Prayers

Икума резко открыл глаза. Через плотно задвинутые шторы в его комнату проникал молочный свет наступающего дня, рисующий на грязном полу комнаты какие-то причудливые узоры. Видимо, было еще очень рано, потому что покосившийся дом все еще находился за сладковатой завесой сонной тишины, внушающей ложное спокойствие. Щиплющий холод сковывал тело даже под тонким одеялом, и Икума перевернулся на спину и еще около минуты ощупывал свое лицо длинными паучьими пальцами – убеждался, что все происходит на самом деле. После этого мужчина слабо улыбнулся и, с отвращением скривив пухлые губы, перевел мутный взгляд на зеркало, висящее прямо перед его кроватью. Слишком много этого лишнего предмета интерьера было в его комнате: на двери, на каждой стене, в прикроватной тумбочке. Забавный факт, учитывая то, что в остальных помещениях зеркал не было вообще – только одно, треснутое и грязное, еще висело в ванной. Положив руки на лицо, Икума разглядывал свое отражение сквозь ледяные пальцы и морщился, не в силах вынести этого изящного уродства. Зеркала, их было слишком много. Они преследовали мужчину всю жизнь, лишая его даже надежды скрыться от своего отвратительного отражения. Собственные двойники смотрели на Икуму со всех сторон, вызывающе вздернув острый подбородок, и вокалист Reign, понимая, что это окажется единственным спасением, вновь провалился в тревожный предрассветный сон. * * * Йо-ка сидел на кухне в полном одиночестве и, мелкими глотками опустошая стакан с ледяной водой, думал о главной ошибке вчерашнего дня – не оставить еды на утро. Сейчас мужчине казалось, что его живот просто прилип к позвоночнику, а любое резкое движение тут же заставляло цветные круги плыть перед глазами – достаточно скверное состояние для всего, что здесь происходит. Успокаивало лишь то, что другие музыканты вряд ли будут чувствовать себя лучше. Йо-ка вздохнул и крепче сжал кружку, сонно зевнув. Раньше он никогда не вставал рано, но в этом месте долго спать у вокалиста Diaura почему-то не получилось: то ли подсознательно чувствовал опасность, то ли мечтал скорее проснуться, ведь в душе жила слабая надежда, что все это окажется сном. Скрипнула дверь. Йо-ка резко обернулся, пожалев, что сел спиной к выходу, но тут же успокоился, заметив в проходе сонного Рёгу, растирающего заспанные глаза. Вокалист Born нравился Йо-ке, хотя бы потому, что в его поведении не было странности или наигранной фальши, но в это же время он был опасным соперником: в резких движениях мужчины сквозило отчетливое безрассудство. Вспомнив, как вчера Рёга кинулся спасать Тсузуку, даже не подумав, во что это может вылиться для него, вокалист Diaura напрягся, но тут же одернул себя, напомнив, что до поры времени Рёга вполне может оказаться неплохим союзником. Сам Рёга, казалось, даже не заметил этой секундной заминки в поведении сидящего за столом мужчины. «Доброе утро» в этой ситуации явно было бы лишним, и музыканты просто приветствовали друг друга короткими кивками, после чего Рёга тоже набрал холодной воды в наиболее чистый стакан и уселся напротив Йо-ки, выглядевшего усталым, голодным, но неожиданно опрятным – видимо, уже успел сходить в ванную. - Тоже не спится? – вокалист Diaura вдруг заговорил первым. Рёга ограничился еще одним мрачным кивком, решив не раскрывать подробностей прошлой ночи: почти все время он просидел у кровати Тсузуку, что ворочался и кричал во сне так, что все его простыни пропитались липким потом и слезами. Рёга не знал, что предпринять в этой ситуации, ведь будить вокалиста Mejibray явно не стоило – вряд ли он бы обрадовался. А потому мужчина просто просидел рядом с кроватью Тсузуку, крепко сжимая его руку: так он меньше начинал метаться и корчиться. Уснуть Рёге удалось только под утро, когда вокалист Mejibray немного успокоился и с крика перешел на сбивчивое дыхание. Удивительно, как остальные музыканты не слышали всего этого. Сам Рёга чувствовал себя скверно, будто бы увидел что-то, что ему видеть не стоило, и сейчас ощущал себя каким-то