Мой гений за соседней партой

POV Сальери Пока мы ехали, герр Гассман всё время с кем-то разговаривал и лишь перед аркой академии убрал телефон от уха. — Я сделал для тебя всё, что мог, — сказал он, взглянув на меня. — Но дальше ты будешь справляться сам. — Я понимаю, — ответил я.  Я буду стараться, учитель! Я так хочу быть как Вы! Я хочу… чтобы мама могла гордиться мной. И папа. — Чудно. Мы прошли в здание. — Тут многое изменилось, — задумчиво произнёс герр Гассман. — Всё стало гораздо лучше, я бы сказал. — Вы были здесь? — удивился я. — Я здесь учился, Антонио. Я закончил эту академию с золотой медалью. — Именно поэтому меня приняли… — Я не думаю, что ты не достоин этого. Ты будешь учиться играть и сочинять так, как умеешь только ты, а никто другой. Не думай, что ты здесь лишь из-за меня. Я отвечаю лишь за твоё поступление, а не за твои успехи. Помни это. — Конечно, — это подбодрило меня. Откровенно говоря, я не ожидал таких слов. — Так, нам на второй этаж. Едва мы ступили на лестницу, нас окрикнули. — Флориан Гассман! Ну надо же, мы давно Вас ждём! К нам подбежал невысокий мужчина в ярко-красном костюме. Напудренный, с большой, массивной тростью в руке. — Герр Розенберг, вот это да! Вы всё ещё здесь работаете? — искренне удивился мой наставник. — Антонио, знакомься — герр Розенберг. Он, если я не забыл, ваш завуч? — Так точно! — при этом восклицании герр завуч странно подпрыгнул на месте. — Мой ученик и Ваш будущий студент — Антонио Сальери, — представил меня герр Гассман; я поклонился. — Всех сейчас тянет на музыку! Лентяев и бездельников сейчас пруд пруди! Учтите, я не потерплю халявы в нашей академии, — нудно завыл Розенберг. — Простите, — не сдержавшись, прервал его я: столько вытерпеть ради этой академии и терпеть, чтобы меня называли халявщиком! — Но я думаю, что способен понимать, как высок уровень вашего заведения, и мне очень неприятно ваше мнение обо мне. Чтобы оценить меня, вам нужно наблюдать за моими успехами в учебном году. Конечно, если вы знаете свои обязанности. Розенберг оторопел. Он явно не ожидал такого. Он не ожидал, что ребёнок может говорить с ним в таком тоне. Но я таким вырос. — К… конечно, — произнёс он, даже забыв подпрыгнуть. — Герр Гассман, герр Сальери, — он невольно назвал меня уважительно. — Пройдёмте, пожалуйста, за мной. — Мы бы и сами дошли, — улыбнулся герр Гассман, немного разрядив обстановку. Мы поднялись к кабинету. На двери висела белая табличка: «Директор И.Стефан». — А он всё так же любит напустить серьёзность, — фыркнул с усмешкой герр Гассман. — Спасибо, что проводили, — учтиво произнёс я. Герр завуч даже не ответил. Кажется, я определённо смог его впечатлить. — Антонио, будь другом, подожди за дверью, — обратился ко мне мой наставник. — Конечно, — на самом деле, я очень хотел зайти. Мне хотелось увидеть, что там внутри, увидеть директора, всё рассмотреть. Но мне велели остаться. Герр Гассман зашёл в кабинет, за ним последовал и Розенберг. Я подошёл к открытому окну и выглянул в сад. Красиво. Всё это навевало ощущение спокойствия и какой-то нежной загадочности. Однако в душе я чувствовал неясную тревогу. Мне казалось, что за дверью от меня прячется какая-то тайна, о которой я даже не подозреваю. Я вздохнул. Но не последний же раз я буду у кабинета директора, правда ведь? Герр Гассман вышел из кабинета. Он выглядел странно. Я видел в его взгляде какой-то блеск предвкушения, странную искру, казалось бы, давно прошедшего азарта. — Что-то случилось? — спросил я, на что он хмыкнул. — Встретил бывшего одноклассника. Тоже своего мелкого пришёл отдавать на обучение. — Бывшего одноклассника? — У всех в школе или институте были соперники. Я не исключение. — Вы были врагами? — Врагами? Нет, ни за что так его не назову! Антонио, запомни: никогда не смей путать понятия «враг» и «соперник». Враг — это тот, кому ты можешь пожелать всё самое плохое. А соперник — это тот, кому ты пожелаешь только неудачи в деле, где вы соревнуетесь. Но не более. Я скажу больше: соперниками могут быть даже друзья! Запомни это, мальчик. Тебе это пригодится. — Хорошо. — Мы приехали раньше положенного, ты знал? — Нет… — Занятия начнутся через неделю, но я очень хотел, чтобы ты поближе познакомился с академией. Мы