Мой гений за соседней партой

Я ведь даже не замечал, как она угасала, день ото дня. Сейчас мне кажется очевидным, что она болела даже тогда, когда с улыбкой читала мне сказки, когда пела под аккомпанемент отца, когда стояла на кухне и внезапно могла закашляться, казалось бы, из-за простого сквозняка. Я прервал себя усилием воли. Я не могу больше. Я не хочу вспоминать. Не сейчас: новый день только начинается. Я словно очнулся и посмотрел на кружку в своих руках. Горячий чай в ней давно остыл. Опять. Я ушёл в себя и не заметил этого. Желания вставать и наливать новую чашку не было, поэтому я завтракал так. После мытья посуды я снова уселся за стол и уставился на поверхность. Три недели. Её нет уже три недели. Внезапно меня накрыла волна раздражения и какой-то злости, я подскочил со стула, и задвинул его так резко, что спинка громко ударилась о стол. Ещё немного! Почему она не могла прожить ещё немного? — Вольфганг, ты чего шумишь с утра пораньше? — из коридора выглянула заспанная Ненни, закутанная в ярко-голубой халат. — Ничего! — раздражённо бросил я. — Просто собираюсь прогуляться. — Хорошо, — настороженно ответила сестра, провожая меня взглядом. Я быстро оделся и выскочил из квартиры. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу оставаться с ними рядом сейчас. Ни с Ненни, ни с отцом. Мне нужно ещё время, чтобы примириться. Хотя бы немного. Я быстро спустился по лестнице, вышел на улицу и отправился в ближайший сквер. Его нельзя было назвать большим или особо живописным, но мне, так же, как и маме, он очень нравился. Я зашёл не с центрального входа, а с одного из запасных. Медленно прогуливаясь по тихой аллее, наконец-то смог ни о чём не думать. Мимо пробежала какая-то девушка в спортивной форме, а затем я увидел вдалеке какого-то парня, сидящего на скамье с гитарой. Что-то в его тёмном силуэте привлекло меня, и я, рывком меняя направление, пошёл к нему. Я даже прибавил скорость, испугавшись, что он вот-вот закончит играть и «сбежит». На нём была обычная рубашка в клетку и тёмные джинсы. Длинные волосы до лопаток, были разлохмачены порывами ветра. Лица я пока не видел, потому что он наклонился над гитарой, перебирая её струны и извлекая тихую грустную мелодию из инструмента. Я опустился на скамейку рядом. Почему-то его музыка не заставляла меня плакать или вспоминать. Скорее, наоборот: она понимала меня и успокаивала, говоря, что всё ещё наладится. Рано или поздно. Не я один страдал, на самом деле. Отец и Наннерль тоже с трудом отходили от шока. Сестрёнка была на грани, то и дело можно было увидеть её с покрасневшими от слёз глазами. Но она держалась, даже старалась поддерживать меня и папу, и я как никогда понимал, какой сильной она была! А папа… Господи, что с ним стало? Первую неделю он вообще не реагировал на мир вокруг, и мы уже думали, что он не отойдёт. Но он совладал с собой, правда, став более холодным и суровым. Уже и не помню, когда последний раз видел улыбку на его лице. Он почти все дни проводил в своей комнате. И только ночью, наша квартира словно отмирала, выпуская всю нашу боль. Я слышал, как Ненни плачет, поскуливая, точно раненый щеночек. А из комнаты отца я слышал совсем тихие, сухие и горькие рыдания,  проклиная свой слух в эти моменты. Но сейчас я наслаждался. Музыка простой гитары навивала на меня такое спокойствие и ласку, что я невольно забывал о боли. — Вижу, тебе нравится. Я вынырнул из меланхолии и уставился на парня. Тот, в свою очередь, отложил гитару и поднял лицо. Он был приятной внешности, со смуглой кожей, на которой сильно выделялись ясно-голубые глаза. — Да, — ответил я слегка смущённо. — Мне нравится. — Ко мне часто присаживаются рядом и слушают мою игру. А я и не против. Люблю делиться с людьми. — Ясно, — ответил я. Он был каким-то странным. Немного отрешённым и тихим, но при этом спокойным и улыбчивым. — Только ты сфальшивил на одном моменте. — Это где же? — он