Мой гений за соседней партой

POV Вольфганга Когда мы вернулись, дом сиял; повсюду были развешаны красивые гирлянды и мерцающие фонарики. Дядя Маркус с папой постарались на славу. Я видел, как заблестели глаза Ненни. Вспомнив, как она смутилась от поцелуя Антонио, я хихикнул, но почему-то при мысли, что Антонио понравился моей сестре, мне стало неуютно. — Это прекрасно, папа, дядюшка! — воскликнула Наннерль, обнимая отца. Мама улыбалась. А я всё думал, совершенно забыв про всё остальное. — Боже, Вольфганг! Ты же весь мокрый! — воскликнул отец, взглянув на меня, и я смутился. — Ну, заходите в дом и рассказывайте, что случилось! — засуетился дядя Маркус. Нас напоили горячим чаем, что было весьма кстати, учитывая, что я весь продрог, пока мы шли домой. Мама и тётушка Ирена рассказывали про встречу с мамой Антонио. — Она такая милая! — подтвердила Ненни. — А её сын такой воспитанный и галантный, — кивнула мама. — Вы сдружились, Вольфганг? — спросил отец. — Да, с ним было интересно, — отозвался я. — Мы вместе искупались. — В одежде? — вскинула брови Ненни. — Ну да, — ответил я, чувствуя, что краснею. Но на это уже не обратили внимание: взрослые начали беседовать о завтрашнем празднике, а мы, уставшие, поплелись спать. Я надел пижаму и забрался в кровать, но так и не заснул. Я не понимал, почему, но Антонио ни в какую не хотел уходить из моих мыслей. Мне мерещилась его улыбка, слышался его смех… Я резко сел на кровати и услышал звон в ушах. Я вздохнул, ведь знал, что это значит; звон в голове всегда превращался в мелодию. Такое происходило, когда я придумывал новое произведение. Но в этот раз звон в голове не был обычным. Я ясно слышал отголоски смеха в своей мелодии. Его смеха. Не выдержав, я встал, подошёл к столу и вынул тетрадь с нотами. — Пускай так, — решил я, ставя дату. — Будет соната… для Ненни. Скажу, что это мой подарок ей. Если Антонио действительно музыкант, он услышит, для кого это. Закончив, я вернулся в кровать. В голове все улеглось, и Сальери мне больше не мерещился. Впрочем, несмотря на то, что голове было тихо, всё же было неспокойно. И тем не менее, я всё-таки заснул, чувствуя, что завтрашний день будет безумным.

***

Проснулся я от грохота. Грохота на первом этаже. — Подготовка праздника в разгаре, — мгновенно понял я. Дверь распахнулась. — Вольфганг, подъём! — грянуло с потолка, от чего я даже подпрыгнул. Это была тётушка Ирена. — Вставай, моё солнце, — пророкотала она. — Будешь помогать. Я решил не протестовать. Тётушка ушла, а я выполз из-под одеяла и переоделся. Внизу был настоящий дурдом! Папа громогласно отдавал указания несчастному Маркусу, который выносил в сад стулья; мама с тётушкой Шахтнер работали на кухне: оттуда слышался грохот посуды и запах чего-то вкусного. Не хватало только сестры. — А где Ненни? — спросил я, проходя к ванной. На секунду в доме стало тихо. — У себя: готовится, — улыбнулась мама, выглянув из кухни. Я кивнул ей и зашёл в ванную. Умывшись, я наконец почувствовал себя человеком, прокрался на кухню, минуя отца и Маркуса, которые спорили, какой стол куда ставить. — Отмечать мы будем в саду! — грохотал папа. — Но зачем два стола?! — Для нас и для детей! — А дочь свою посерёдке посадишь? — А почему нет? — Я же надорву-у-усь! Едва только я успел съесть тосты с джемом, которые ждали меня на столе, как меня тут же приобщили к общественному труду. Мне было велено принести скатерть и помочь накрывать стол в саду. Мы провозились до вечера, на часах было уже полшестого, когда мама объявила, чтобы все начали собираться и готовить