Мой гений за соседней партой

POV Моцарта. — Я сплю на… Я сплю… Сплю на… Чёрт, на чём же я сплю?! — протянул я, ложась головой на стол. Мда… некоторые мои порывы вдохновения я приравнивал к вспышке молнии, которую ты пытаешься сфотографировать на доисторическую Нокию. Это было в какой-то степени, как попытка угнаться за страусом! Ты бежишь и бежишь, то и дело глядя на заднюю часть птицы, причём, не самой приятной наружности… Представив себя в такой ситуации, я прыснул, но к просветлению не приблизился. В академию я вернулся две недели назад. Это было…так необычно! Я умудрился ничего не забыть из учебной программы и получил отлично во второй же день! Обалденно! Потом всё пошло спокойней, НО ВСЁ ЖЕ… Нет, я прекрасно чувствовал теперь, что скованность в стилях обучения и сочинения присутствовала, да ещё какая. Но сейчас, чувствуя в себе уверенность, этакую «возвышенность», которой меня наделили Макс и другие, я понимал, как на самом деле весело играть на этих струнах скованности, затрагивая сокровенные темы наших душ. К тому же, я помнил про цель: вернуть доверие Антонио и уничтожить все рамки между нами! Чёрт, это сейчас так двусмысленно подумалось… Ладно, будь что будет. Сейчас у меня была одна проблема — новая песня. Я решил всерьёз заняться поэзией и даже попросил Лоренцо (который, кстати чуть не разревелся, когда узнал, что я вернулся! Он долго тискал и разглядывал меня, поражаясь, как я «повзрослел») рассказать чуть больше о поэзии, ведь Да Понте изучал литературу. Бах тоже был очень рад, когда встретил меня. Он был шокирован моим внешним видом, но ему тоже очень понравились мои изменения. Он пообещал, что будет продавать попкорн на мои новые стычки с Розенбергом, которые всплыли скорее, чем я думал. Боже мой, теперь он казался мне ещё более смешным и нелепым, чем когда-либо! Но я всё равно скучал, даже по этому напудренному индюку. Даже обнял его в прыжке, в первый день встречи. Как веселящий газ, действовали на меня его возмущённые кудахтанья! А вот реакция Станцы меня ничуть не развеселила. Мне казалось, что она была готова расплакаться, когда увидела меня впервые. Как необычно смешивались в её глазах снова вспыхнувшие огоньки, и обречённая горечь. Она, похоже, единственная догадалась, какие же отношения есть у меня с Антонио. Остальным мы так и не рассказали. По понятным причинам. Да и Станца тоже, вообще-то, не должна была знать. Но её реакция говорила абсолютно об обратном. Мне было это неприятно, я не хотел терять в ней друга! Но она заставляла себя улыбаться рядом со мной и Сальери. А мы старались не распалять её, всеми силами конспирируя наши отношения. Получалось неплохо! Мне, кстати, казалось, что Антонио в курсе того, что Станца знает больше нужного. Казалось, между ними существует какая-то непонятная даже им самим связь. Поэтому, Антонио был совсем не против держать наши отношения на уровне дружбы, где максимальное проявление чувств было простое объятие и держание за руку. Но каждый раз, когда мы наконец-то оказывались в комнате, я понимал, что это лишь игра на публику. Мне было необходимо ощущение того, что это не сон, и я, не сдерживая себя, лез к Антонио за поцелуем. И он, явно не имея возражений, дарил мне его, иногда и не один. Но я всё равно чувствовал эту тонкую грань, которая разделяла нас. Грань, состоящую из неуверенности, сомнений, плохих моментов прошлого и далее… И какой бы тонкой она ни казалась, она разделяла нас… Я, кажется, начинал понимать, от чего Сальери сомневается во мне. Я никогда не говорил ему, как трудно мне было принять собственные желания, до