. Сощурившись, чтобы разглядеть в ночной темноте хоть что-то, мужчина нахмурился, напрягаясь из-за того, что понять, кто перед ним, так и не получилось, но чужой короткий смешок поставил все на свои места: до Руки дошло, что столкнулся он с вокалистом Reign. Повисла тяжелая тишина. Икума не спешил отходить с порога, безразлично глядя на стоящего перед ним мужчину, а Таканори, ощутив на себе чужой тяжелый взгляд неуютно поежился и с напускной грубостью выплюнул: - Скажешь, какое я дерьмо? Хочешь осудить меня? Вперед! - Мне плевать. Два коротких слова подействовали на Руки, как ведро с ледяной водой. Удивленно приоткрыв рот, мужчина втянул в себя холодный воздух и тут же сморщился от подступившей к горлу тошноты: по коридору лениво расплывался сладковатый запах больницы. В голове Таканори тут же зашевелились воспоминания из детства, когда он схватывал ненавистную простуду и мама водила его в больницу, где пахло абсолютно так же. «Чем он здесь занимался?» - по спине Руки пробежал холодок, а вокалист Reign даже не подумал сдвинуться с места. - Плевать? – отчего-то хрипло переспросил Таканори. - Ты придаешь себе слишком большую значимость, - лениво отозвался Икума, глядя куда-то за плечо собеседника. Руки прикусил губу и, преодолев непонятное отвращение, вгляделся в едва различимое лицо стоящего напротив него мужчины. Видимость была практически нулевой, но Таканори скорее почувствовал, чем увидел, что с вокалистом Reign что-то было не в порядке: взгляд Икумы безвольно плавал по коридору, не цепляясь ни за что, а его губы казались неестественно бледными даже на фоне синеватого полумрака. Но, несмотря на это, Таканори все равно отметил, каким же нереально красивым был вокалист Reign, и эта деланная кукольность пугала его еще больше: возникало ощущение, что разговариваешь с бездушным манекеном. - А кому мне придавать значимость? – врожденная наглость Таканори пересилила покалывающий в груди страх. – Тебе? Тонкое стекло хрупкой тишины разорвал неестественно холодный хохот, больше напоминавший кашель смертельно больного пациента. Весело глянув на Руки, Икума издал еще один не то смешок, не то хрип и, пошатнувшись, скользнул в сторону, напоследок обдав собеседника тошновато-сладким дыханием: - Обо мне будешь думать, когда мы оба встретимся в Аду. Таканори резко обернулся, но Икума уже слился с затаившейся тишиной, оставив после себя лишь запах старой больницы и ощущение повисшей в спертом воздухе недосказанности. Руки никогда не придавал значения чужим словам, а зачастую даже не слушал собеседников, но последняя фраза вокалиста Reign прочно засела в его сознании: «Мы оба встретимся в Аду». Таканори поежился и быстро замотал головой, прогоняя от себя неприятные мысли. В Аду пусть встречаются все остальные, а он выберется из этого дерьма и вернется к нормальной жизни, какую бы цену ни пришлось за это заплатить. «Какой он все-таки странный» - отстраненно думал Руки, заходя в ванную. Ни одна из свечей не была зажжена, а, судя по отсутствию горячего пара, все это время вода из-под крана бежала ледяная. Где-то под ложечкой засосало от неприятного предчувствия, и Таканори, прогнав из головы мысли об Икуме, неслушающимися пальцами наспех зажег сразу две свечи, умудрившись ни разу не промахнуться в темноте, и через секунду из треснувшего зеркала на мужчину уставилось его растрепанное отражение. Усмехнувшись, Таканори уставился на свое усталое лицо, кровь на котором в тусклом свете скачущего огонька казалась совсем черной, и вновь подумал о том, что он совсем не чувствует себя убийцей. Внутри было лишь равнодушие. Руки попытался прокрутить случившееся в памяти, но наткнулся лишь на волну собственного непонимания и безразличия: он что-то сделал не так? Таканори не понимал, за что его осуждают. Он сам нашел себе еду, а потому был сыт, пока другие довольствовались жалкой кучкой риса. Он не сумел добыть противоядие сам, поэтому использовал для этого чужие руки. Разве другие поступили бы по-другому? Какой смысл ущемлять себя ради другого, если этот другой все равно умрет, а ты будешь жить? Ответ на этот дурацкий вопрос никак не находился, и Таканори