помятым и усталым. - Я тут подумал, - Йо-ка вздохнул и опустил голову на сложенные на столе руки. – По поводу того, что будем делать сегодня. Рёга сразу же взбодрился, в глубине души даже обрадовавшись тому, что вокалист Diaura обсуждает свои планы именно с ним – видимо, видит в нем сильного участника игры. План Йо-ки оказался прост, и, в общем-то, Рёга был согласен с его идеями – продолжить исследовать единственную тропу, что уходила от этого дома. Конечно, это было опасно и рискованно, но сидеть в четырех стенах без еды было еще глупее – кто знает, что могло случиться здесь. Бездействие хуже любой опасности. - Ты прав, - Рёга кивнул, но тут же вспомнил еще одну неоговоренную деталь. – Только думаю, что не все согласятся пойти. Вряд ли Таканори или Коичи обрадуются твоей идее. - Мы должны их заставить, - сразу же нахмурился Йо-ка, рывком поднимая голову со стола. – Можно будет… Произносить «использовать их в качестве пушечного мяса» вокалист Diaura не решился, почему-то решив, что Рёга не относится к категории людей, для которых слово «мораль» является бессмысленным набором звуков. Разные менталитеты – в этом вся сложность. - В общем, вместе будет проще, - быстро завершил свою речь Йо-ка, надеясь, что собеседник ничего не заметил. Рёга рассеянно кивнул. Стрелки часов ползли вперед, но на узенькой кухне не светлело, потому что с самого утра небо вновь начинали затягивать темные тучи, и вокалист Born, глядя на мощные стволы мрачных сосен, искренне надеялся на то, что дождя сегодня не будет. А порывистый ветер, бешено стучащий в окно, будто насмехался над двумя мужчинами, намекая им на то, что наступающий день будет веселым. * * * Почувствовав на себе напряженный взгляд, Манабу, словно вынырнув из пруда с мутной ледяной водой, открыл глаза и приподнялся на локтях, не сразу сообразив, где находится. Кровать была непривычно жесткой и неудобной, а за окном виднелись зловещие очертания древних сосен и клочки серого неба. Вспомнив о событиях вчерашнего дня, Манабу уронил голову на согнутые колени и застонал, но тут же замолчал, вспомнив о причине своего пробуждения. Резко повернувшись, мужчина столкнулся взглядом с Казуки, устало сидящим на пустой кровати Бё. Больше в комнате никого не было. Выглядел вернувшийся гитарист не очень: под усталыми глазами залегли темные мешки, губы покрылись засохшей кровяной корочкой, а на щеке виднелась неглубокая ссадина. Сам Казуки постоянно вздрагивал и нервно оглядывался, слыша шипение маленьких тварей даже в обычном скрипе половиц, но, почувствовав на себе взгляд одногруппника, он даже сумел выдавить из себя слабую улыбку. - Зачем? – голос еще не вернулся после сна, но Манабу заговорил прежде, чем одногруппник попытался перевести все в шутку, как делал это всегда. – Думаешь, что я не могу постоять за себя сам? - Не думаю. Просто знаю о твоей нелюбви к насекомым. Поверь, в том доме было… жутко. Казуки вздохнул и опустил голову, задумавшись о чем-то своем, а Манабу вдруг стало стыдно за свою резкость: в отличие от большинства музыкантов Казуки не ел совсем, а прошедшую ночь и вовсе провел без сна. Опрометчивый поступок друга по-прежнему раздражал, вызывая в Манабу нарастающее чувство вины, и мужчина поспешно отвернулся к стене, не желая демонстрировать свои эмоции. Душу раздирали противоречивые желания: с одной стороны хотелось кинуться к Казуки, чтобы убедиться, что тот на самом деле в порядке, а с другой хотелось не видеть его никогда, лишь бы не чувствовать себя таким виноватым. - Где Бё? – неразборчиво пробурчал Манабу, решив, что голос одногруппника все-таки заставляет его чувствовать себя спокойнее. - Ушел в душ, - рассеянно отозвался Казуки, после чего с тревогой посмотрел на дверь. – Ты бы тоже собирался, остальные внизу говорят о чем-то серьезном. - Мне плевать, - Манабу фыркнул, а затем, чуть подумав, нехотя откинул одеяло. – Я и сам знаю, что и когда мне делать. Вернувшийся гитарист кивнул, и на какую-то секунду насильно выжатая улыбка сползла с его лица, уступив место глубокой