Мой гений за соседней партой

POV Моцарта. Дни летели один за другим. Мы ходили с Антонио на занятия — вместе и иногда поодиночке. Я улучшал навыки игры и углублялся в основах прочих искусств помимо музыки, начал обзаводиться новыми друзьями, но главными для меня оставались слегка нагловатый Лоренцо и тихий Иоганн, который был не очень разговорчив, но своими высказываниями всегда попадал в точку. Также я подружился со скрипачом Францем Гайднем; он был, как мне казалось, слишком впечатлительный, но с ним всегда было весело. Я наконец-то поговорил с Констанцой. Она сама подошла к нам с Антонио после очередного урока фортепьяно. — Прости меня, — сказала она.— Из-за меня тебя наказали в столовой. — Да ничего страшного! — ответил за меня Антонио. — Тебе-то не страшно! Ты сам напугал нашего завуча. Ну, я не удивлена… Моё первое впечатление о ней быстро испарилась. Станци оказалась бойкой и острой на язык. Но меня она почему-то слегка смущалась. Так мы наконец подружились. Но моим лучшим другом оставался, несомненно, Антонио Сальери. Сказать, что у нас с Сальери всё шло душа в душу, значит не сказать ничего. У нас с ним уже вошло в привычку возвращаться вместе после занятий. Мы неторопливо брели по дорожкам парка, любуясь природой и обсуждая всё, что произошло с нами за день. Но в один день всё полетело под откос. Лишь только я стал думать, что всё просто замечательно, как меня покинуло одно из самых важных для меня чувств. Чувство вдохновения. Всё казалось мне серым, скучным и бессмысленным. Иногда случалось так, что я выходил из этого подобия отчаяния ненадолго, и что-то даже радовало меня. Но всё это состояние улетучивалось, едва мне становилось немного лучше. Возможно, я пытался обнадёжить сам себя, насильно вытягивая себя из этой депрессии. Мне совсем не нравилось это состояние, которое пришло непонятно откуда и непонятно из-за чего. Больше всего меня ввергало в прострацию и расстраивало то, что по сути-то ничего плохого, расстраивающего или из ряда вон выходящего не происходило. Это состояние подобралось ко мне тихо и внезапно накрыло с головой. Я заставлял себя слушать преподавателей, но едва ли улавливал смысл сказанного. Мой разум периодически уходил куда-то внутрь, пытаясь найти силы, чтобы вернуть мою солнечность и беззаботность. И именно в эти моменты, когда, кажется, получалось что-то сделать, меня прерывали. Это происходило слишком часто. Именно это злило меня с каждым разом всё сильнее и сильнее. У меня практически не получалось оставаться одному. Рядом постоянно кто-то находился: преподаватели, одногруппники, Станси, Гайдн, Лоренцо, Антонио… Именно они не давали мне оставаться одному, когда мне нужно было это. И поэтому я начал сбегать от них. Хоть на дворе был уже октябрь, погода всё ещё была тёплая. Небо было усеяно мелкими пушистыми облаками, солнце было ярким и чистым… Гуляя по парку, я пытался насладиться этой поздней осенью в Вене. И время от времени у меня даже получалось это сделать. Умиротворение, которое пропитывало каждый уголок парка, постепенно, с течением времени, проникало в меня, и я мог наслаждаться этими короткими мгновениями покоя. Но едва мне на пути кто-то встречался или мне приходилось идти назад, моё странное состояние снова возвращалось, и я мог лишь вспоминать о душевном покое. В один из вечеров я очень не ласково попросил Антонио выйти из комнаты, чтобы я мог, как следует, долбануться головой об шкаф. — Это уже не нормально, Вольфганг! — возмутился Сальери, горько взглянув на меня. От такого взгляда, у меня защемило в груди. — Отлично, тогда я сам пройдусь! — я взял ветровку и вышел. Было около семи вечера. Все старшекурсники кучками или поодиночке, блуждали по парку. Среди них был и один младшекурсник — я. — Эй, Вольфганг! — я обернулся. Ко мне быстро и изящно шла Алоизия. Мы виделись с ней, когда я встречал Антонио после занятия вокалом, но после этого мы встречались лишь мельком. — Привет. — Привет! — она кокетливо улыбнулась. — Могу ли я кое-что спросить? — Валяй, только быстро, — такой тон ей явно не понравился. — Отлично, — она нахмурилась.— Тогда я буду кратка. Что связывает вас с Антонио? — Чего? — я оторопел. — Чего слышал! Почему вы всё время ходите вместе? — Мы друзья, — ответил я удивлённо. — Не верю, — честно сказала Эли.— Вы же друг без друга никуда! Это не похоже на дружбу. — Не хочешь — не верь, твоё дело, — с раздражение, сказал я. После этого, я отвернулся от неё и быстро пошёл дальше. Не похоже на дружбу? Что за глупости! Он мой лучший друг, чего ей надо?

