Prayers

- Почему так мало? – ощущая, как пустой желудок сводят болезненные спазмы, Таканори с возмущением уставился на пустую тарелку перед собой. – Я не наелся. Хочу еще. - Я сварил все, что было, и разделил поровну, - устало объяснил Юуки, также не успевший даже почувствовать вкуса еды. – Я не виноват, что риса было так мало. Какое-то время Таканори ерзал на месте, оглядывая старый деревянный стол с шершавой поверхностью, а затем, заметив, что порция на тарелке Тсузуку по-прежнему осталась не тронутой, ткнул в его сторону кривым пальцем: - Отдай мне, если не будешь. Вокалист Mejibray вопросительно приподнял брови. В отличие от остальных он привык подолгу не есть даже в повседневной жизни, а потому сейчас не испытывал ни намека на голод, а чувство пустоты в желудке даже вызывало приятную легкость. Только вот делиться едой с раздражающим Таканори хотелось меньше всего, и Тсузуку, растянув губы в кривой улыбке, разделался со своим рисом в два движения ложкой, после чего холодно процедил: - Лучше подавлюсь, чем отдам тебе. Руки прищурился и напрягся, словно хищник, готовящийся к нападению, но говорить в ответ ничего не стал, понимая, что большинство музыкантов за столом сейчас находятся не на его стороне. Воспользовавшись передышкой, установившейся на кухне, Рёга, чтобы отвлечься от сосущего голода, принялся обсуждать дальнейший план действий, и большинство мужчин подключились к нему. Идея Йо-ки оказалась самой логичной, хотя и понравилась не всем – переждать ночь в этом доме, а утром, когда на улице хоть немного посветлеет, начать думать, как убраться из этого леса. - А здесь не опасно? – Бё в надежде посмотрел на вокалиста Diaura, искренне мечтая, чтобы тот внушил ему, что все в порядке. – В этом доме. - Мы запрем двери, - после минутной паузы выдал Йо-ка, понимая, что сказать что-то все-таки нужно, а врать не стоит. – Не могу утверждать, что здесь мы в безопасности, но в этом доме хотя бы есть кровати и вода. Лучше, чем ничего. Какое-то время все молчали. Мизерная порция еды была уничтожена, но расходиться никто не спешил, понимая, что в одиночестве в этом разваливающимся доме будет еще страшнее. Йо-ка, сидя перед пустой тарелкой, ощущал себя так, будто сегодня пробежал стокилометровую дистанцию, и единственным его желанием сейчас было принять горячую ванную и заснуть, чтобы отвлечься от всех этих проблем. Роль лидера напрягала, а Тсузуку рядом вызывал ощущение скрытой опасности, из-за чего хотелось быстрее сесть дальше и отгородиться от этого человека. Но внешне Йо-ка старался никак не показывать своего напряжения, понимая, что, пока собравшиеся музыканты видят в нем лидера, подчинить их под себя будет легко, а позже это может сыграть на руку. Впрочем, сближаться ни с кем тоже не стоило, ведь, судя по всему, что он, вокалист Diaura, уже успел увидеть в этом месте, дружба и другие чувства могут оказаться лишним грузом. Думая об этом, Йо-ка то и дело корил себя за случившееся недавно: он и сам не понимал, почему кинулся помогать Юуки. Сначала мужчина убеждал себя, что думать нужно только о себе, но, заметив, как вокалист Lycaon беспомощно болтался на самом краю пропасти, не удержался и кинулся к нему. «Моя ошибка» - холодно думал Йо-ка, кутаясь в свою свободную кофту. – «Больше этого не повторится. Здесь каждый сам за себя». Наверное, эти мысли были слишком жестокими по отношению ко всем остальным. Вокалист Diaura чувствовал, что многие здесь доверяют ему, но поделать с этим ничего не мог. Он был человеком, который верит лишь в то, что видит перед своими глазами: если прямо перед ним Аоя, не принявшего правила игры, буквально разорвало пополам, значит, все происходящее – не шутки. Ни дружбе, ни любви здесь места нет, а значит, о высоких чувствах и морали можно забыть, если не… - Помоешь