поднял брови. — Можно? Я подсел к нему и взял гитару, мысленно спрашивая себя, что вообще я творю, чёрт возьми? — Вот здесь… Получилось слегка неровно. — А ты прав. Мне и самому так казалось. Слушай, это классно! — он с восхищением взглянул на меня. — Ты занимаешь гитарой? — Что? Нет. — Как это? Ты же полностью повторил мою игру! Ты правда не учился? — Я учился в музыкальной школе, но гитарой не занимался. — А чем занимался? — Скрипкой и фортепьяно. — Классика, — вздохнул он с как будто слегка натянутой улыбкой. — Но тебе нужно попробовать гитару! У тебя и руки прекрасно подойдут. Пальцы длинные, то, что нужно! — Спасибо. — Я Максимилиан, — представился он, протянув мне руку. — Вольфганг. — Вот так имечко! Ты местный? — Да, а ты? — Я из Франции. Мы с бабушкой переехали сюда год назад. — С бабушкой? — Да. — А… твои родители? — Они погибли в автокатастрофе. — Ой… Прости, — я почувствовал себя отвратительно. Спросить такое… Отлично, Вольфганг! — Ничего. Я привык, — он же оставался удивительно спокойным. — Но я не считаю, что их нет. Каждый раз, когда бабуля говорит, что мы едем к ним на кладбище, я думаю о том, что мы словно просто едем, а ним в гости. Знаешь, я иногда сам не пойму: то ли я слишком быстро смирился с их потерей, то ли наоборот, до сих пор не могу. — Понятно, — меня накрыло слабое облегчение: как спокойно он говорил о, казалось бы, таких горьких вещах! — Хочешь, я поучу тебя гитаре? Всё равно, делать нечего. — Конечно! … — Нет, это не то. Я взвыл. — Что не так на этот раз? — Ты не раскрываешь себя. Ты боишься. Я прямо слышу твою неуверенность. Как ты можешь заниматься музыкой, если не можешь вложить душу в инструмент? — Это же новый инструмент! — ответил я раздражённо. — Конечно, мне трудно. — Мы видимся в этом парке уже месяц. За это время ты уже поравнялся со мной в технике, изучил аккорды, но всё ещё боишься нормально играть. Как так? — Слушай, когда я вернусь в Академию, я всё равно забуду про гитару. — А ты этого хочешь? Кто учил тебя музыке? — С детства, мой отец. — Вот! Ты играешь на таких возвышенных инструментах, но сам не раскрываешься! Музыка ведь нужна именно для этого. Твой отец хочет, чтобы ты продолжал учиться игре именно на скрипке и фортепьяно, так? — Я сам не знаю, чего он сейчас хочет. Ему сейчас не до меня. — Тем более! Что ты потеряешь? В вашей академии есть обучение более новым инструментам? — он всегда говорил очень спокойно, но весомо. Это напоминало мне кое-кого другого, о ком я упорно думать не хотел. — Да… Должно быть. — Ну, и чего ты боишься тогда? Рядом нет никаких судей и наблюдателей! Есть ты, гитара и твоя музыка. Посвяти эту музыку любимому человеку, если он есть. Главное — пробуй снова. Я послушно закрыл глаза и притянул к себе гитару. Ещё раз… Кто видит сейчас мои мысли? Кто имеет на них право? Никто! Я играю для себя, для моих чувств, которые хочу выразить. Так? — Вот! Вот! Совсем другое дело! — воскликнул Макс, и на этот раз ясная улыбка озарила его лицо. — Это что-то новое. Когда ты это придумал? — Только что, — просто ответил я. — Ты меня вдохновил, а дальше само… — Да ты же гений! Просто виртуоз. Тебе обязательно нужно продолжать. — Мой отец этого не одобрит. Да и учителя не будут довольны. —  Я вылетел, когда был в выпускном классе. Не терпели меня в этом лицее: слишком я был гордым. И что теперь? Я играю для себя и обучаю новичков, иногда устраиваю вечера музыки. Играю в кафе, в парках… Прибыль небольшая, но мне многого не нужно. — Тебя послушать — хоть учебу бросай, — выдавил я, улыбнувшись. — А что тебе мешает? — Мой отец… — Который раз я уже слышу это. Мой отец, мой отец… Ты ни о чём другом не говоришь. Вольфганг, он не будет с тобой всегда. Он не сможет вечно контролировать и «защищать» тебя, — на этом момент Максиммилиан показал воздушные кавычки и скривился. — Я просто хочу, чтобы ты понял. Твоя жизнь и то, чем ты займёшься, зависит от тебя. То, о