***
POV Сальери. Как такое вообще могло произойти?! Нет, серьезно, это вообще нормально? Второй раз наступить на те же грабли! Я просто не мог поверить, что это опять случилось со мной: всё повторялось, всё возвращалось к тому, с чего начался хаос в моей жизни. Но в этот раз мне не сбежать — я не мог и не то чтобы хотел. Просто мне было очень трудно принять, что я, чёрт возьми, влюбился в парня; точнее, не само принятие, а осознание того, что это повторилось, вводило меня в ступор. Первый день я старательно избегал Амадея, боясь даже взглянуть ему в лицо. Мне казалось, что он сразу же прочитает всё в моих глазах, а потом беззаботно, заливисто засмеётся. Я бы этого не перенёс. Я понимал, что ничего не добьюсь таким поведением, только зря напугаю Вольфганга, а причинять боль человеку, который был мне… не безразличен, скажем так, я не хотел. Так что уже вторую неделю я всеми силами старался найти ответ. Как мне поступить? Как вести себя с ним? Как не сорваться и не сболтнуть лишнего? Я не хотел второй раз потерять Моцарта — риск был слишком высок. Очередной учебный день подошёл к концу, была суббота. Мы вышли из академии: — Ну что? — как обычно спросил Вольфганг, потянувшись. — Пойдём домой? Я уже привык, что он начал называть общежитие нашим домом, но сегодня мне снова нужен был покой. Хотя бы ненадолго. — Прости, я хотел пройтись один. Амадей сразу же помрачнел. Мне было неприятно видеть его грустным, но я понимал, что сегодня мне был нужен отдых. — Хорошо, — недовольно буркнул Вольфганг, а затем быстро сменил направление. Я обернулся: навстречу Моцарту уже спускались Лоренцо и Иоганн и, кажется, были в нетерпении о чем-то с ним поговорить. На мгновение стало очень мерзко, что он так легко мог променять меня на кого-то другого, когда я мог думать только о нём. Вот чёрт! Я отвернулся и быстро пошёл по дорожке, уводящей в парк. Найдя скамейку, стоявшую под уже голым деревцем, я со вздохом сел, тут же обхватывая голову руками. Что же делать? Почему этот легкомысленный, несерьёзный, талантливый, солнечный, нежный… Чёрт! Я тряхнул головой, пытаясь прогнать поток этих мыслей, которые снова и снова лезли мне в голову… Это было уже невозможно! Нужно было что-то с этим делать. Спросить совета? Но у кого? О, если бы рядом была мама! Сейчас, вспоминая всю боль, которую оставила мне её смерть, я был готов упасть на колени перед той, которая вытащила меня из этого бреда. Терезия… спасла меня тогда. Именно она убедила меня, что это не конец. Именно она подарила мне уверенность в завтрашнем дне… И ту первую ночь, которая дала мне сил жить дальше. *** — Антонио? Боже мой, что случилось? — спросила Терри, пропуская меня в дом. Я вошёл молча: моё горло горело от боли. Что я мог говорить после того, как произнёс речь, которая унесла мои последние силы? Речь на похоронах моей матери. — Мама, — только и смог сказать я. Как хорошо, что этого было достаточно. — О, господи… Я прошёл в комнату и незрячим взглядом окинул пустующий обеденный стол и гостиные кресла. — Твои родители?.. — Они уехали вчера. Вернутся через неделю. — Это нехорошо, что они снова оставляют тебя одну. Родители не должны так делать. — Не ровняй наших родителей, пожалуйста, — я слышал, как она поморщилась. — Твоя мать была настоящим сокровищем, ты это знаешь. Мои родители рядом с ней и близко не стояли. — Не говори так, умоляю! — горько воскликнул я. — Кто знает, как скоро они оставят тебя! Терри вздохнула. — Хорошо, хорошо… — тихо сказал она и обняла меня со спины. Сколько раз Терезия утешала меня, я уже и не помню. Мы познакомились меньше года назад в нашем городском театре, куда я выбрался вместе с мамой. С Терри мы подружились уже во время антракта: и как выяснилось, наши дома находились поблизости. Мы часто виделись летом и осенью. Даже после занятий в школе и с герром Гассманом, я находил силы встретиться с ней. И сегодня, в этот холодный