тарелку. Из собственных размышлений Йо-ку вывел чужой холодный голос. Оказалось, что Таканори, решив, что на кухне делать больше нечего, пихнул свою тарелку под нос Юуки и направился было к выходу, как вдруг вокалист Lycaon, покорно молчавший до этого, с отвращением прошипел: - Я не твоя домработница и обслуживать тебя не собираюсь. Руки ошарашенно замер на самом пороге, а остальные музыканты с одобрением посмотрели на спокойного Юуки, чей образ даже не давал намека на то, что этот человек может говорить таким ледяным тоном, не терпящим никаких пререканий. Однако на Таканори этот образ никакого впечатления не произвел, и он, поджав пухлые губы, с отвращением повторил так, словно общался с умственно отсталыми людьми: - Я сказал, что хочу, чтобы ты вымыл мою тарелку. - А я сказал, чтобы ты катился к черту, - спокойно повторил Юуки, складывая изящные руки на медленно вздымающейся груди. – Объяснить еще раз? Кровь отлила от лица Руки, из-за чего он сделался похожим на привидение, и мужчина, какое-то время стоя на месте и переваривая услышанное, приготовился начать новый скандал, как вдруг Рёга быстро выпалил: - Юуки прав. Никто никому ничего не должен, так что пусть каждый вымоет свою тарелку. Так будет проще всего. Таканори продолжал молчать, и только его раздувающиеся от ярости ноздри выдавали остальным его состояние закипающего чайника. Когда мужчинам начало казаться, что тот вот-вот взорвется, Руки вдруг резко метнулся к столу и, с вызовом схватив свою тарелку, сунул ее под напор холодной воды. В движениях Таканори сквозило раздражение, из-за чего каждое его действие выходило резким, и брызги из-под крана разлетались по всей кухне. Пока все молча наблюдали за этим спектаклем, Уруха вдруг поднялся со своего места и, холодно обойдя одногруппника со спины, сунул ему свою тарелку, с равнодушием бросив: - Помой и это тоже. Йо-ка с интересом склонил голову набок, ожидая нового потока ругани, но неожиданно Таканори покорно кивнул и даже как бы сделался меньше ростом, после чего принялся за тарелку Койю, на что тот даже не обратил внимания. Не говоря ни слова, он выскользнул из кухни, низко склонив голову, и какое-то время после его ухода в холодном помещении висела неловкая тишина, будто бы стены старого дома только что стали свидетелями какой-то интимной сцены, видеть которую не стоило. Плечи Таканори, стоявшего к остальным музыкантам спиной, были напряжены, а его пальцы под тугими потоками ледяной воды продолжали сжимать тарелку так, будто желали ее разбить. Понимая, что оставаться в этой неловкой обстановке больше не желает, Йо-ка отодвинул свою тарелку в сторону, сказав, что помоет ее чуть позже, и, старательно игнорируя урчание пустого желудка, медленно вышел в коридор. Сейчас хотелось просто побыть в одиночестве. Бессмысленно гуляя по длинным коридорам, мужчина вслушивался в скрип половиц под собственными ботинками и грел руки в карманах теплой кофты, думая, как вообще умудрился здесь очутиться. Кажется, что еще вчера в это время он находился у себя в квартире в центре Токио, а сейчас его вдруг окружили пропахшие старостью и сыростью стены из полусгнившего дерева. Принцип «верю в то, что вижу», которого Йо-ка придерживался всю жизнь, начинал давать сбой, и от этого в голову закрадывалась неприятная пульсирующая боль. Вокалист Diaura замер, а затем резко развернулся прежде, чем человек за его спиной успел раскрыть рот. Юуки, удивленный столь быстрой реакции, споткнулся и чуть не улетел вперед, но в самый последний момент ему удалось удержать равновесие. Глядя на его смущенное лицо, бледнеющее в вечернем полумраке, Йо-ка с подозрением прищурился: - Что? Юуки смутился и опустил голову, избегая взгляда этих холодных равнодушных глаз, и вдруг запоздало осознал, как же замерзли его ноги в насквозь промокших