того, как в мою жизнь ворвались такие ребята, как Клэр или Мак с Нуно. Я никогда не произносил вслух, чего мне стоило пережить все эти изменения в себе самом. И о смерти мамы я ему тоже так и не рассказал. Но расскажу однажды. Обещаю. Я, медленно преодолевая силу гравитации, оторвал голову от стола и посмотрел в окно. Оно было слегка приоткрыто, и по моим босым ногам скользил лёгкий сквозняк. Но так как отопление было включено (ноябрь всё-таки на дворе), мне совсем не было холодно, тем более что голова нуждалась в глоточке свежего воздуха. За окном кружились крупные белые хлопья, которые неровным слоем ложились на небольшие горки снега, покрывавшие весь парк. Небо было тёмно-чернильного цвета, был вечер, от чего ни звёзд, ни луны ещё не было, была только непроглядная туманная синева. Плюнув на холод и на недописанную песню, я осторожно забрался на стол и открыл окно, вдыхая кислород. Хорошо-то как… Лёгкие потяжелели, голова немного поостыла, но гениальных идей так и не родила. Я решил посвятить Антонио песню. Немного банально, но не в нашем с ним случае. Я до этого ни разу не слышал, как он поёт, но когда он, наконец, это сделал, у меня едва крышу не сорвало. Он тоже слышал, как я пою, и по-моему, ему очень понравилась. Но я-то писал о собственной возвышенности, о моём вызове миру. А он посвятил песню мне. Точнее, чувствам, которыми я, не желая того, наделил его дни, когда не был в академии. И сейчас, я наконец-то решил доказать ему, что тоже не дурью маялся, пока думал о наших отношениях. Но что-то, блин, не выходило… У меня был готов первый куплет и начало второго. Я напрочь застрял на припеве. Мелодия тоже была готова, и как по мне, довольно неплохая. Может, чуток необычная, но красивая и нежная. Но на финал у меня было припасено кое-что особенное. Так сказать, последний крик души. Но это не оправдание! Приближались выходные, на которых, я хотел вытащить Антонио в кафешку, где уже договорился с ребятами об очередном концерте, в финале которого, я исполню эту новую песню (ну и ещё парочку незначительных). Я хотел, чтобы Антонио увидел меня. Если быть честным, во мне, на самом деле, боролось чувство петь только для него, но коммерческий расчёт тоже давал о себе знать. Выручка с концерта, где я впервые исполнил «Хищника», была для меня просто неземной! Оказалось, некоторым так понравилось, что они доплатили ещё немного уже на выходе. В конечном итоге, я получил за концерт около двухсот евро или даже больше. Когда я разобрался с интернетом в нашей комнате, то тут же связался с Ненни. Она была очень рада за меня, а так же была рада узнать новые подробности о моей «потаённой жизни бунтаря». Сестра предложила мне распределить деньги, учитывая то, что мне вновь решили платить стипендию. Не так давно Наннерль официально оформила надо мной опекунство (смысл в этом деле был — кому проще приехать ко мне: доброй, но справедливой сестре, или отцу, который, как я знал, всё пуще погружался в себя, чем очень пугал меня и её?). Теперь моя стипендия официально поступала на её карточку, так что она грамотно распределяла мои расходы, выделяя деньги и на лекарства для отца (которые были, кстати, довольно дорогие –Ненни добавляла к моим деньгам часть и своей стипендии тоже), и на мои личные расходы. Но деньги, которые я заработал сам, я мог тратить так, как я хотел. Проблема была в том, что я не особо знал, как хочу их потратить, так что сейчас они находились в симпатичной баночке-копилке с рисунком из звёздочек (моя первая покупка на эти деньги!). Кажется, звёздочки стали моей фишкой… Это странно, но