чём он говорил… Верилось с трудом. И всё же я глядел на него с распахнутыми глазами. Он напоминал мне другого человека. Он тоже был искренен и мудр, и в его глазах тоже скрывалась грусть. Стоит ли мне возвращаться? Я ведь так и ничего не решил. Я боюсь его. Боюсь своего выбора и того, к чему он может привести. А ещё после того… Мама лежала на больничной кровати, вся в капельницах и страшных проводах. Она выглядела бледной и тонкой, точно вырезанная из старого журнала фотография. Когда я начал плакать, она мягко потрепала меня по волосам, закашлялась и сказала: — Я знаю, что ты будешь счастлив, малыш. Со своей барышней, про которую ты говорил, помнишь? Не бойся, пожалуйста, Вольфганг. Всё будет хорошо. Я встряхнулся. Теперь я даже не смогу объяснить ей, как она ошиблась. … POV Антонио. — Герр Гассман, думайте, это была хорошая идея? Думайте, я готов к такому? — Если бы я был не уверен, я бы не предложил тебе такое. — Но всё-таки. Городской конкурс…- неуверенно протянул я. Мы с учителем сидели в его доме и ужинали, когда он рассказал о том, что подал за меня заявку на городской конкурс. И хоть он, как мне кажется, был довольно скромным, но это был мой первый конкурс. Я сразу же взбудоражился от волнения, нетерпения и неуверенности. — А когда он будет? — Через 10 дней. Возможно, ты думаешь, что этот конкурс не масштабный, отбор на нём довольно строг. — После его слов сердце забилось быстрее.- Тебе нужно начинать репетировать. — С чем я буду выступать? — Это ты выбирай сам. Я кивнул, соглашаясь, и отправился в свою комнату раздумывать. Я мучался с выбором инструмента всю ночь, в итоге, решил играть на скрипке. Меня вдохновило внезапное ведение, подкинутое памятью. Залитый солнечным светом класс, парты, смутные силуэты учеников, стоящий в тени учитель. И Вольфганг, обхвативший своей тонкой ладонью гриф скрипки. Светлые волосы, прикрытые глаза, осторожно сжимающие смычок пальцы, его гладкое скольжение по струнам… Я шумно выдохнул и ткнулся лицом в свои ладони. Отлично. Инструмент выбран. Уже через десять дней, пролетевших в репетициях очень быстро, я стоял за кулисами и едва ли унимал дрожь волнения, прижимая к себе свою новую срипку, подаренную учителем. Я не хотел принимать ещё и этот подарок, но он уговорил меня. Я буду благодарен ему всю жизнь. — Антонио, перестань трястись. Ты прекрасно подготовился. Тем более это нужно для твоей карьеры. Я сглотнул и кивнул, попытавшись улыбнуться. — Всё должно было уже начаться. — Конкурсанты, на сцену. Я вздохнул и прижал к себе футляр. Нас набралось немного. От силы человек пятнадцать. Мы выстроились на сцену, где нас должны были познакомить с жюри. — Всем здравствуйте! Приветствую всех юных талантов, которые решили попробовать себя проявить. Скажу лишь, что ваша цель благородна, но не проста. Отбор будет идти строго. Среди вас останется лишь один человек, который получит самый главный приз, который, возможно, изменит его жизнь. Не думайте, что если не победите, участвовали зря. Утешительные призы тоже будут. Как бы то ни было вы выводите себя на новый уровень. Не забывайте об этом. Я зажмурился на минуту. Нужно успокоиться. — Среди наших судей присутствуют очень важные люди, которые могут сыграть очень важную роль в вашей судьбе. Выложитесь на полную. Я открыл глаза. Свет, щедро заливавший сцену, не давал увидеть судей, а лишь их смутные силуэты. Ведущий тем временем выдавал бейджики с порядковыми номерами. Моим номером был номер двенадцать. Почти в конце. Не самый лучший расклад. — Начнём. Первый номер… Мы вернулись за кулисы. — Волнуешься, Антонио? — спросил герр Гассман. — Немного, — шепнул я. Конечно же, я волновался! — Знаешь, кого я увидел в жюри? Герра Глюка. — Да? Разве он судит конкурсы? — Он один из самых влиятельных людей. Он пишет музыку к фильмам и прочему. Его мелодии помнят наизусть, хотя и не всегда знает, кто это пишет. В этом плане, он значим. Даже