***

POV Антонио. «Нет, это уже переходит границы!» — возопило моё сознание, когда Амадей в очередной раз получил выговор от герра Глюка. С тех пор, как у Моцарта пропало вдохновение, его словно подменили. Он всё время ходил чернее тучи, всем хамил и ругался. Но приближался день кипения. На прошлом уроке основ сочинения герр Глюк предупредил нас, что в следующий раз будет урок практики. Мы будем играть импровизации. И я с ужасом думал, что же будет с Вольфгангом: он уже задумывался о прогуле, периодически беседуя сам с собой, думая, видимо, что я не слышал. Этого я допускать не хотел. С этим нужно что-то делать. — Констанца! — окликнул я девушку, когда мы выходили из кабинета.— Можно тебя на минуту? Амадей хмуро хмыкнул и исчез в толпе. Станца обернулась на мой голос. На её щеках вспыхнул лёгкий румянец, но она громко ответила. — Да, конечно! Мы отошли в сторону. — Мне нужна помощь, — честно признался я. — Помощь? — Дело в Амадее. — Я давно заметила, он какой-то не такой, — перебила меня девушка, выражая искреннее волнение. — У него творческий кризис. — О, — она смутилась. — Я, честно говоря, не знаю, каково это… Я не сочиняю. Только чуть-чуть. — Ты только играешь? — Да. — Ладно, — мне не хотелось смущать её ещё больше. — Просто, мне очень не нравится состояние Амадея. Это нужно как-то исправить. Есть идеи? — Дай мне время. Давай встретимся завтра и что-нибудь придумаем вместе. — Хорошо. …Я уже лежал в кровати, когда, наконец, вернулся Моцарт. Не сказав ничего, он переоделся и сразу лёг спать. А ведь ещё только девять. Я не могу уснуть. На часах уже было за полночь, но я не спал. Нужно думать. Как же помочь этому несчастному гению? Нужно было что-то магическое. Необязательно, чтобы грандиозное, но что-то такое… Необыкновенное. Зараза.

***

— Нет, это невозможно! — плаксиво выкрикнул я, ударяя по клавишам. Что-то жуткое грозно взвыло из самых недр клавесина; я оттолкнулся от этого чудовища и полетел на пол. — Больно… В этот момент тихо скрипнула дверь. Папа так не входит. Я поднял глаза на маму, которая стояла в дверях комнаты. — Антонио, солнышко, что такое? — она даже не заругалась. А ведь я опять тайком забрался к ней в кабинет. — Упал. — Я вижу, что упал. Я спрашиваю, что это только что был за вой? — она улыбалась. — Вой жуткого чудовища! — Неужели? — Да, и оно живёт в твоём клавесине! — Странно, я думала, что там живёт не одно чудовище. — Не одно? Их там много? — Не одно, Антонио. Внутри этого клавесина прячется целый мир. — Мир? Давай посмотрим на него! — воскликнул я, поднимаясь, тут же забывая про минувшую неудачу. — Я могу показать его тебе. Но закрой глаза. — Как же я его тогда увижу? — удивился я. — Доверься мне, — она села за клавесин. Я послушно закрыл глаза. И увидел этот мир. Высокие горы, бурные реки, быстрые птички в небе, даже то самое чудовище уже и не казалось мне столь жутким. Только мама так умела. Я тоже хотел так научиться, поэтому и приходил сюда. — А теперь честно, Антонио, — снова заговорила мама. Я открыл глаза.— Что случилось? — Я… я хотел сыграть. — Но ты играл и до этого, и всё было хорошо? — Да, я играл то, что писала ты. А потом… решил сочинить сам. — О, вот как! — мама улыбнулась.– И, как я поняла, неудачно? — Угу. — Пойдём, — она встала и взяла меня за руку. Мы поднялись на старенький чердак. — Только не говори папе, — сказала мама с улыбкой. — Не скажу! — Осторожно… Смотри под ноги. Она открыла небольшой люк, и мы вдвоём опасливо вылезли на крышу. Осторожно, она провела по ней меня, и мы вдвоём сели. — А теперь посмотри наверх, — тихо сказала мама. Я поднял голову и замер на несколько бесконечных мгновений. Вот это да! Небо переливалось от чернильно-синего до непроглядно-чёрного. И на этих разводах россыпью лежали звёзды, будто кто-то щедро рассыпал их по небосводу. А в вышине, окружённая этой красотой, мерцала нескончаемым мягким светом красавица Луна. Мы сидели на крыше нашего старого дома и любовались небом. Мне было плевать, что мы сидели на голом шифере, что через какое-то время озябли. Меня захватила красота небосклона, и я не хотел отрываться от неё. Так прошло какое-то время, когда, наконец, мама повела меня назад. — Я сделала всё, что было в моих силах, — вновь улыбнулась она.— Папа ещё не вернулся. Можешь ещё поиграть. И кстати, кажется, я оставила свою нотную тетрадь на столе… Ты можешь играть, а я запишу, ты не против? — Нет, — смущённо ответил я. И в этот раз, кажется, кусочек звёздного неба остался со мной. На страницах, которые написала моя мама, когда я играл. У меня получилось! Я нарисовал свою первую картинку этого удивительного мира, который показала мне мама…