здорово. Столько нового произошло за это время. Такой насыщенный выдался мой первый семестр, который оканчивался уже через месяц. Я уже договорился с учителями, что буду всё навёрстывать, а если не смогу сдать экзамены, то останусь в академии на первые дни каникул. Мне кажется, ко мне не отнеслись бы с таким снисхождением, если бы не герр Глюк. Мне начинало казаться, что этот человек из-за спины директора, правит академией, просто прячась в тени, как какой-нибудь Бэтмен или вроде того… Он внушал уважение, говорил тихо и уверенно, был умён и демократичен. Да, я определенно стал умнее. Я хмыкнул и закашлялся. Холодный воздух дал о себе знать, так что я решил заканчивать с кислородной терапией. Едва я начал отползать от окна, как услышал скрип двери. Упс… — Амадей?! — воскликнул Антонио. Я в этот момент пожалел, что не вижу его лица. — Ты чего творишь? — Пытаюсь избегать проблем, но похоже, я им нравлюсь, — буркнул я в ответ с усмешкой, понимая, что не могу закрыть окно — сил не хватало. — Чего-чего? — Творческий кризис был, решил голову проветрить, теперь окно закрыть не могу, — пояснил я, всеми силами воюя с непокорной ручкой окна. — Чудо в перьях… Спустя минуту я почувствовал, как меня медленно стаскивают со стола. Антонио, одной рукой, придерживая меня за талию, второй закрыл окно. — Я бы и сам справился, — я надул губы и игриво прищурился. — Но спасибо. — Я даму в беде не брошу! — в шутку ответил Сальери, с истинным благородством в голосе. — Мой рыцарь, — я демонстративно закатил глаза, ахнул, как положено "даме", и придвинулся к нему, всё ещё сидя на столе. Может быть, я слишком многого понабрался от людей, которые старше меня, а может гормоны дали о себе знать, но эта ситуация сейчас была для меня такой… многообещающей. Я сидел так близко к нему, наши лица были на одном уровне, я чувствовал его дыхание, от которого по телу разбегались мурашки. Я… Губы соприкоснулись в нежном поцелуе. Я закрыл глаза и притянул Сальери к себе, запуская руки в его волосы, распуская хвостик. Да, это то, что мне сейчас нужно. Хоть он и был близко, но я чувствовал, что хотел бы держать его ещё крепче. Антонио осторожно прикусил мою губу, от чего я тихо застонал, нетерпеливо углубляя поцелуй. Сплетая языки в жаркой дуэли, мне казалось, что мы — два проводника, через которые, короткими рывками, пропускают электрический ток. Сквозь короткие рваные выдохи, я нашёл в себе силы оторваться на него, но лишь затем, чтобы запомнить каждую чёрточку его лица. Глубокие тёмные глаза, бледноватая кожа, на щеках горит румянец, покрасневшие от укусов губы, распущенные смоляные волосы, едва заметная родинка на щеке и… — У тебя бородка, — тихо произнёс я. — Очень наблюдательно, — улыбнулся он. — Алоизия уговорила меня немного отрастить её… — Не вспоминай сейчас Алоизию, — попросил я, выдыхая. — Не вспоминай сейчас никого. И ни о ком не думай. Хотя бы ненадолго. Он кивнул и снова приблизился ко мне. Я думал, что мы пойдём дальше, чем я мог бы желать. Я…надеялся, что мы переступим черту. Но резкий стук в дверь ясно дал понять нам обратное. Сальери коротко рыкнул и, последний раз прикусив мне губу, отдёрнулся от меня, не желая продлевать такую пытку. — Кто сейчас выглядит лучше? — спросил он, глубоко дыша. — Лучше, в смысле хуже? — Да. — Могу предположить, что ты, — усмехнулся я, тоже пытаясь отдышаться. — Тогда ты иди открывай, а я пойду умоюсь, — Антонио направился в ванную, на ходу снова завязывая хвостик. Ванна, кстати, тоже была в каждой из комнат общежития. И, как мне когда-то рассказала, просветлённая в делах общежитных, Констанца, в