очень. «Если вдруг, что-то случится, вы можете рассчитывать на поддержку, мою и герра Гассмана.» Эта фраза внушала мне такое спокойствие, что я даже перестал волноваться. Да, даже если я и не дотягиваю до уровня профи, я должен постараться. Ради них. И даже ради мамы… — Номер двенадцать! Антонио Сальери. Скрипка. Я вздохнул. Вот и всё… — Итак, через двадцать минут вы узнаете результат. Пока можете отдохнуть в зале. Мы уже стояли в дверях, когда до меня донеслось: — Номер двенадцать. Задержитесь. Я тихо охнул. Неужели? — Рад видеть вас, Антонио, — герр Глюк улыбался. — И вас тоже, Гассман. — Взаимно, герр. — Молодой человек, — обратилась ко мне одна из жюри. — Скрипка- это единственный ваш инструмент? — Нет. Я играю на фортепьяно и скрипке. — Антонио, милый, ты кое-что умалчиваешь, — я перевёл взгляд и обалдел. Одной из жюри была мадам Кавальери. Вот так встреча! — Что ты ещё делаешь? — Я… пою. Я был смущён. Не любил я говорить о пении. — Именно! — Эстель светилась. — Я бы хотела выделить тебе бонусное время, чтобы спел нам что-нибудь. — Как?! — я мысленно отследил траекторию полёта челюсти. — Как угодно. В нашем распоряжении интернет и минусовки. Если хочешь, пой, а капелла. — Нет. Под минус, пожалуйста. — Как скажешь. — Но разве так можно? — Молодой человек, — прервали меня. — Не отпирайтесь. Вы одной ногой выиграли. — Но это нечестно! — Вы себя зарекомендовали с первых минут. Но творческие люди- личности разносторонние. Выберите песню. Это звучало фальшиво, но меня немного успокоили эти слова. Я подошёл к ноутбуку, где красовался список минусовок. — Вот эту. — Хорошо. Поднимитесь на сцену и берите микрофон. Я всё сделал. — Начали. Я закрыл глаза. Вот так всё и идёт. Неужели, я выигрываю? Заслужил ли я свою победу?.. — Победителем объявляется номер двенадцать, Антонио Сальери! Мне аплодировали. Я чувствовал восхищение, зависть и прочие чувства. И чувствовал, что горжусь тем, что я победил. — Ваш приз, Антонио, это… — дыхание остановилось. — предварительный контракт со студией записи. Если однажды, вы решите записать свою песню, то в вашем распоряжении будет настоящая записывающая студия. Боже мой! Не верю! Я думал, что заплачу. Не мог в это верить. Мама, ты видишь? Я иду. Иду к вершине. Сам не знаю, чем это кончится, но это будет прекрасно. Скорее бы вернуться в академию. Там так хорошо пишется. Может, запись песни- это не такое уж и чудо? Смогу ли я… *** POV Моцарта. — Проходи, располагайся, — вздохнул Макс. — Спать будешь на диване, не серчай. — Да ничего… Я даже сам не верил, что всё случилось так. Лето пролетело так быстро. Столько нового произошло. Тайком от отца, я вместе с Ненни и Максом купил мою первую гитару. Я прямо видел, как рада была моя сестра. Она выделила мне половину своих карманных, так что гитара была довольно хорошей. Я едва не разревелся от радости. — Береги её. Считай, что это мой подарок на начало учебного года, — с улыбкой сказала сестра. А потом я решил, что учебный год не начнётся. Я решил прервать обучение. Не хотел бросать гитару, да и Макс очень хорошо преподавал. Он поддержал меня. Отцу я не говорил, и Наннерль тоже не знала. Не хочу расстраивать их. Они не одобрят такого. А папу волновать — ни за что! Надо ли говорить, что я начал его побаиваться. Его суровость и закрытость. Это отталкивало. И вот сегодня — двадцать восьмое августа. Я думал, что останусь в Зальцбурге, но Макса пригласили в Вену. Он сказал, что будет преподавать музыку. Обычная школа, обычные дети. А я стал его индивидуальным учеником. Когда я сказал ему об оплате за обучение и жильё, он сказал. — Считай, что я дарю тебе новую жизнь. Я не потерплю, чтобы ребёнок хоронил свой талант. У меня к тебе лишь одна просьба: сумей дать отпор. Отпор миру. Если отстоишь своё мнение, то станешь человеком. Настоящим. Истинно-живым. И я согласился. Так что теперь, я стоял в этой квартирке, как истинный сосед. И ученик, по