туфлях, на которых до сих пор виднелись комья грязи и слизи. - Это… - вокалист Lycaon растерялся еще больше. – Спасибо тебе огромное. Тот дом… Если бы не ты, я… - Забудь, - одним резким словом Йо-ка оборвал эту бессвязную тираду и нахмурился, из-за чего стал напоминать хищную птицу еще больше. – Лучше подумай, как сделать так, чтобы этого больше не повторилось. Помогать тебе никто не станет. И, не дожидаясь ответа, вокалист Diaura быстро развернулся и зашагал к лестнице, старательно игнорируя грустный взгляд внимательных глаз, сверлящий его спину. Юуки же продолжал стоять на месте, и безвольно опустив руки, кусать свои губы с и без того запекшейся на них кровью. Прямо сейчас он вдруг ощутил себя единственным человеком во всей вселенной, и это раздирающее грудную клетку изнутри чувство оказалось гораздо сильнее голода или тупой боли в подвернутой руке. В этом, новом, мире нет места для высоких чувств и благородства. * * * Натягивая на подушку с торчащими перьями найденную в комнате наволочку с какими-то грязно-желтыми пятнами, Рёга кусал губы и хмурился, мысленно пребывая где-то в другом месте. Небо за замызганным стеклом было угольно-черным, а расступившиеся к ночи тучи открыли взгляду мужчине крошечные пятна звезд, кажущиеся необычно маленькими и тусклыми. Все музыканты уже расползлись по комнатам, и Рёга внезапно понял, что остался совсем один. В помещении, которое он занял, стояло две кровати, но большинство мужчин предпочитали оставаться с одногруппниками. Не сказать, что вокалист Born чувствовал себя одиноко, но находиться в тесной комнате было неуютно, и поговорить хоть с кем-то хотелось лишь для того, чтобы почувствовать хотя бы намек на ложное спокойствие. Относительно расслабленный после быстрого душа Рёга уже закончил заправлять постель, как вдруг дверь в комнату, которую он теперь считал своей, приоткрылась с легким скрипом. Мужчина сразу же напрягся и рывком развернулся, но мигом успокоился, заметив в проходе Тсузуку, лицо которого было скрыто тенью. Вокалист Mejibray стоял на пороге комнаты, скрестив руки на груди, и выглядел необычно спокойным и невозмутимым, что удивленный его визитом Рёга списал на простую усталость. - Можно я заночую у тебя? – без лишних слов и объяснений Тсузуку задал главный вопрос, после чего выжидательно склонил голову набок. - Я…А разве ты не будешь в комнате с… Произнести имена Коичи и Миа растерянный Рёга не успел. Тсузуку дернулся в сторону, словно раненая марионетка, и сразу после этого в комнате будто стало на несколько градусов холоднее. Между мужчинами в считанные секунды выстроился прочный экран напряжения, будто в тесном помещении вот-вот должна была разразиться настоящая гроза. Прежде, чем Рёга успел добавить что-то еще, вокалист Mejibray нахмурился и, отшатнувшись назад, неожиданно холодно произнес: - Ясно. Я пойду. - Стой! Рёга и сам не понял, в какой момент сорвался с места и, метнувшись вперед, вцепился в тонкое запястье Тсузуку, стискивая его неожиданно крепко. Вокалист Mejibray непонимающе замер и обернулся, а затем быстро выдрал свою холодную руку из чужих пальцев. Рёга подумал, что мужчина сейчас пулей вылетит из комнаты, обязательно хлопнув дверью напоследок, но Тсузуку вдруг развернулся и направился к свободной кровати. Привалившись к стене, вокалист Born рассеянно наблюдал за его действиями, пытаясь понять, что вообще только что произошло. Тсузуку нравился ему еще там, в другом мире, и сегодня Рёга кинулся спасать мужчину по какому-то внутреннему наитию, не успев даже обдумать этот поступок. Впрочем, прокручивая случившееся в голове, вокалист Born вдруг пришел к выводу, что, повторись эта ситуация, он бы поступил точно так же. Странные чувства. - Может, хочешь взять другую кровать? – одернув себя, Рёга поспешно вернулся в реальность