каждой комнате — разный дизайн. Впрочем, как и сами комнаты. В нашей комнате, ванная находилась сразу около шкафа Антонио, почти у самого входа. Я поначалу не обратил внимания на неприметного вида, миленькую белую дверцу, и был приятно удивлён, когда понял, куда она ведёт. Ванная была небольшая, но светлая и чистая. К тому же, на минимальной площади как-то разместились душевая кабинка (довольно просторная, кстати), раковина, шкафчики для принадлежностей и прочие прибамбасы для личной гигиены. Как только Сальери скрылся, я спрыгнул со стола и осторожно похлопал себя по щекам. Вернусь на землю, Вольфганг! Не время ещё! Но откуда столько… жара. Мне казалось, что у меня в груди горел костёр, опаляя внутренности. За дверью, как оказалось, стояла почти вся компашка: Лоренцо, Станца, Иоганн, и даже Эли не побрезговала прийти. Она как-то игриво и оценивающе на меня глянула, но в её взгляде не было насмешки или призрения. Скорее… сам не знаю. Она словно ждала от меня чего-то. — Мы ведь так и не отметили твоё возвращение! — прогремел Да Понте, вместо приветствия, впихивая всех в нашу комнату. — Так что предлагаю устроить посиделки! — А вам не кажется, что поздно? — одна тихая фраза мало что могла бы изменить. Если бы эта фраза не была произнесена Антонио Сальери. Лоренцо тут же как-то притих, глядя на то, как итальянец медленно выплывает из ванны, полностью умытый и собранный. Кто мы мог поверить, каким я его видел пару минут назад? Я усмехнулся. Но не у всех была такая бурная реакция. Бах просто вздохнул, давая понять, что идея была не его. А вот Эли и Станца обменялись взглядами, после чего Вебер-старшая хихикнула и подмигнула Антонио, от чего тот не секунду выпал из реальности. Я ошарашено наблюдал за Алоизией. Неужели, она знает? Или Станца ей рассказала? Мне стало не по себе. Сальери не говорил мне, какие у него были отношения с Веберами, пока меня не было, но по их странным переглядкам, было видно, что что-то тут не так. — На самом деле, да, — кивнул я, решая, что вечер всё-таки стоит провести спокойно, и невольно провёл рукой по щеке. — Мы уже готовимся ложиться. Я жууутко не выспался, — я демонстративно потянулся. — А ну…- Да Понте, похоже, был уверен, что я поддержу инициативу праздника. — Ладно… — Лоренцо, милый, — протянула Эли, кладя руку на его плечо. — Мы уже четыре раза встречались после занятий и ходили гулять в парк, по-твоему, этого мало? — Ну…тогда я, — начал путаться несчастный либреттист. — Пойдём, — улыбнулся Бах, открывая дверь и первым выходя в коридор. — Я прочту тебе сказку на ночь. Уж не знаю, что это было, но Лоренцо, судя по всему, обрадовала сия перспектива и он, сказав напоследок: «Ну тогда, до завтра!» вышел вслед за Иоганном. — Нам тоже стоит уйти? — кокетливо осведомилась Алоизия. — Подожди, — неожиданно сказал я, понимая, что опять действую не думая. — Думаю, у меня есть вопрос к тебе. В этот момент, Констанца как-то обречённо выдохнула, и вышла из комнаты. — Этот разговор останется лишь между нами, да ведь? — сощурилась Алоизия. — Мне не нужны проблемы. — Вы всё знаете? — коротко спросил я. Это было яснее любых уловок. Девушка тут же уловила смысл. — Я знаю наверняка, а моя несчастная Станци вынуждена довольствоваться догадками. И как я понимаю, не ошибочными. — Ами, — тихо обратился ко мне Антонио. – Ты, правда, хочешь это знать? В его голосе слышалась усталость. — Да, — я обернулся к нему и посмотрел в глаза. — Я хочу… знать всё. — Я пытался забыть тебя, — голос Сальери дрогнул. — Как и в тот раз. — Значит, тогда ты выбрал меня? В тот раз? — Да. — Я