подарки. Я сразу же умчался к себе, вытащил из рюкзака красивого плюшевого зайца и открытку. Подарки, конечно, не самые оригинальные, но зато красивые и приятные. Я завязывал бантик на ухе зайца, когда заметил раскрытую тетрадь. Подойдя, быстро глянул название: «Соната для сестры», и, быстро убрав тетрадь на видное место, пообещал сыграть мелодию Ненни. В доме Шахтнеров была музыкальная комната, где стоял старенький клавесин. Я видел его мельком, когда бегал за скатертью. — Вольфганг, — в комнату заглянула мама. Она была очень красивой в своём светло-синем платье, — я думаю, тебе нужно приодеться, у нас ведь ещё и гости будут, не забыл? — Ой, точно! — вспомнив Антонио, я засуетился. — Да не мельтеши ты так! — засмеялась мама. — Время ещё есть. Одевайся спокойно, я пока помогу Наннерль. С этими словами она вышла. Я всеми силами старался одеваться неторопливо, чтобы выглядеть опрятно, но руки не слушались. Психанув, я в конце концов завязал волосы в хвостик, секунду постоял, соображая, а затем спрятал подарок в пакет и выскочил за дверь. Как раз вовремя. — О, как я рада, что вы пришли! — послышался голос мамы. — Вы удивительно пунктуальны, — присоединился отец. — Благодарю вас, — а это уже был голос мамы Антонио. — Мы снова встретились, — так, а это уже голос тётушки Ирены. — Леопольд Моцарт, мой муж. — Рад знакомству. — Мне тоже очень приятно, — а это голос Антонио! Я пулей полетел по лестнице. Мадам Сальери, заметив меня, улыбнулась и помахала рукой. Я тоже помахал всем в ответ и спустился вниз, выискивая взглядом Антонио. Он стоял рядом с мамой. Красивый. В белой рубашке с чёрным расслабленным галстуком. Волосы собраны в хвост и завязаны белой лентой. Строго и со вкусом, как говорится! В руках у него был красивый букет лилий, а мадам Сальери держала в руке семь воздушных шариков. — Вы молодцы, — шепнул я, подходя к Антонио. — Это ещё не всё, — ответил он. — Простите за ожидание! — послышалось с лестницы. Мы все подняли головы и ахнули. Наннерль была прекрасна! В нежно-голубом пышном платье до колен, украшенном бабочками. Распущенные волосы до пояса сковывал такой же лазурный ободок, на лице был лёгкий макияж, подчёркивающий глаза и губы. Моя сестра была идеальна! Я мельком взглянул на Антонио. В его глазах виделось восхищение, отчего мне снова стало неуютно. — Вы прекрасны, Наннерль, — произнесла мадам Сальери. — Позвольте, чтобы Вы были весь вечер такой же воздушной, вручить Вам эти шарики. — Огромное спасибо! — улыбнулась Ненни. Четыре шарика осталось висеть под потолком, один Ненни привязала себе на запястье, и ещё два привязали к стулу именинницы. Фонарики мерцали, небольшой круглый столик был уставлен маленькими пирожными, стаканами с соком для нас и вином для взрослых. Мы беседовали, ели и смеялись. Папа уже порядком повеселел, потягивая вино, и теперь громко рассказывал о детстве: своём и Наннерль. — Думаю, пора вручать подарки! — улыбнулась мама. — Да, — немедленно поддержал отец. Первым вручали подарки родители: это были красивые серебряные серьги и кулон в форме ромбика. Следующими были Шахтнеры. Ирена подарила набор косметики и маленькую карманную книжечку с инструкциями о том, как наводить марафет, а Андреас подарил красивую резную флейту. Дальше был я. — Милая сестрица, — сказал я, вынимая пакет. — Помимо этого подарка, я бы хотел сыграть тебе новую сонату, которую сочинил этой ночью. Я посвящаю её… — в этот момент мой взгляд невольно упал на Антонио, но я тут же перевёл его на сестру, — тебе. — Это замечательно, Вольфганг! — грянул папа. — Маркус, немедленно