февральский вечер, я вновь пришёл к ней за поддержкой. — Может, чаю? — тихо спросила Терри, и я обессилено кивнул. Она усадила меня на диван и ушла на кухню. Я знал, что нас разделяло всего несколько шагов, но одиночество было невыносимо для меня сейчас: мою душу грыз страх будущего и терзала ненависть. Ненависть к отцу. Я так и не увидел его на похоронах — всем распоряжался герр Гессман. Мысль об учителе добавила боли: я особенно остро ощутил, что у меня больше никого не осталось. — Антонио, я принесла чай и шоколад: тебе нужно взбодриться, — нет, никого, кроме неё. — Спасибо, — хрипло сказал я, беря чашку. Пару минут мы посидели в тишине. — Расскажи мне, — вдруг попросила Терезия. — Зачем тебе знать это? — Тебе станет легче. И яростный поток из слов, криков и хрипа потёк из меня. Я рассказал, как прошли похороны, как мы попрощались с ней, как я едва ли мог стоять на ногах, слушая отповедь священника… А она всё слушала. Я поднял взгляд и взглянул в её лицо: сейчас мне особенно приятно было видеть эти нежные светло-зелёные глаза, пухлые губы и длинные шелковистые волосы цвета молочного шоколада. — Хочешь, я постелю тебе? — Я могу пойти спать и домой… — Я не оставлю тебя одного! — я слабо улыбнулся: — Спасибо… Но я не мог уснуть и всё ворочался. Темнота февральской ночи нагнетала на меня страх и боль, я чувствовал, что во мне умерла частичка тепла. Мне было больно, и эта боль была холодна, как кинжал, как февральский ветер, что кружил за окном. Я поднялся и вышел на балкон, который находился в гостевой. Холод трезвил и опьянял меня одновременно; я посмотрел вниз. Квартира семьи Хельферсторфер находилась на восьмом этаже, он был последним. Один шаг отделял меня от пустоты. Эта пустота, которая звала меня маминым голосом. Я перелез через ограду балкона: теперь лишь руки мешали мне. Расправь крылья и отпусти, шептал мне ветер. — Стой! — меня резко схватили за талию и потянули назад. Я не удержался и перевалился через низкую оградку балкона. Терри крепко держала меня и тянула обратно в комнату. Одним движением руки он захлопнула балкон, а затем пихнула меня вглубь спальни. — Идиот! Кретин! Ненормальный! — кричала она. Я поднял взгляд на неё: длинная голубая ночнушка, растрёпанные ото сна волосы. Из глаз катились слёзы. — Ты чего придумал?! — продолжала она.– Неужели ты настолько слаб?! Я-то думала, что ты смелый! — Ты ошиблась! — выкрикнул я в ответ.– Я трус! Я не могу пережить это! Кому я нужен такой, скажи на милость?! — тут уже слёзы выступили у меня. Она замерла на мгновение. А затем подбежала ко мне и крепко обняла. — Мне нужен, мне, — зашептала она торопливо, согревая дыханием холодную от мороза кожу. Я обнял её в ответ. Она подняла лицо, наши губы встретились. — Позволь мне дать тебе сил, — тихо молила она. Я лишь вновь поцеловал её. Жизнь; она так доверчиво, так честно дарила мне шанс на вторую жизнь. На второе начало. И я не мог ей отказать. ... — Оу, так вот ты где! — я поднял глаза. На меня смотрела Алоизия. Вот так встреча. — Я тебя всё ищу, — она кокетливо прищурилась и наклонилась ко мне, опираясь ладошками о колени. — Зачем? — и словно щёлкнул выключатель, и в мыслях забрезжил просвет. Есть идея. Безумная идея, но она может сработать. Я могу снова попытаться забыть. Забыть это глупое чувство к Амадею. — Ну, завтра воскресение, и я хотела предложить тебе вместе прогуляться в город. — В город? — то, с каким тоном произнёс я это, напоминало флирт. — Ну да, — кажется, Алоизия была рада тому, что я иду на контакт. — Если ты не занят, конечно… — Ну почему же? — я поднялся со скамьи. — Я свободен. — Чудесно! — воскликнула она, улыбнувшись. Мы пошли к общежитию вдвоём. Всё это время мы говорили, но мои мысли были далеко, и я едва ли её слушал. Думаю, Вольфганг не обидится? В этот момент мне снова стало мерзко. Вот ещё. Какое мне дело до его мнения? Вот именно — никакого! Я попытаюсь. Возможно, у меня получится.***