и кивнул на койку, которую сам же заправил несколько минут назад. – Я не против, так что… Игнорируя его слова, Тсузуку продолжал безэмоционально расстилать на тонком матрасе грязную простыню. Он и сам не понимал, почему решил остановиться именно с Рёгой, хотя еще одна комната с тремя кроватями стояла пустой, и он мог бы занять ее вместе с одногруппниками. Это был какой-то секундный порыв, и теперь вокалист Mejibray и сам корил себя за свой выбор, не понимая, чем руководствовался. Рёга заставлял его чувствовать себя виноватым, и это чувство давило на Тсузуку, из-за чего простыня то и дело выскальзывала из его тонких пальцев. - Помочь? Не удержавшись, Рёга направился к мужчине, чтобы вместе с ним справиться с непокорным постельным бельем, но неожиданно вокалист Mejibray резко развернулся к нему, из-за чего музыканты чуть не столкнулись лбами. Рёга удивленно отшатнулся, а Тсузуку, опустив голову, чтобы спрятать блуждающий взгляд, тихо, почти срывающимся шепотом, произнес: - Послушай… По поводу того, что произошло сегодня. Я не просил тебя о помощи, и то, что ты сделал, ты сделал только по своей воле. Не знаю, какую выгоду ты преследовал, но, если тебе что-то от меня нужно, проси сейчас. - Да я даже не думал ни о чем таком! – от возмущения вокалист Born даже захлебнулся воздухом и продолжить свои сбивчивые объяснения сумел не сразу. – Просто помог тебе. Без всякой выгоды! - Так не бывает. Сухо бросив последнюю фразу, Тсузуку поспешно закончил с постелью и выскользнул за дверь, объяснив, что сходит в душ, а Рёга после его ухода еще несколько минут сидел на своей койке и бессмысленно пялился на захлопнувшуюся перед его носом дверь. Разговор с Тсузуку оставил в его душе какой-то неприятный осадок, будто бы кто-то оставил рядом ведро с вязкой грязью. И почему этот человек считает, что он помог ему ради какой-то выгоды? Воспоминания об этом вызвали в Рёге новую волну негодования, и он слабо поморщился, ощущая, как в виски закрадывается колющая боль. Происходящее казалось все более нереальным, а Аой с кровью, хлещущей из раны, разделившей его тело на две почти ровные половины, и вовсе представился чем-то далеким и даже забавным. Рёга все еще сидел на своем месте, когда Тсузуку вернулся. С его темных волос капала вода, а влажную джинсовую куртку он закинул на плечо – видимо, отстирывал следы сегодняшнего «испытания». В комнате было темно, а потому лица вошедшего мужчины вокалист Born разглядеть не сумел, хотя был уверен, что тот снова хмурится, обдумывая что-то невеселое. Не говоря ни слова, Тсузуку быстро прошел к своей кровати и, не раздеваясь, скользнул под тонкое одеяло, сразу же отвернувшись к стене. Рёга с трудом подавил тяжелый вздох. Сейчас хотелось с кем-то поговорить, обсудить случившееся, выслушать чужие мысли – сделать что-нибудь, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. - Как думаешь… что все это значит? – собственный голос показался непривычно хриплым, а наспех выпаленная фраза – глупой, но Рёга уже был рад и тому, что тугие путы угнетающей тишины разомкнулись. Однако радовался вокалист Рёга недолго. Тсузуку молчал, хотя сидящий на соседней кровати мужчина был уверен, что тот не спит: напряженное тело вокалиста Mejibray выдавало хозяина. Стало ясно, что поговорить не выйдет, и Рёга, устало вздохнув, стащил с себя свободную футболку и неловко сжался на простынях, казавшимися влажными из-за холода. Синеватая темнота угнетала, а внезапно навалившаяся на усталое тело боль вырывала сознание из липких пут сна, а потому, засыпая, Рёга все еще слышал, как кричит во сне Тсузуку. * * * - Не понимаю, зачем он сделал это! Только оказавшись в комнате, пропахшей затхлостью, наедине с Бё, Манабу сумел дать волю эмоциям: брезгливо сморщившись при виде засаленных простыней, он опустился на