***

Я открыл глаза. Звенел мой будильник на телефоне. Постель Вольфганга была уже убрана. Он снова рано ушёл. Я выключил сигнал и поднялся. В ушах гудело, но это не умаляло моей эйфории. Понял! Я понял! Почти бегом я полетел в академию. Даже уроки сегодня не отнимали у меня воодушевления. С Вольфгангом мы встретились уже у кабинета скрипки. Он натянуто радостно поздоровался со мной, а потом снова ушёл в свой мир, уставившись в одну точку. Сегодня не лучше. Но мы это исправим! Последним уроком было фортепьяно. Весь урок я переглядывался с Констанцой. И следил за Амадеем, стараясь, чтобы он не нахамил никому. — Также напоминаю всем, кто будет присутствовать завтра на моём уроке Основ сочинения, что завтра будет урок практики. Я хочу проверить вашу стилистику сочинения, — снова напомнил нам герр Глюк под самый конец урока. После его слов, Вольфганг совсем расстроился и почти мгновенно сбежал. Я вздохнул. Мы с Констанцой встретились у выхода. — Я ничего не придумала, — сказала девушка, опустив голову.— Прости. Я очень хочу помочь, так что, если у тебя есть идеи… — Ты можешь помочь, — ответил я с улыбкой.— Если мы сделаем всё правильно, то уже сегодня вернём нашего Моцарта. — Я сделаю всё, что нужно, — с воодушевлением ответила Станци. — Вот такой настрой нам и нужен!