сама предложила ему это, — вздохнула Алоизия, подходя ко мне. — Я не могла видеть его таким…подавленным. Ты едва не убил его. Сердце у меня сбилось с ритма, от чего я начал задыхаться. — Я не могу конкретно описать эти отношения, Вольфганг, — вздохнул Антонио. — С моей стороны, это была не любовь, а что-то иное. — Да, — кивнула девушка. — Я видела это в нём. Он ждал тебя, даже когда был со мной. — Значит, — медленно произнёс я. — Ты… — Я просто помогла ему отвлечься, — Алоизия пожала плечами. — Что в этом такого? — КАК именно ты ему помогла? — А разве не ясно? — Ясно. — Ами… — Спасибо, Эли. Ты можешь уйти? — не выдержал Сальери. — Одна просьба, — кивнула Вебер. — Поцелуйтесь. — Что? — я даже подпрыгнул от такого. Прям уменьшенная копия герра завуча… — Я выжигаю последние обрывки моих чувств. Поцелуйтесь, я должна уяснить для себя последнее. Я даже не успел что-то ответить: Сальери быстро приблизился ко мне и властно поцеловал, прижимая за талию. «Выполняешь её последнюю просьбу», — мелькнуло у меня в голове. Я всеми силами пытался держать себя в руках. Мне было больно думать, что эти губы когда-то касались кого-то ещё, но они так бережно и ласково касались моих сейчас, словно никогда и не было никого другого. Алоизия вылетела из комнаты, со словами «Если вам понадобится совет, в чём я сомневаюсь, то я к вашим услугам. Чао!». Я услышал её, но не смог обдумать что-либо. Сальери вновь прикусил мне губу, и я понял, что это определённо меня заводит. Но боль в сердце остужала мой пыл, как бы я того ни хотел. Да и Антонио явно не горел желанием продолжать. Но он всё-таки коротко поцеловал напоследок, прежде чем отойти. — Ами, — начал он. Мне показалось, он пробовал это новое имя на вкус, а не обращался ко мне. — Я… — У меня нет прав винить тебя, — вздохнул я, кивая в ответ на не заданный вопрос. — Я в этом виноват. — Ты уже заглаживаешь свою вину, — он хмыкнул. В его усмешке я уловил тот самый надрыв, который я слышал, когда он пел. — Значит… — Всё в прошлом, Ами, — он явно наслаждался этим маленьким прозвищем. Я только вздохнул и обнял его. Нет, нам ещё далеко до этого. Мы должны выяснить всё о нашем прошлом, которое стоит меж нами. Я буду стараться и он тоже. …Когда Антонио уже спал, я всё ещё сидел в кабинете. В нашем с Сальери творчестве не нужно слов. Мы пишем музыку. Но хотя бы иногда бывают нужны и слова. Особенно, когда ты точно знаешь, какими словами ты можешь выразить свои чувства. Когда-то давно, мама получила в подарок на день рождения букет роз. Тогда я впервые увидел их так близко. Эти цветы всегда привлекали меня своей утончённостью и таинственной красотой. Мама тогда сказала, что они означают любовь, пылкую и живую. И в эту ночь, когда я дописывал последние строчки, я представлял, как смотрю на розы, которые сгорали в ярком пламени. Розы — моя любовь, его ошибка. Расцветают в пыли нашего прошлого. Каждый раз, погружаясь в воспоминаниях, я словно засыпаю на них. Я сплю на розах. *** POV Сальери - Ты всё-таки гений, - вздохнул я, чувствуя, как пылают мои щёки. Ами коротко выдохнул и сильнее стиснул мою руку. Мы медленно шли через парк, направляясь к академии. Сегодня мы были на концерте. На его концерте, где вновь играла уже небезызвестная компашка. Сегодня Моцарт снова пел там, и на этот раз даже не одну партию. Вместе с другими он исполнил шикарную песню «Мысли о невозможном», от которой у меня мурашки побежали по коже. Вместе с Клэр он исполнил ещё что-то, но названия я не запомнил. Как обычно, все постарались на славу! Но, разумеется, как и в тот раз, лучшее он оставил на