совместительству. — Это была квартира моих родителей. Они сдавали её, пока жили во Франции. Деньги лишними не были никогда. — Ясно… За один приезд, мы завезли все вещи. У меня был рюкзак и чемодан, да и у Макса не было особо много вещей. Плюс, наши гитары. Удивительно было чувствовать, что у меня появилась своя гитара. Я словно обрёл ещё одного друга. Или даже ближе. Ближе… Касание губ… Я дёрнулся. Нет! Только не это! Я не хочу вспоминать его! Не хочу снова всё портить. Я пообещал маме. Внезапно в дверь громко задолбили. — О, я уже догадываюсь, кого принесло, — протянул Макс. Дверь как будто выбили с ноги. В комнату буквально ввалилась группа ребят. Четверо человек. Громогласно что-то вопя, они повисли на Максе. — Сволочи! — вопил он, пытаясь отбиться. — Я только приехал! — Это мы ещё припозднились, — сообщил ему один из парней. Он был невысокий, но довольно крепкий. Тёмные волосы вольным ёжиком торчали во все стороны. Небольшие живые, тёмно-карие глаза блестели. На нём была ярко-красная рубашка и чёрный, поблескивающий стразами, жилет. В ухе была серьга. — Нуно! — возопил Макс, оборачиваясь к нему. — На кой-чёрт сказал им?! — Сдался под пытками, — ответил за Нуно другой парень. Он был высоким и довольно накаченным. Длинные тёмные волосы были собраны в хвост. Вытянутое лицо и тёмно-болотные глаза. Простая белая футболка и меховая кожанка с капюшоном. На шее болталось несколько каких-то цепочек и бус. И тоже серьга. — Козёл ты, Мерван! — отсалютировал ему Макс. — Новые ругательства выучил? — присоединился ещё один парень. У него волосы были странно приподняты, так что создавали странный хохолок. Серые глаза и бородка. Он щурился, от чего у глаз собирались едва заметные морщинки. На нём была тёмно-коричневая футболка и светлая джинсовка. — Специально, чтобы с вами разговаривать, Кристофер! — парировал Макс. — Не кипятись, зайка, мы соскучились, — я и не думал, что в такой компании были девушки. Но они были. Одна, по крайней мере. Это была невысокая, худая брюнетка, с короткими волосами и тёмно-карими глазами. У неё было узкое лицо, острый подбородок и ярко-выделенные глаза. На ней была мешковатого вида рубашка телесного цвета, и тёмный пиджак из мягкого материала. Черные колготки, на которых ясно выделялись светлые джинсовые шорты. И чёрная шляпа с короткими полями. — Это не повод врываться ко мне в квартиру! — продолжал возмущаться Макс. — Клэр, я думал, ты ещё сохраняешь остатки разума! Почему не остановила их?! — Знаешь, как говорил Карлосон: «попадёшь к вам в дом — научишься есть всякую гадость…» — Мы-то гадость?! — возмутился Мерван. — Гадость-гадость. Просто очень симпатичная, — согласился Нуно. — Слушайте, вы! Не будите во мне зверя! — кипятился Макс. — Хомячков не боимся, — тихо пропел ему Кристофер. — Да я вас! — взорвался Макс. Он отпихнул Нуно и тот полетел прямо на меня. Я не успел отшагнуть, и он врезался прямо в меня. — Опачки! — воскликнул он. — Максик, ты кого это привёл? Какая лапочка. — А ты уже готовенький, — одёрнул его Мерван. — Не лезь! Тоже мне, святоша привокзальная. — Как ты меня назвал?! — ЗАТКНУЛИСЬ! — заверещала Клэр. Воцарилась тишина. — Вот и чудненько, — девушка мило улыбнулась мне. — Не переживай, милашка, они всегда так. Иногда надо их затыкать. — Ага… — только и ответил я. — Разрешите представить, мой сосед, ученик, и новый друг- Вольфганг Амадей Моцарт. — О, вот значит как, — сощурился Кристофер. — Ну, будем знакомы! Кристофер Мае. Но можно просто Крис. — Очень приятно, — мы пожали руки. — Нуно Резенди! — отсалютировал мне Нуно. — Теперь ты — и мой друг тоже. Наш Макс плохих людей не находит. — Какие мы вежливые, — хмыкнул Макс. — Мерван Рим, будем друзьями, — я снова обменялся рукопожатием. — Клэр Перо — главный адекват этого сборища. Обращайся, если что. К этим придуркам главное подход найти, не волнуйся. — Ну вот, Вольфи, эти идиоты — мои лучшие друзья. Ты уж не бойся, они не