прошли по парку, и перед нами предстало красивое трехэтажное здание. — Да, общежитие определённо стало лучше, — задумчиво произнёс герр Гассман, разглядывая здание. — Интересно, Сесилия всё ещё здесь работает? — Сесилия? — Лучше называй её мадам Вебер. И никогда не спрашивай её про возраст. Хоть меня до сих пор мучает вопрос, сколько же ей лет, я вряд ли смогу забыть, как ночевал пять дней на улице. — И такое было?! — ужаснулся я. — Она может, — многозначительно ответил герр. Мы вошли. Холл был просторный и светлый. В центре комнаты стоял стол, от которого тянулись две лестницы. За столом сидела довольно крупная женщина в ярко-зелёном платье с огромным вырезом. Большой слой яркого макияжа хорошо скрывался её истинный возраст. У неё были ярко-рыжие волосы, которые она собрала в довольно неряшливую причёску. — Сесилия, — улыбнулся герр Гассман. — Время над тобой не властно. Она подняла голову, взглянула на нас, её лицо очень выразительно вытянулось. — Неужто, — протянула она удивлённо. — Флориан Гассман?! Неожиданно, неожиданно увидеть тебя здесь, мой мальчик. Сказать по правде, я не сильно по тебе скучала. Мне показалось, герр едва слышно шепнул: «Взаимно». — Зачем явился, милый? — мадам Вебер улыбнулась. Мне стало жутко. — Новое поколение, Сесилия, — ответил герр Гассман. — Мой ученик пришёл, чтобы заселиться. — Как летит время! — воскликнула мадам Вебер. — Вот уже и ты привёл своего! — Антонио, пора прощаться, — герр Гассман поманил меня к выходу из здания. Мы вышли. — Я рад. Ты даже сам не представляешь, как сильно я рад за тебя, мой мальчик. Ты начинаешь свой путь, но знай: хоть ты и не сможешь назвать меня отцом, я всегда буду заботиться о тебе. — Огромное спасибо! — я улыбнулся. Я тоже буду помнить о Вас, как о своём наставнике и лучшем учителе, что только мог быть. — Твоя мама гордилась бы тобой, — произнёс герр, потупив взгляд. — Она гордится. Мы обнялись, он пожал мне руку и удалился, шелестя осенней листвой. Я минуту стоял на крыльце со своим чемоданом. Потом, встряхнувшись, я вновь зашёл в общежитие. Сесилия быстро проинструктировала меня о правилах поведения. Когда она упомянула про девушек, я только фыркнул. Не думаю, что я буду занят чем-то другим, кроме учёбы. Хоть я и хотел бы завести друзей. — Так, милашка, — жеманно произнесла Сесилия.— А теперь назови своё имя, и я скажу, где будет твой дом следующие пять лет. — Антонио Сальери. — Минутку… Так, Сальери… Комната номер семнадцать, второй этаж. Я поднялся и прошёл по коридору. А вот и моя комната! Моя и моего соседа. Она находилась в самом конце коридора. Я зашёл. Комната была просторная. Даже очень. Она соединяла в себе две небольших, но светлых комнаты. Всё было сделано в белых и кремовых тонах. С разных сторон от двери стояли два небольших платяных шкафа. Дальше у стен тянулись две высокие застеленные кровати с ящичками вместо ножек. Над ними находились настенные светильники, а рядом стояли две прикроватные тумбочки. Над каждой кроватью располагалась одна небольшая полка для книг. На полу был постелен мягкий ковёр. Дальше первая комната кончалась, и дверной проём выходил в следующую. Там, у стены, стояло два крупных письменных стола, объединённых в один, но, при желании, их можно было раздвинуть. Столы стояли прямо около большого окна, завешанного шторами. У левого стола находился небольшой книжный шкаф. Ничего себе! Так вот почему так мало комнат… — Берут не количеством, а качеством? — усмехнулся я. — Если все комнаты такие, то это просто гостиница, а не общага. Я выбрал кровать справа. Обессилено рухнув на неё, я понял, что матрас очень мягкий. Кровать, хоть и одноместная, была довольно широкой. Немного полежав, я всё же поднялся и принялся разбирать чемодан. Как раз убирал свои личные книги в тумбочку, когда услышал копошение за дверью. «Мой сосед», — подумал я. — «Надо будет подружиться с ним. Пять лет всё-таки вместе жить будем». — А вот и я… — начал мой сожитель. Я обернулся. И замер. Нет… Только не это. Только не он! Но кто же ещё? Эти тонкие черты, это изящное тело, эти музыкальные пальцы рук, эти чарующие светло-шоколадные глаза, эти непослушные тёмно-золотые волосы… эти по-девичьи розовые губы. Это он. — Вольфганг… — сердце пропустило удар.