усталости, и одногруппник мужчины вновь одернул себя, пожалев о своих резких словах. Но как-то сгладить свою оплошность, замяв грубости бессмысленными разговорами, Манабу не успел: со стороны коридора уже доносились звуки нового скандала. * * * - Эй, кто там? Открой уже! Бё в раздражении пнул стену и фыркнул, в очередной раз дернув дверную ручку на себя – заперто. Ни шелеста воды, ни каких-либо признаков человеческого присутствия слышно не было, но щеколда была задвинута изнутри, так что вокалист Screw был уверен: внутри кто-то есть. Около пяти минут он просто стоял у двери в ванную комнату, ожидая, пока кто-то покинет ее, но время тянулось мучительно медленно, а никаких изменений не происходило. Гнев нарастал, и, в конце концов, Бё это просто надоело. Пнув хлипкую деревянную дверь, одну руку он положил на ее поверхность, а второй принялся резко дергать ручку, едва не выламывая ее. Бё делал этого от скуки, не веря, что это как-то поможет, но совсем неожиданно дверь распахнулась и, защемив пальцы мужчины, ударилась о стену с громким хлопком, будто изнутри кто-то распахнул ее грубым пинком ноги. - Мать твою, ты что, больной?! Засунув горящие огнем пальцы в рот, Бё сорвался на гневный крик и приготовился было испепелять криворукого идиота взглядом, но остолбенел, увидев перед собой аристократично-бледное лицо, обрамленное светлыми волосами, что ближе к корням были чуть темнее. Держась за дверную ручку, Икума стоял прямо перед ошарашенным вокалистом Screw и бессмысленно смотрел перед собой, чуть пошатываясь. Бё рискнул поднять голову, но тут же похолодел, столкнувшись с холодным взглядом глаз-ледышек цвета крепкого остывшего кофе. Кожа мужчины покрылась мурашками, когда он увидел зрачки Икумы – черные блюдца то расширялись, занимая почти всю радужку, то сужались, становясь похожими на горошины перца. Почему-то первым желанием было отпрянуть в сторону, лишь бы не чувствовать этого опаляющего дыхания, но зажатые пальцы нещадно ныли, мигом вернув Бё его обычное состояние. - Ты, блять, больной?! – мужчина вновь сорвался на дребезжащий крик, но его собеседник по-прежнему не реагировал, уставившись в одну точку. – Эй, я с тобой разговариваю. Что с тобой? Икума молчал, и только его пухлые и неожиданно бледные губы растянулись в какой-то жутковатой ухмылке, зато со стороны лестницы уже слышался топот – через секунду Рёга и Йо-ка уже оказались наверху, напрягшись, словно собирались с кем-то сражаться. А в следующий момент из ближайшей комнаты показались Манабу и Казуки, взволнованные криками, узнав в их источнике одногруппника. - Что происходит? – нахмурившись, Йо-ка переводил взгляд с одного вокалиста на другого, невольно сравнивая их со льдом и пламенем – слишком разными в этот момент они ему казались. Бё гневно посмотрел на Икуму, не вынимая посиневших пальцев изо рта, и тот, словно очнувшись от глубокого сна, вздрогнул и, пошатываясь, направился вниз, с усмешкой объяснив, что все в порядке. Но даже секунды, на которой его взгляд встретился с недоверчивым взглядом Манабу, хватило, чтобы гитарист Screw увидел эти жуткие зрачки и бледные, почти белые губы и тут же покрылся холодным потом, подумав, что увидит их в кошмарных снах еще не один раз. * * * После странного инцидента в ванной Рёга решил вернуться в их с Тсузуку комнату, чтобы разбудить невольного соседа, но оказалось, что тот уже проснулся и просто сидел на своей кровати, бессмысленно разглядывая свои ладони. Услышав скрип двери, он резко поднял голову и, увидев Рёгу, напрягся только сильнее, из-за чего тот так и продолжил стоять на пороге, с трудом подавив в себе желание продемонстрировать Тсузуку пустые руки, чтобы доказать свое миролюбие. - Что было ночью? – хрипло спросил вокалист Mejibray, осторожно массируя пальцами, с которых так и не снял многочисленные кольца, виски. - О чем ты? - Ну, - неожиданно Тсузуку смутился и даже посмотрел на мужчину как-то виновато. – Все было нормально? В смысле… ничего не произошло? Рёга вздрогнул, догадавшись, о чем вокалист