потянулся за зубной пастой, но его пальцы вдруг наткнулись на что-то маленькое, круглое и гладкое. Мужчина недоуменно нахмурился и поднес к глазам странный предмет, больше всего напоминавший обычную таблетку. В голове появилась шальная мысль попробовать находку на вкус, но Руки вовремя одернул себя, однако таблетку все равно зачем-то сунул в карман джинсов. «Откуда это здесь взялось?» - болезненно поморщившись, Таканори смысл с лица всю кровь и наспех вымыл голову, но странная находка так и не покинула его мыслей. Вздохнув, мужчина в последний раз посмотрел на свое осунувшееся отражение и неожиданно понял, как же он устал за сегодняшний день. Выскользнув за дверь ванной, Руки быстро направился в сторону их с Урухой комнаты, но вдруг резко замер на самом ее пороге, заметив, что дверь была чуть приоткрыта: значит, одногруппник уже вернулся. Набрав в грудь побольше воздуха, Таканори невозмутимо зашел в комнату, но Койю сидел на своей кровати и, услышав шаги, даже не поднял головы. Руки специально навернул несколько кругов по тесному помещению и несколько раз даже попытался завести беседу, но каждый раз натыкался на прочную стену холодного отвращения. - Так и будешь дуться? – наконец, не выдержал вокалист. Уруха, до этого еще пытавшийся сохранять спокойствие, резко обернулся к одногруппнику и, глядя на него с плохо скрываемой неприязнью, процедил: - Дуться? Серьезно? Ты просто отвратителен. - Я знаю. Таканори грустно усмехнулся и осторожно опустился на кровать рядом с Койю, из-за чего тот сразу отодвинулся и сморщился. Руки вновь почувствовал, как сосущая пустота в нем возмущенно подрагивает из-за непонимания, а потому, не удержавшись, насмешливо спросил: - Считаешь меня мерзким? - Просто ненавижу. Сердце болезненно дрогнуло, и Таканори с какой-то истеричной насмешкой подумал, что его внутренние органы начинают жить собственной жизнью. Ему тоже было больно и плохо. Два часа назад непонятный выродок Тсузуку был его в лицо и драл вещь, о цене которой мог только догадываться, а теперь тот, кто был так важен, говорит слова, режущие сильнее стали. - Может, тогда переедешь к своему Юуки? – тихо спросил Таканори, напряженно рассматривая стекающие по оконному стеклу капли. – Подальше от мерзкого меня? - Может, и перееду, - безразлично отозвался Уруха, с грустью подумав о том, что он бы и переехал, если бы между ним и Юуки вдруг не выросла стена странного холода. Таканори резко замер. Еще один удар в спину. Понимающе улыбнувшись, он встал на ноги и хотел было направиться к своей кровати, как вдруг картинка перед глазами мужчины предательски поплыла, и он, потеряв координацию, полетел куда-то в сторону. Однако уже через секунду сильные руки подхватили вокалиста сзади, и Уруха, чертыхнувшись, непроизвольно прижал Таканори к себе. Почувствовав, что земля больше не уходит из-под ног, тот позволил себе расслабиться и, ощущая, как прерывистое дыхание Койю опаляет его шею, даже сумел выдавить слабую улыбку: - Как раньше, правда? - Катись к черту, - отвращение в голосе Урухи сменилось обычной усталостью. – Или хотя бы на свою кровать. Таканори кивнул и, убедившись, что голова больше не кружится, поднялся на ноги и снова внимательно посмотрел на гитариста сверху вниз. Обиды не было, была только щемящая тоска: что в этом Юуки было такого, чего бы не было у него? Почему Койю так уцепился за этого человека и перестал видеть все остальное? - Как же хочется есть, - Уруха застонал и, закрыв глаза, откинулся на спину. – Такое ощущение, что я здесь сдохну именно от голода. Руки замер. В мыслях сразу возник мешок, в котором обнаружилась желанная еда и даже любимые сигареты – деликатесов было столько, что наверняка хватило бы и двоим. Опустившись на кровать, Таканори подогнул ноги под себя и, ощущая, как сердце рвется на части, внимательно посмотрел на Уруху. Он мог бы рассказать ему о своей находке. Мог бы поделиться едой и хоть немного поддержать морально… «Я расскажу ему, а он расскажет своему Юуки» - холодно подумал Руки. – «Койю, если бы я и он балансировали на краю обрыва, кого бы ты спас?» - Спокойной ночи, - быстро отвернувшись, Таканори уткнулся