POV Амадея Как? Когда? Когда я пропустил момент, когда Антонио начал встречаться с Алоизией? Да, он пропадал эти недели, но я не и не думал, что что-то произойдёт. Но после очередного побега от меня, Антонио пропал до вечера, а когда вернулся, рассказал, что у него было свидание. А спустя ещё несколько дней я узнал, что они с Алоизией начали встречаться. Самое странное, что Антонио будто бы повеселел после этого. Почти исчезла его отрешённость, но на смену ей пришла усталость — не та наигранная усталость, которой он оправдывался передо мной, а настоящая. Как же неприятно было слышать от него в ответ на мой вопрос о прогулке: «Прости, не могу. Завтра мы встречаемся с Эли». Он отвечал так, словно это было что-то неизбежное, что он принимал, пусть ему и не очень это нравилось. Меня терзало чувство, что я теряю его. Он отдалялся от меня, хоть и сам того не желал! Я это знал. Сегодня моим последним уроком была скрипка, затем Сальери уходил на урок пения. И дожидаться его уже не имело смысла, я ведь знал: мне он снова предпочтёт её. Мы разошлись, наскоро попрощавшись, и я уже побрёл к выходу из академии, когда услышал звонкий смех. Я замер — смех был высокий, жестокий и до жути знакомый. Прямо за углом стояла Алоизия и с кем-то спорила. Я прислушался; урок начался минуту назад, что она забыла в коридоре? — Как ты только можешь так легко отзываться о нём, Эли?! — этот голос я тут же узнал. Станца. — Так же легко, как и петь, — хмыкнула Алоизия. — Хотя, откуда тебе знать? — Не смей причинять ему боль! Я-то знаю, что уже через пару дней ты его бросишь! — Тебя-то почему это волнует? Твоя настоящая страсть это… — следующее слово она сказала шёпотом, так что я не услышал. — Ах ты! — Констанца почти взвизгнула.– Ты лжёшь всем! Антонио не заслужил такой гадкой лгуньи, как ты! — О, так может он заслужил маленькую серую мышку, вроде тебя? — я просто видел, как изменилось лицо Станцы. — Бла-бла-бла! Ты лжёшь всем, даже себе! Ты поиграешь с ним и бросишь его. — Не тебе меня судить! Может, я хочу от него большего? — Ты? Не смеши меня, — я был готов поспорить, что Констанца скривилась. — Ты не с кем не встречалась больше месяца. — Он интереснее любого, кто у меня был. Мне нравится его серьёзность и отрешённость. Меня это заводит. — Заткнись! Я не хочу этого слышать! Ты простая дешевка, Алоизия! — Ах ты… Я больше не мог это слушать и буквально бегом выскочил из здания академии. Вот оно что… Вот, чего она добивается. Она воспользуется им и бросит. Она не проиграет и пары дней — она бросит его! Пока я дожидался Антонио, я не мог найти себе места. Я то рисовал что-то, то вскакивал и мерил комнату шагами, то подбегал к окну в надежде увидеть его. Сейчас мне нужна была вся моя смелость, я должен был всё рассказать ему, я не мог терпеть такое! Я не мог допустить, чтобы Антонио разбили сердце. Я всегда думал, что Алоизия имеет какой-то подтекст, но что бы так… Дверь скрипнула, я повернулся к вошедшему Сальери. — Как погуляли? — быстро выпалил я. — Нормально, — безэмоционально ответил он. Я вздохнул. Он выглядел уставшим. — Послушай, — я не мог ждать, иначе вся моя решимость рассыплется прахом. Это не должно продолжаться долго. — Мне нужно тебе кое-что сказать. — Да? — он опустился на кровать. — Сегодня я случайно услышал разговор сестёр Вебер. Послушай, Антонио… Алоизия использует тебя! Она хочет… — тут я замолчал. Я примерно понимал, чего она хочет, но произнести это вслух не мог. — Ну, и? — Ну… В общем, она использует тебя! И как только добьётся своего, то бросит! — Амадей, скажи честно, — он взглянул на меня. — Ты всего лишь беспокоишься? — Чего?! — я оторопел. — Конечно, я беспокоюсь! Ты же мой друг. Мне показалось, что после моего ответа он слегка сник, хотя уже через мгновение на его лицо выползла какая-то странная немного натянутая улыбка. — Я просто не хочу, чтобы тебе было больно! Чтобы тебе разбили сердце, — я чувствовал себя глупо, словно меня водили за нос, а я не замечал. — Оно не разобьётся, Вольфганг. — Ты мне не веришь? — горько воскликнул я. — Тогда я сам всё сделаю! — Вольфганг, не говори ерунды! — но я уже выскочил из комнаты. Я видел Алоизию в окно, пока ждал Антонио. Она сидела на скамье парка, так что мне даже не пришлось долго её искать. — О, Ами, — она стрельнула в меня взглядом и улыбнулась.– Чем обязана? Я вздохнул. Я ещё пожалею. Но это ради Антонио. Ты всего лишь беспокоишься?***