Mejibray волновался, спрашивая, все ли было нормально. В голове сразу встали картины: темная комната, погруженная в тесные объятья тихой ночи, и кричащий Тсузуку, мечущийся по кровати, словно раненая птица. Почему-то Рёге казалось, что мужчина совсем не обрадуется правде, а потому он, чуть задержав дыхание, решился и соврал: - Кажется, все было тихо. Не уверен, я проспал, как убитый. Напряженные плечи Тсузуку мигом расслабились, и он, с облегчением вздохнув, снял со спинки кровати свою джинсовую рубашку, наспех накинув ее поверх футболки. Рёге показалось, что экран напряжения и недоверия между ними стал слабее, а потому он все-таки попробовал вновь завязать разговор, усевшись на свою кровать напротив вокалиста Mejibray: - Есть жутко хочется. До сих пор не верится, что все это происходит на самом деле. Тсузуку вздохнул и задумчиво прикусил нижнюю губу, после чего взъерошил собственные волосы и, на секунду прикрыв глаза, отвернулся к окну, разглядывая там что-то, известное только ему. Рёга начал думать, что все зря и ответа на свою реплику он не дождется, как вдруг мужчина, прислушавшись к своим ощущениям, заговорил: - Совсем не хочется есть… - Да? – вокалист Born был рад любой возможности поговорить и ухватился даже за эту тонкую соломинку, хотя слова, сказанные Тсузуку с таким безразличием, его немного озадачили. – А мне кажется, что у меня внутри какой-то вакуум. Тсузуку обернулся к Рёге с интересом, а на его губах на секунду даже мелькнула улыбка, вызванная неуместной шуткой мужчины. Сразу же после этого вокалист Mejibray на секунду замялся, словно сомневаясь, стоит ли говорить что-то еще, а затем вдруг резко выпалил, отведя глаза в сторону: - Я не слишком зависим от еды. После нее сразу появляется такое чувство… отвратительное. Как будто в желудке камни. Рёга с сомнением оглядел щуплую фигуру Тсузуку. Даже под свободной футболкой и джинсовой рубашкой было заметно, какой же тут худой, а его ноги, вызывающе обтянутые темными джинсами, уже порвавшимися в одном месте, чуть ниже колена, и вовсе казались не толще его, Рёги, руки. Однако вокалист Born уже был рад и тому, что Тсузуку начал с ним разговаривать, хотя его вчерашние слова о выгоде довольно задели Рёгу. - Может, спустимся вниз? – решив, что пользоваться тонкой струной доверия нужно, пока она вновь не оборвалась, мужчина кивком головы указал на дверь. – Почти все проснулись, Йо-ка хочет обсудить план… - Значит, Йо-ка уже все за всех решил? - глаза Тсузуку вновь превратились в ледышки, а на его лбу проступила испарина, придавшая вокалисту Mejibray чрезвычайно серьезный вид. Не говоря ни слова, он рывком поднялся со своей кровати и, проигнорировав растерянный оклик Рёги, вылетел в коридор, жалея, что на секунду позволил кому-то проникнуть под его плотный занавес недоверия. Тсузуку покачал головой, наскоро умылся в темной ванной, прогнав таким образом остатки ночных кошмаров, и почти бегом спустился по лестнице, перелетая сразу через несколько ступеней. Все здесь – противники, и доверять никому нельзя. Оказавшись перед порогом кухни, мужчина на секунду задержал дыхание, а затем, спрятав лицо за маской безразличия, прошел в помещение, где собрались почти все музыканты. Йо-ка, заметив вокалиста Mejibray, сразу же напрягся, хотя вида постарался не показывать – только вот Тсузуку все равно заметил, как в его глазах промелькнул недобрый огонек. - Мы собираемся уходить, - спокойно сообщил Йо-ка вошедшему мужчине, чуть прищурившись. – По той же дороге. Попытаемся найти выход. Сидящий рядом Юуки, услышав этот хриплый голос, едва ли не отдающий металлическим холодом, вздрогнул и, избегая взгляда Йо-ки, уставился в сторону, внимательно вслушиваясь в разговор двух мужчин. Внутри Тсузуку разгоралось раздражение, но он решил не показывать это чувство в открытую, а потому, оперевшись о спинку хлипкого стула, невинно поинтересовался: - А всех уже устраивает тот факт, что решения ты принимаешь за каждого? - Не глупи, - Йо-ка устало поморщился, буквально кожей ощущая