корточки прямо на пол и устало привалился к стене, прикрыв покрасневшие глаза. Произошедшее не желало укладываться в голове: неужели Казуки ушел на самом деле? Неужели все это реально? Манабу казалось, что он сходит с ума – будто все привычное содержимое его сознания вдруг перетрясли так, что все встало вверх тормашками и поменялось местами. - Он просто хотел тебя защитить, - Бё опустился на скрипящие половицы рядом с другом и мягко улыбнулся, хотя сам он выглядел не менее усталым и изнеможенным. – Знает же, что ты не переносишь всех этих ползающих тварей, а ему ночь в том доме пережить будет легче. Манабу вздохнул и, не желая и дальше демонстрировать свою слабость, отошел к окну, чтобы без особой цели всмотреться в мрачный лес, едва различимый на фоне густой темноты. Душу выворачивала непонятная тоска, но ощущение того, что хотя бы Бё остался рядом, помогало держать спину прямо, хотя Манабу и старался делать вид, что с ним все хорошо. Насколько это возможно в этом месте. Сейчас он и Бё находились в комнате вдвоем, хотя третья кровать и была рассчитана на Казуки, который обязательно должен вернуться, и Манабу был рад хотя бы тому, что вокалист их группы вел себя так, как всегда. - Не понимаю, почему ты стелешься перед этим Таканори, - с отвращением фыркнул Манабу, не отходя от окна. – Он мерзкий. Бё замер, встав прямо за спиной друга, и, обернись гитарист прямо сейчас, смущенное выражение, сменившее обычное себялюбие на лице одногруппника, точно ввело бы его в окончательный ступор. Неловкая пауза затягивалась, и Бё, наконец, все же ответил: - Не такой уж он и плохой. Просто… своеобразный. Манабу с удивлением повернулся к вокалисту, даже не пытаясь скрыть пренебрежение, проступившее в его взгляде, но говорить почему-то не стал, решив, что какие-либо слова здесь просто будут лишними. Внутри, перебивая скребущий желудок голод, росло чувство тревоги за Казуки, хотя Манабу и убеждал себя, что это обычная привязанность: в конце концов, одногруппники проводили вместе слишком много времени. Только вот сейчас Манабу понял, что без раздражающих шуток друга и его вечной сияющей улыбки чувствует себя непривычно пустым и одиноким, и даже Бё рядом не может приглушить это чувство. - Жуткое место, - пока Манабу думал обо всем этом, Бё обследовал комнату и нашел под кроватью пару свечей и спички, в результате чего тесное помещение озарил неровный свет. – И ситуация эта вся… жуткая. Я думал, так только в фильмах бывает. Манабу кривовато усмехнулся. Наверное, он все еще находился в состоянии шока, раз паниковать, кричать и биться о стены по-прежнему не хотелось. Происходящее воспринималась им как некая компьютерная игра, и даже кровь Аоя в этой реальности казалась нелепой и бутафорской. Правда, в том доме Манабу так не думал. Сейчас он уже смыл с себя крошечные мохнатые лапки, слизь и следы рвоты, но тогда, ощущая на себе скользких тварей, он понимал, что реальнее уже некуда. Да и Казуки нет рядом совсем не понарошку… - Пожалуйста, пусть все это окажется дурацким сном, - опустившись на одну из скрипучих кроватей, Бё сложил руки так, будто собирался молиться, и одна из свечей тут же потухла. - Дурацким сном, - эхом отозвался Манабу, и еще один тусклый огонек исчез, испуганно дрогнув напоследок. * * * Юуки передвигался по темному коридору короткими рывками, испуганно вздрагивая при каждом скрипе отсыревших половиц. Никакой мрак и звенящая тишина не пугали так, как собственное одиночество: в прошлой жизни мужчина всегда привык находится в окружении веселых друзей, слышать их смех, болтать о чем-то незначимом… А здесь он остался совсем один. Расходясь по комнатам, все музыканты разбились на группки, и Юуки в очередной раз понял, что в этом месте он никому не нужен: в таком же одиночестве остались лишь Йо-ка и