POV Сальери. У меня не было выбора: я последовал за ним. Моцарт меня очень удивил, я не ожидал от него такого. Чтобы он так спонтанно кинулся защищать мою честь… Но к чему мне беспокоится? Я ведь даже не люблю Алоизию: она просто помогла мне отвлечься. Мне ведь даже не нужен был секс, хоть я и признавал, что она очень привлекательна. Мне нужны были бессмысленные разговорчики, кокетливые улыбки, поцелуи… Это действительно помогало. И я почти отказался от Амадея, но этот наглец сам решил всё испортить. Но не мог же я отделаться от него так просто? Это было просто безумием. Я вышел из общежития и тут же услышал их голоса. В дуэте с голосом Вольфганга, голос Алоизии звучал слащаво и неприятно. — Какой честный порыв, — протянула фройлян Вебер.– Но только это мало что изменит: твоего мнения я не спрошу. — Но это подло! — по-детски воскликнул Моцарт. — Нельзя играть с чувствами людей! — Ещё один добродетель. Да по вам с Констанцой монастырь плачет! — девушка рассмеялась. — Может быть, но я всё равно не перестану! — Чего ты так бесишься? Ревнуешь? — я видел, как она прищурилась. И, к моему удивлению, на щеках Амадея вспыхнул едва заметный румянец. — Послушай, малыш, — она подошла к нему и немного наклонилась, нависая; в моей груди что-то предостерегающе сжалось. — Тебе ещё рано лезть в такие дела. Но, если хочешь, то я могу преподать тебе урок взрослой жизни. Только знай, что можешь пожалеть! — Я не думаю, он нуждается в твоих уроках, — я просто не мог терпеть: я пообещал себе защищать его. — Алоизия, до этого я не видел тебя такой. Ты меня удивляешь. — Антонио, — девушка, всего мгновение назад гордая и циничная, сейчас померкла под моим взглядом. — Вольфганг, оставь нас одних, пожалуйста. Мальчишка моментально ушёл, даже ничего не добавив: видимо, мой угрожающий вид был очень красноречив. Я снова взглянул на Алоизию и невольно удивился. Как же Моцарт всё-таки это делает? Как резко он опустил её в моих глазах. — Я не думаю, что после такого мы сможем продолжать встречаться. — Антонио, я не… — Мне неприятно твоё поведение относительно Амадея. И относительно наших отношений тоже. — Но ты не прав! — я видел, что она дрожит. Я видел этот иррациональный страх потери, сковавший её. — То, как я вела себя с тобой, была правда! Я… люблю тебя! Правда! Горечь в её глазах не могла врать: она была честна со мной. Была игрива, ласкова… Но я не мог принять этого. Боже, что же за бред я творю… — Прости, Алоизия. Всё кончено. Я развернулся и пошёл назад в общежитие. — Я… я тебя… ненавижу! — надрывно выкрикнула она мне вслед, но я даже обернуться не мог: не хотелось видеть её слёзы. Прости. Мне, правда, жаль. — Ну, что? — тихо спросил Моцарт, когда я вернулся в нашу комнату. — Мы решили расстаться. Такие американские горки не для меня. — Я рад, — он тут же беспечно улыбнулся. — Слушай, вы правда были в городе? — Да. — Давай послезавтра сходим вдвоём в город? Я там не был. Это было так жестоко. Я видел, что Вольфганг говорит всё это без намёка на злость, он просто хотел побыть со мной. Но его беспечность относительно Алоизии могла ужаснуть: как будто он не верил, что ей будет больно. Я улыбнулся ему. Пускай так. Пусть он остаётся ребёнком, если может. Я тоже не буду его торопить. Пока что он мне нравится именно таким. — Хорошо. Там недалеко был парк аттракционов… Я думаю, тебе понравится. — Здорово!