лицом в подушку и буквально через минуту провалился в тяжелый, рваный сон. * * * Сидя на своей кровати, Тсузуку уже около минуты пристально рассматривал виднеющийся из-под одеяла затылок Рёги. Единственным источником звука в темной комнате был ленивый шелест дождя за окном, и вокалист Born старательно делал вид, что спит, но Тсузуку на интуитивном уровне чувствовал, что тот только притворяется, отчего-то не желая с ним разговаривать. Мужчина вздохнул. По костлявым плечам вокалиста Mejibray с его только что вымытых волос скатывались и замирали во впадине между ключицами холодные капельки воды – влажная рубашка музыканта висела здесь же, на спинке кровати. Вернувшись в комнату после разговора с Йо-кой, Тсузуку попытался заснуть, однако, несмотря на дикую усталость, сделать это у него так и не получилось. В голове крутились сотни мыслей, но мужчина не мог четко охарактеризовать ни одну из них: где-то в глубине души вокалиста Mejibray зародились странные догадки, но пока они оставались лишь в форме каких-то абстрактных суждений и формироваться во что-то более существенное не желали. Тсузуку хотел поговорить об этом с Йо-кой, но пропасть недоверия между мужчинами оказалась слишком велика, даже чтобы поделиться простыми догадками. Вокалист Mejibray не мог охарактеризовать, что происходило у него внутри: казалось бы, нужно радоваться, что позиции Йо-ки пошатнулись и он оказался в конце списка, но впервые за все время пребывания здесь мысли Тсузуку были заняты другим. На смерть одногруппника мужчине было плевать, и он даже не постеснялся себе в этом признаться. На секунду Тсузуку показалось, что он даже не лучше Таканори, но музыкант быстро отмел эту нелепость в сторону, убедив себя, что здесь дело совсем в другом. Больше всего вокалиста Mejibray сейчас заботил Рёга. Сцена, случившаяся в лесу несколько часов назад, прокручивалась в голову Тсузуку до того момента, пока ему не начало казаться, что чужое дыхание снова опаляет его скулы. Слишком близко, слишком интимно, слишком опасно. Вокалист Mejibray был уверен, что в доме Рёга попытается с ним заговорить, вновь пристанет со своими никому не нужными расспросами, но с момента их возвращения мужчина не произнес ни слова. Тсузуку вспоминал, как давил на нож, приставив его к шее вокалиста Born, а тот даже не пытался отстраниться; как Рёга прижимался к нему сзади и говорил, что не позволит убивать ради него. «И кто мог тебя предать? Какая-нибудь девка?» - с непонятным раздражением думал Тсузуку, не отрываясь от чужого затылка. Догадавшись, что полное невнимание со стороны Рёги раздражает его еще больше надоедливой заботы, вокалист Mejibray досадливо поморщился и подумал, что уже больше десяти лет не желал услышать чужой голос так сильно. Почему-то именно этот факт заставил мужчину напрячься еще больше: почему он вообще придает этому Рёге такую значимость? - Хватит притворяться, - наконец, не выдержал Тсузуку, не особо надеясь на ответ. – Ты не спишь. - А тебе есть, что мне сказать? – неожиданно раздавшийся из противоположного угла комнаты голос Рёги вовсе не звучал сонным, но нотки тяжести впервые слышались в его тоне настолько отчетливо. От такой наглости вокалист Mejibray опешил и догадался, что сказать ему, в общем-то, было нечего – просто хотелось услышать голос Рёги. Тсузуку не привык делиться своей болью, не привык говорить с окружающими, не привык открывать душу, но такого невнимания к своей персоне вытерпеть не мог. Мужчина уже придумал несколько вариантов достаточно ехидного и безразличного ответа, как вдруг его ушей достиг едва различимый скрип. - Ты слышал? Тсузуку быстро вскочил со своего места и подлетел к окну, пристально всматриваясь в ночную темноту: он был уверен, что странный звук являлся именно шуршанием входной двери. Не желавший вставать Рёга, уловив напряженные нотки в голосе мужчины, все-таки поднялся с кровати и тоже подошел к окну, однако из-за темноты и дождя видимость была нулевой. - Что такое? – почему-то шепотом спросил вокалист Born, внимательно разглядывая выпирающие лопатки Тсузуку. - Дверь, - одними губами произнес мужчина. – Кто-то вышел. Или вошел…