укусят. Но на всякий, прививка от бешенства у тебя стоит? — Э…да… — Ты на что это намекаешь? — подозрительно спросил Мерван. — Нет-нет, всё хорошо… — Помочь вам вещи разобрать? — спросил Крис. — Раз уж припёрлись, окажите милость, — ответил Макс. Мы занялись разборкой вещей. Мне выделили два ящика комода, полку для книг, тумбочку, и даже стул. — Вольфи, солнышко, а сколько тебе лет? — спросила Клер. — Посадят, зайка моя, посадят, — ответил за меня Макс. — Ну тебя! — отмахнулась она. — Мне пятнадцать, — сказал я. — Ой, какой малыш совсем! Почему не дома пьёшь чай с пироженками? Я рассказал им мою историю. Кое-где дополнял Макс. Немного про академию, немного про отца, и прочее. Я видел, как меняется спектр на их лицах. Сожаление, смех, грусть, и прочее. Это были искренние чувства. — Значит, ты в академию возвращаться не планируешь? — спросил Мерван. Мы уже закончили и теперь сидели на кухне и пили чай. Ребята принесли эклеры. — Пока что нет. Завтра я поеду за документами. Не могу больше терпеть всё это. Эти рамки и стандарты в музыке. — Да, это всегда паршиво, — согласился Крис. — Именно по-этому, мы организовали группу. — Группу? — А ты как думал? Мы выступаем и поодиночке, и все вместе. Не мировые знаменитости, конечно, но известность есть, — ответил Нуно. — Здорово! — воскликнул я. — Знаешь, я думаю, ты сможешь присоединиться к нам, — задумчиво сказала Клэр. — У нас есть все, только первого голоса нет. — Да? — удивился я. — Почему нет, — подхватил Мерван. — Я играю на клавишных, Нуно на барабанах и иногда на скрипке, Макс- первая гитара, Мае — на подпеве, Клер на саксофоне. А солиста нет. — Не уверен, что подойду… — замялся я. — Не целый же день дома торчать! Так ещё и гитару попробуешь в деле, — поддержал Крис. — Я полностью за, — сказал Макс. — Если захочешь, сможешь уйти в любой момент, мы держать не будем. — Ну… — Ты обещал мне. У меня в голове что-то щелкнуло. — Согласен! Я попробую. *** POV Антонио. — Хорошо, Антонио. Увидимся на каникулах. Ещё раз извини, что из-за этого конкурса, ты приехал перед самой учёбой. Я кивнул герру Гассману и направился по аллейке. Вот и началось. Новый учебный год начнётся через день. У Сесилии я получу лист с расписанием, герр Гассман уже договорился. Ведь мне было некогда. До сих пор, с трудом я верил, что победил в городском конкурсе. Теперь, в любой момент, я мог записать свою первую сольную песню. Я пару раз пробовал написать слова на свои мелодии, но выходило не очень. Мне так казалось. Было удивительно тихо. Листва кружилась в беззвучном вальсе и с тихим шуршанием падала на дорожки. Ветки, стоявших под солнцем, создавали из тени паутинку. Красиво. Я приближался к общежитию. Моцарт, наверное, уже приехал. Что же он решил? Примет ли он мои чувства? Я помнил этот блеск в глазах, когда он поцеловал меня в последний раз. О, я думаю, ответ очевиден. В этот момент, сердце словно кольнуло. Я замер на пороге общежития. Чего я боюсь? — О, вот и ты, лапочка, — как обычно затянула Сесилия. — Заставляешь меня работать посыльной. Как не стыдно! — она протянула мне листок и ключи. — С новым учебным годом. Необычно будет жить одному, верно? — Одному? Сделали ремонт, что ли? — Нет. О, дак ты не знаешь? — она захлопала глазами. — Ты пока поживёшь один. — Почему? — сердце сжалось. — Соседушка твой взял академический отпуск. Когда вернётся, не знаю. Директор сказал, он сначала вообще уйти хотел. Но он его остановил. И предложил просто отдохнуть. — Почему? Почему он захотел уйти?! — я едва не прокричал это. — Не знаю, — Сесилия даже посерьёзнела, видя мою реакцию. — Не моё дело. Тем более, вы же друзья. Почему он не сказал тебе? — Не… не знаю. И тут я бросился бежать, сжимая в руках ключи, лист и чемодан. Пронёсся по лестнице, и побежал в нашу комнату. Это же шутка! Как раз в духе Сесилии! Он здесь! Амадей здесь! Он ждёт меня, я знаю! Он…обещал. Я распахнул дверь. Комната была пуста.