***

POV Моцарта. Я сидел на кровати и просто глядел в стену. Что же делать? Завтра уже урок основ, а я до сих пор горю одним желанием — прогулять. За всё это время мою голову не посетила ни одна мелодия! Ни одного мотива, ничего… Что мне делать? Я уткнулся лицом в ладони. В этот момент открылась дверь. Вошёл Антонио. Донельзя довольный. — Что-то ты слишком радостным выглядишь. Розенберг умер? — едко спросил я. Прости меня, Антонио. Я столько тебе хамлю. Как только ты меня терпишь? — Такого счастья, к сожалению, я тебе не устрою, но есть кое-что другое. — И что же? — Ты узнаешь позже, — ответил он, улыбаясь. Я фыркнул и забрался под одеяло. Лежал с закрытыми глазами и продолжал думать. Что же мне делать? — Вольфганг, проснись, — меня тряхнули за плечо. Я распахнул глаза. На меня смотрел Сальери. — Проснись, — повторил он. Я взял в руки телефон. Два часа ночи. Что за?.. — Ты с дуба рухнул, Сальери? Ночь на дворе. — Я знаю. Вставай! — он дёрнул одеяло. Который раз он так делал. И который раз я покупался на этот приём. Меня снова скинули на пол. Я зашипел. — Одевайся. Просто накинь ветровку, и идём за мной, — велел Антонио. Я пригляделся — Сальери, судя по всему, так и не ложился. На нём по-прежнему были его джинсы, футболка и джемпер. В руках он держал небольшой фонарик. Что происходит, чёрт возьми? Я всё-таки оделся, не переставая ругать Антонио на чём свет стоит. Он только хмыкнул и вывел меня за дверь. Была кромешная темнота. Только свет звёзд проникал в окно. Когда я в очередной раз чуть не поцеловался с полом, Сальери не вытерпел, схватил меня за руку и просто потащил за собой. Мы осторожно прошли по лестнице и поднялись на третий этаж. — Куда мы идём? — чертыхнулся я. — Скоро узнаешь, — снова ответил он. Мы замерли, и тут я услышал шаги. Теперь нам конец. Но фигура в темноте, показалась мне очень знакомой: невысокая, худенькая, длинные, растрёпанные волосы… — Констанца?! — Что так долго? — прошипел Антонио, вместо приветствия. — Возникли проблемы, — коротко ответила Станци. — Но у тебя получилось? Вместо ответа, она что-то сунула ему в руку. Что, чёрт возьми, здесь происходит? — Я постою на стрёме, — снова заговорила Станца.— Желательно, вниз спускайтесь вдвоём. Если спустится кто-то один, то второго я ждать не буду! Расходимся тихо. Мама спит, но мало ли. — Хорошо, огромное спасибо! — тихо сказал Антонио и принялся чем-то греметь над собой. — Чего так громко? — тут же грозно зашипела Констанца. — Сама попробуй! — с раздражением ответил Сальери. И тут я поднял голову. Антонио стоял на небольшой железной лесенке, над которой находился железный люк квадратной формы. Они… Послышался лязгающий звук. Антонио восторженно присвистнул. — Амадей, живо за мной! — я подчинился. Наконец, мы очутились на чердаке. Антонио помог мне забраться на его пыльный пол, а затем включил фонарик, и двинулся вглубь помещения. — Что вы тут задумали?! — накинулся я на него. — Неблагодарный, — отмахнулся Сальери. — Иди сюда! — и стал медленно вести меня лучом света к себе. — Закрывай глаза, — приказал он серьёзным голосом, как только я подошёл. И я снова подчинился ему. Его руки обхватили предплечья и повернули меня немного направо. Затем я услышал какое-то шуршание, лязг и мне в лицо пахнуло свежим ночным воздухом. — А теперь, — тихо раздалось над ухом. — Открывай глаза. Я тут же распахнул их и онемел. Боже… Как же красиво! Небо переливалось подобно чёрному шёлку, украшенному блёстками звёзд. Сама графиня Ночь обрядилась в платье из этого чудесного шёлка и сейчас красовалась передо мной, кокетливо сверкая своими маленькими редкими фианитами. Другие же звезды были собраны в прекрасное колье, настоящей жемчужиной которого была Луна. Я опустил взгляд. Деревья парка были похожи на красивые кляксы. Дорожки парка казались мне серебряными ручьями. И вновь взгляд на небо. На мгновение мне почудилось, будто графиня Ночь, заливисто смеясь, заглянула в мои глаза. Как же красиво… Понял. Я всё понял. — Спасибо, — тихо сказал я. Антонио даже вздрогнул. — Не за что. — Ты это всё сделал для меня. — Мне помогла Констанца. — Но идея твоя, — я быстро перевёл взгляд на Антонио. — Откуда такая уверенность? — Просто знаю, — он вздохнул. — Да, идея моя. — Спасибо, — и тут я почувствовал, как улыбка сама появилась на лице. За спиной, словно появились крылья. Я глубоко вздохнул и раскинул руки в стороны, стараясь расправить мои новые крылья, которые только что дал мне Антонио. Вся серость начала пропадать из сердца, словно смытая чернилами этой ночи. А в голове раздался отдалённый звон… — Это оно! — закричал я, подпрыгнув на месте от восторга. — Получилось, Антонио! Я слышу! Я снова слышу! — Ну вот видишь, — улыбнулся он.— И не нужно было психовать. — Спасибо! — в порыве я подскочил к Антонио и обнял его. Но мне казалось, что и этого было мало. Не выдержав, я поднялся на носки и быстро поцеловал его в щёку. — Спасибо, — шепнул я снова и побежал вниз, едва не упав. Я быстро обнял Станци с очередным «спасибо!» и полетел в нашу комнату. Она осталась открытой. Я забежал в кабинет и зажёг настольную лампу, вынимая нотную тетрадь. Мелодия сама полилась на строки. Закончив, я с улыбкой отложил тетрадь, забрался в кровать и сразу заснул.

***

POV Сальери. Я чувствовал эту приятную прохладу, которая словно возвращала меня в детство. Это было чудесно. Но вдвойне чудесней было видеть это восхищение в глазах Амадея. Я знал, что это сработает. Поэтому я не был удивлён, когда Амадей вскочил с новым блеском в глазах. Не был я удивлён и когда он несколько раз повторил «спасибо!». Я даже не очень удивился, когда он обнял меня. Но стоило только его мягким губам коснуться моей щеки, как всё изменилось. Сердце ухнуло в пустоту, а затем, подскочив к горлу, начало бешено биться. Я отшатнулся и замер. Лицо горело. В груди разливалось тепло. Я, пошатываясь, медленно спустился по лестнице. Констанца уже ушла. Ну и славно. Не хочу, чтобы меня кто-то видел. Я вернулся в комнату. Вольфганг уже спал. На его лице застыла умиротворённая улыбка. Я лёг в кровать. Сердце продолжало бешено выстукивать слегка неровный ритм. Как и в тот раз. Но тогда мы были совсем детьми! Но в этот раз, я не мог так легко проигнорировать это чувство. Неужели это…