яд, струящийся с губ вокалиста Mejibray. – Ты ведь и сам понимаешь, что этот план – самый оптимальный выход. - Не увиливай от ответа, - Тсузуку ухмыльнулся, ощущая себя главным актером какого-то популярного спектакля. – Ты теперь принимаешь решения за всех? Привалившись спиной к старому деревянному подоконнику, Йо-ка по-прежнему сохранял свой невозмутимый вид, но брови мужчины сползлись к переносице, а синеватые вены, хорошо заметные на его бледных руках, казалось, набухли еще сильнее, выдавая раздражение вокалиста Diaura. Он прекрасно понимал, чего хитрый Тсузуку, не желая уступать роль лидера, пытается от него добиться. Признай Йо-ка, что на мнение остальных ему плевать, те самые остальные тут же переметнутся на сторону вокалиста Mejibray. Но и сказать, что учел мнение каждого, Йо-ка тоже не мог: с некоторыми он даже не говорил с прошлого вечера. Тсузуку насмешливо смотрел на мужчину, едва заметно улыбаясь, а остальные музыканты напряглись, почувствовав в воздухе первые напряженные нотки грядущего скандала. Но настоящее «сражение» между двумя вокалистами так и не началось: на темной от висящих за окном туч кухне раздался презрительный голос: - Я не собираюсь никуда идти. Как по команде, все обернулись к говорящему. На пороге кухни замерли единственные музыканты, которых этим утром еще никто не видел – участники The Gazette. Пришли они вместе, но хмурый Уруха тут же отделился от вокалиста и скользнул в сторону, будто бы находиться рядом с одногруппником ему было неприятно. Таканори сохранил свой невозмутимый вид, но внимательный Манабу все же заметил, как тот проводил Койю растерянным взглядом. В отличие от большинства музыкантов Таканори даже сумел создать себе некое подобие прически, а потому на этой грязной и замызганной кухне смотрелся нелепо. - Я никуда не иду, - повторил он, почему-то сверля взглядом именно Тсузуку. – Я не идиот, чтобы попадать в одну ловушку второй раз. Сохранять спокойствие больше не получалось, и вокалист Mejibray, забыв о Йо-ке, резко развернулся к Таканори, из-за чего тот невольно отшатнулся, но, мигом взяв себя в руки, высокомерно вздернул крупный подбородок. - А тебя никто и не заставляет, - в свою очередь прошипел Тсузуку, делая еще один шаг к замершему Руки. – Напротив, я буду очень рад, если ты останешься здесь и сдохнешь от голода. Или от чего-нибудь страшнее. Последняя фраза сорвалась с губ вокалиста Mejibray случайно – изначально говорить такое он не планировал, но неприязнь к холеному Таканори одолела разум. Тсузуку и сам не понимал, почему человек, с которым он так хотел познакомиться в той, прошлой, жизни, вызывает в нем такое отвращение, но поделать с собой ничего не мог. Было видно, как от его резких слов Миа, забившийся в угол, задрожал только сильнее, а только вошедший на кухню Рёга осуждающе покачал головой, в задумчивости прикусив губу. Таканори же побелел, словно вся кровь решила в один миг покинуть его тело, а затем сделал шаг навстречу Тсузуку, словно на самом деле намеревался драться с ним. Руки был значительно ниже вокалиста Mejibray, но сам Тсузуку на его фоне казался особенно худощавым и угловатым, почти прозрачным. Казуки уже подался вперед, намереваясь встать между мужчинами, как вдруг спокойный голос Йо-ки вновь наполнил кухню: - Таканори, каждый решает сам за себя, но я советую тебе пойти с нами. В этом доме ничего хорошего случиться не может, а снаружи, хотя и также опасно, можно найти еду или хоть что-нибудь, что поможет выбраться. Если хочешь, оставайся здесь, но, пойди ты с нами, вероятность того, что к вечеру ты окажешься жив, будет чуть выше. Понимаешь, к чему я веду? Руки вздрогнул и, обогнув замершего, словно ядовитая змея, Тсузуку, перевел взгляд на невозмутимого Йо-ку, что внимательно смотрел прямо на него. Догадавшись, на какую уловку пошел вокалист Diaura, Тсузуку с раздражением фыркнул, отметив хитрость «соперника», а Таканори, ощущая, как все собравшиеся музыканты смотрят только на него, выдал свое окончательное решение: - Хорошо. Я пойду с вами.