конец. Его новая песня, столь нежная, со своей горечью, впитывалась мне в душу. Он посвяти её мне. Он даже не скрывал этого, всё время, пока он пел, наши взгляды были связаны. Лишь в финале он позволил себе выкрик, когда зажмурился, не давая мне увидеть последний всплеск его чувств. Решив встретиться с Максом через пару дней, чтобы обсудить, что будет дальше (а заодно получить свою долю честно заработанных), мы распрощались со всеми и сейчас просто молча брели назад, держась за руки. В голове всё ещё звучало эхо его последней фразы. « Я ненавижу розы, так же, Как и мои рыдания. Но нужно продолжать жить, я снова верю Своим умершим мечтам. И я хочу наконец Почувствовать волнительный аромат Тех роз». Похоже, он действительно всеми силами желал искупить все свои прошлые ошибки, которые мы с ним успели натворить. Начало было очень неплохое… Я начинал привыкать к этому чувству того, что любимый человек находится рядом с тобой и не нужно бояться, что в любой момент он может снова удрать. Амадей дарил мне уверенность в себе, в нём, в наших чувствах. И я хотел ему верить. - Я рад, что тебе понравилось, - шепнул он. - Значит, ты над этой песней думал, когда решил выпрыгнуть из окна? - Когда это?! – ужаснулся он, но уже спустя минуту понял о чём я. – А… Нет же! То есть, я думал над этой песней, но выпрыгивать из окна не собирался! - Ну смотри у меня, - хмыкнул я. - Я, кстати, хотел ещё тебя спросить: на чём можно спать? - Знаешь, я думаю, тут главное – ни как, а с кем. - Тьфу ты! – вспыхнул он и ткнул меня локтём в бок. Я засмеялся, чувствуя на душе приятное тепло. - Знаешь, когда я понял, что влюбился в тебя? – внезапно спросил он. Я ошарашено повернулся к нему. - М? - На новогодних каникулах. Чувствовал себя странно ещё со звонка на Рождество, помнишь? - Конечно, - выдохнул я. Он наклонил голову и как-то косо примостил её у меня на плече. - Я так перепугался! Так боялся брякнуть что-то не то… А когда тебя на том концерте увидел, просто не вытерпел. - Вот оно что, - рассеянно ответил я. - Потом уже понял, что не могу вернуться просто так. Только когда познакомился с Максом, понял, какую глупость сделал. Прости меня… - Опять, - я медленно остановился, развернул его к себе за плечи и поцеловал в губы. Поцелуй был недолгий, но полный нежности. Короткий вздох Моцарта красноречиво давал понять, что он не против. Я ласково обвёл его губы языком (от чего он наимелейше мурлыкнул), а когда оторвался, вынул из кармана чистый платок и провёл по ним. - Чтобы не обветрило. Он улыбнулся и обнял меня за руку, после чего мы пошли дальше. - А я понял, что снова влюбился, после нашей вылазки на крышу. Меня твой поцелуй в щёку так шокировал, вот и пробудились светлые чувства… - Дак ты поэтому стал встречаться с Эли? - Да. Хотел заглушить свои чувства к тебе. Мне такой способ уже помог однажды. Он вопросительно взглянул на меня, подняв бровки. - Потом расскажу, - пообещал я, понимая, что Тери лучше не упоминать при нём. - А всё-таки… - начал он. Мне пришлось снова заткнуть его поцелуем. - Давай не сейчас, - попросил я, вздыхая. – Бывают ведь моменты, когда слова не нужны. Пусть это будет один из них. Он молча кивнул. До конца пути мы шли в молчании, но оно было красноречивее самых пылких слов. Он то и дело переплетал свои пальцы с моими, иногда отпускал мою руку, но лишь за тем, чтобы держаться только мизинцами. Когда-то бы я посчитал это глупыми соплями, на которые жалко тратить время и эмоции. Но Моцарт смог доказать, что это совсем не так. С ним всё шло по-другому. Он смог изменить меня. Он научил меня улыбаться снова.