Икума, только вот их это явно не тяготило. Икума и вовсе держался ото всех в стороне, и остальные музыканты не горели желанием с ним сближаться: слишком отталкивающей была его красота. А Йо-ка… Вспомнив его пустой взгляд, его холодные слова, что так безжалостно срывались с красивых губ, Юуки понял, что, хотя в комнате мужчины и есть свободная кровать, компании он явно будет не рад. Всеобщая напряженность и недоброжелательность пугали Юуки, и все его силы ушли на то, чтобы на кухне дать отпор властному Таканори и не показаться слабаком. Он не привык вести себя так. Больше всего вокалисту Lycaon хотелось усесться на пол, обхватить колени тонкими руками и разрыдаться, чтобы кто-то погладил его по темным волосам и пожалел, однако мужчина тут же откинул эти мысли в сторону – нельзя сдаваться. Покачав головой, Юуки сделал еще несколько быстрых шагов в сторону ванной, понимая, что сейчас хочет только смыть с себя остатки этого жуткого дня. Желудок неприятно тянуло, а вывернутая рука разнылась еще сильнее, из-за чего вокалист Lycaon морщился при каждом движении. - Кто здесь? Вместо привычной тишины и темноты в ванной Юуки вдруг увидел какой-то огонек и расплывчатый силуэт, а потому инстинктивно выставил дрожащие ладони вперед и шарахнулся в сторону, шумно выдохнув. Однако жуткой тенью оказался всего лишь Таканори, недовольно рассматривающий пузырьки в простеньком шкафчике в скачущем свете свечи, зажатой в его руке. Заметив Юуки, он обернулся, на секунду нахмурив брови, а затем, догадавшись, кто перед ним, махнул свободной рукой, бросив безразличное: - А, это ты. Вокалист Lycaon хотел было развернуться и уйти, не желая даже находиться рядом с этим человеком, как вдруг Руки негромко окликнул его, спросив, что Юуки тут забыл. Мужчина объяснил Таканори, что хотел принять душ, а тот лишь растянулся в недоброй улыбке, что вокалисту Lycaon очень не понравилась, и он сжался еще сильнее. - Давай сделку? – Руки облизнул пухлые губы влажным языком, а затем выразительно приподнял брови. – Ты подождешь, пока помоюсь я, а я потом подожду тебя. Вдвоем не так страшно. Юуки задумчиво склонил голову набок. Предложение было заманчивым хотя бы потому, что света в ванной не было, а ощущать хоть кого-то живого рядом было бы неплохо, только вот хотелось, чтобы этим «кем-то» оказался не Таканори. Смутившись слов, которые хотел произнести, вокалист Lycaon быстро выпалил: - У меня есть причины доверять тебе? - А у тебя есть причины не доверять мне? – голос Руки был буквально пропитан высокомерием. – Назови хоть одну. Юуки прикусил губу. Таканори вовсе не был человеком, вызывающим симпатию, но выбора не было, а густая темнота, скрывшая за собой кафельную плитку, пугала гораздо сильнее обычной человеческой неприязни. В конце концов, вокалист Lycaon просто кивнул, ругая себя за излишнюю податливость, а Руки довольно усмехнулся, продолжая копаться в бутыльках с шампунями. - Редкостная хуйня, - комментировал он каждую найденную вещь, рассматривая этикетку в прыгающем свете свечи. – Где они набрали этого дерьма? Юуки терпеливо ждал, пока Таканори определится с обычным средством для мытья волос, а затем еще минут пять терпел, пока тот настраивал воду и чертыхался, поскальзываясь на холодном полу. Вокалист Lycaon стоял за шторкой и держал догорающую свечу в вытянутой руке, ощущая себя при этом крайне глупо – будто на похоронах каких-то. Иногда Руки с подозрением спрашивал, не ушел ли Юуки, и тот устало отзывался ему, искренне надеясь, что сам Таканори окажется таким же терпеливым. Видимо, горячая вода в доме все же имелась, потому что пар, шедший из-за ширмы, приятно холодил замершие руки, и вокалист Lycaon даже умудрился задремать, привалившись спиной к холодному кафелю. - Ты что, дрыхнешь? – выйдя из-за шторки, Руки с возмущением вскинул