идём! Мы притащим клавесин прямо в сад! — Откуда ты вспомнил про клавесин? — простонал дядюшка, поднимаясь под рукой отца. — Амадей, это так мило, — улыбнулась мне сестра. — Прошу прощения, — внезапно подал голос Антонио. — Но вчера вечером я тоже сочинил кое-что и тоже очень хотел бы сыграть для Вас, Наннерль, — произнёс он, наконец вручая Ненни букет лилий. Сестра покраснела. — Пожалуйста, на «ты», — произнесла она. — Что ж, это чудесно, — сказала мама. — Тогда, сначала сыграет Антонио, а затем Вольфганг, — в этот момент послышался грохот и ругань папы и дяди. — Пожалуй, стоит помочь им, да, Ненни? — Я с вами, — поднялась Виктория. — Семейные перепалки — это по моей части. Мы с Антонио остались одни за столом. Я не знал, куда деть смущение, почему-то напрочь забыв вчерашнюю непринуждённость. — Ты красивый, — внезапно вырвалось у меня. Я прикрыл рот рукой, краснея как рак. Но Сальери только усмехнулся. — Ты тоже, — ответил он. — Только тебе не идут собранные волосы. Я тут же распустил и взъерошил шевелюру. Антонио показал большой палец вверх, и я усмехнулся, как последний дурак. — Значит, соната, — протянул он, пристально глядя на меня. — Да, я думаю, тебе она понравится. — Думаю, моя тебе тоже придётся по вкусу. Мы замолчали. В этот момент, на поляну буквально выкатился клавесин, а за ним и мой папа, дядюшка, тётушка, мама с Ненни и мадам Сальери. — Мы его притащили! — провозгласил отец. — Ну, что же, молодой человек, Вы первый. Антонио поклонился и сел за клавесин. Полилась мелодия, ласковая и игривая, как море, в котором мы купались. Мне казалось, что я видел, как мы забегаем в воду, как начинаем общаться и как звенит наш общий смех. И тут я понял, что ни у меня одного есть скрытые мотивы. Антонио посвящал эту сонату нам, а не Ненни. «Бедняжка, — улыбнулся я. — Музыкой наслаждается, но музыка посвящена не ей. Какие же мы с Антонио злыдни!» Мелодия закончилась, и мы захлопали. Теперь была моя очередь. — Удачи, — тихо шепнул Сальери, проходя мимо меня. Я снова почувствовал тепло и звон. Но теперь казалось, что звенело не в голове. Моя соната вышла другой. Я описывал самого Антонио, каким я его видел: резким и плавным, сердитым и улыбчивым, серьёзным и весёлым… и невероятно красивым. Вечер начал подходить к концу. Первой спать удалилась, как ни странно, Ненни, всё ещё сияющая от радости. Взрослые же начали вести свои разговоры. — Тут становится скучно, — протянул Антонио мне на ухо. Я кивнул. — Пойдём, я покажу тебе мою комнату. Мы выбрались из-за стола и поднялись ко мне. — У тебя тут красиво, — сказал Сальери, проходя внутрь. — Но не прибрано. — День такой, — улыбнулся я. — Да и вообще, я плохо умею прибираться. — Зато очень красиво пишешь. — Ты тоже. Мы замерли в молчании. Даже свет горел чуть приглушённо, словно понимая нас. Мы просто разглядывали друг друга. Я не мог подобрать слов. Что же со мной происходит? — Мы лгуны, — внезапно засмеялся Антонио. — «Соната для сестры», конечно… — Ты догадался? — тихо спросил я. — Да, — он подошёл ко мне. — Ну… и как тебе? — Красиво, — прошептал он. И тут я даже сам не понял, что произошло: секундный порыв, мимолётный взрыв в голове. Я приподнялся на носочки и коснулся его губ. Всё длилось меньше минуты, которую мы превратили в час. — Антонио, милый, пойдём! — раздался голос его мамы с первого этажа. Он отшатнулся от меня; я — от него. Антонио вылетел за дверь. Я услышал звук его шагов и голос мадам Сальери. Затем звук резко закрывшейся двери. Ушёл. Я опустился на кровать, обхватив руками голову. День и правда вышел странным.