брови и выхватил у мужчины свечу, разглядывая свое отражение в грязном зеркале. – Здесь отвратительные полотенца. Жесткие и грязные… - Эй, ты ведь не уйдешь? – взяв одно из упомянутых полотенец и шампунь, Юуки пристально посмотрел в темные глаза Таканори. – Мы ведь договорились. - Конечно, - мужчина хмыкнул. – Иди уже. Никакого доверия эта усмешка не вызывала, но выбора у Юуки просто не было: лучше призрачные надежды, чем вязкая и липкая темнота. Бросив последний взгляд на Таканори, вокалист Lycaon юрко шмыгнул за влажную от попавших на нее капель ширму, где быстро разделся и встал под тугой напор горячей воды. По телу сразу разлилось приятное облегчение, но находиться в темноте, которую едва разбавлял слабый свет свечи из-за шторки, было жутко, и помылся Юуки за какие-то минуты. - Эй, - заметив, что свеча долгое время не двигается, мужчина напрягся и, стерев капли с кожи, нервно спросил. – Ты здесь? Таканори? Никакого ответа. Догадавшись, что Руки все же ушел, нарушив данное обещание, Юуки похолодел и, наспех натянув одежду на еще влажную кожу, вылетел в первую часть ванной, где вдруг столкнулся с только вошедшим сюда Урухой. Удивленно поймав мужчину в свои объятья, Койю огляделся и, не заметив ничего странного, поинтересовался: - Что-то случилось? Неловко отшатнувшись назад, Юуки, ощущая, как гитарист с интересом разглядывает его тело, обтянутое влажной одеждой, смутился и сбивчиво объяснил суть их с Таканори договора. По мере его рассказа Койю становился все злее, а под конец и вовсе нахмурился, прикусив красивую губу. В конце концов, он виновато улыбнулся Юуки и даже слабо поклонился в знак извинения, из-за чего вокалист Lycaon совсем смутился. - Забудь об этом, он просто идиот, - Уруха вздохнул и отодвинулся с прохода. – Иди спать, выглядишь жутко уставшим. Юуки кивнул и быстро вылетел из ванной, не желая оставаться здесь ни на секунду, а Койю, наспех приняв горячий душ, вернулся в занятую им с Таканори комнату, где нос к носу столкнулся с одногруппником. Проигнорировав какой-то бессмысленный вопрос вокалиста, Уруха сразу же запер за собой дверь и, кинув полотенце на кровать, холодно поинтересовался: - Зачем ты сделал это? - Что? – от удивления Руки даже оторвался от созерцания собственных волос. – Ты о чем? - О Юуки. Ты ведь пообещал ему не уходить. Не дожидаясь ответа, Койю скинул с себя облегающую рубашку и забрался на кровать, даже не желая смотреть в сторону Таканори, что сейчас встал перед ним и нес какую-то ерунду, стремясь выгородить себя и даже выставить виноватым самого Юуки, который «просто не так понял суть договора». Убедившись, что его просто не слушают, Руки нагло забрался на кровать к Койю, прижимаясь к боку одногруппника. - Эй, ты чего? – вокалист непонимающе склонил голову. – Злишься на меня из-за этого идиота? - Ты серьезно не понимаешь? – Уруха изменился в лице в считанные секунды, а затем его голос вдруг превратился в режущие кубики льда. – Как ты мог сказать такое о Юу? Сегодня, за столом. Тебе на самом деле плевать? - Я… - Таканори растерянно замер, ища оправдания в свою пользу, а затем, ощущая, как неприязнь в глазах Койю растет, быстро затараторил. – Я совсем не это имел в виду. То есть, я хотел сказать, что мне очень жаль, но… - Просто уйди. Я хочу спать. Не успел Руки среагировать, а гитарист уже холодно спихнул его с кровати и отвернулся к стене, показывая, что продолжать беседу больше не намерен. Какое-то время Таканори просто стоял в центре комнаты, ощущая, как с влажных волос по спине стекают холодные капли, а затем резко развернулся и опустился на собственную койку, поджав ноги под себя. Переведя взгляд вниз, мужчина вдруг увидел, что черный лак на его ногтях начал облезать. «Надо же» - отстраненно подумал он. – «В салоне обещали, что продержится дольше».