Мой гений за соседней партой

POV Моцарта. «Я не могу понять: зачем тогда ты врёшь мне, если на самом деле не любишь?» — это был вопрос, который вертелся у меня в голове весь день и вечер. Это был тот вопрос, который должен был решить раз и навсегда, что мы значим друг для друга. Это был тот вопрос, на который я так боялся узнать ответ. Когда Антонио вошёл в комнату, я уже не мог ни о чём думать. Я понимал, что если сейчас не сделаю этот шаг и не спрошу его, то мы уже не сможем доверять друг другу. Я был готов к его реакции, к тому, что он ударит меня или наорёт. Я был готов и к тому, что он всё-таки ответит мне, но надеяться на это было бы слишком рискованно. А затем, я почувствовал его губы на своих, его руки на своём теле. Я почувствовал его в себе. Утро наступило незаметно. Я слабо шевельнулся и открыл глаза, наблюдая, как пыль кружится в солнечных лучах и медленно падает на мягкий ковёр. Во всём теле была сладостная тяжесть; плюс, лёгкое жжение внизу спины. Но в остальном я был полностью доволен. Я чувствовал, как Сальери прижимает меня к себе, согревая спину и опаляя ровным глубоким дыханием шею и затылок. Как непривычно и приятно было просто лежать вот так, в его объятьях, чувствовать, что теперь всё должно быть по-другому, понимать, что хочет он того или нет, теперь мы связаны. И всё-таки, было что-то, что не давало мне покоя. Словно некая крупица меня всё ещё не верила в происходящее. «А действительно, — подумал я, — не строю ли я сейчас ложных надежд? Есть ли уверенность в том, что теперь всё будет иначе?» Ответить сам себе я не успел. Позади меня послышалось лёгкое копошение и сопение. Словно проверяя, не сон ли это, Антонио провёл рукой по моему животу, от чего у меня по коже тут же побежали мурашки. Я как-то сдавленно мурлыкнул и повернулся лицом к нему. — Доброе утро, — сладко выдохнул он мне в ухо. — Доброе, — ответил я, прищуриваясь. — Хорошо спал? А то мне какая-то ерунда приснилась… — Неужели? — хмыкнул я. — Поделись? — Мне снились лебеди, — он поморщился, словно напрягая память. — Ты долго любовался ими, а потом побежал, глядя на них. И оступился. — Оступился? — странно, но столь глупая фраза так неприятно полоснула по душе. — Да. Запнулся то ли за корень, то ли ещё за что… Не помню. — И я упал? — меня аж передёрнуло от собственного вопроса. Почему я так переживаю? — Я уже не помню, — Антонио, похоже, уловил эти нотки волнения в моём голосе. — Тебе это важно? — Наверное, — неопределённо произнёс я, отворачиваясь от него и снова упираясь взглядом в солнечные блики на ковре. — Ты какой-то странный, — буркнул Сальери, сильнее прижимая меня к себе. — Не представляю, как должен вести себя человек, которого вчера лишили девственности, — фыркнул я, чувствуя, как щёки покрываются румянцем от этих слов. — Ну… Мне остаётся лишь надеяться, что ты не подашь на меня в суд за совращение малолетних, — усмехнулся Антонио, за что тут же получил локтем в бок. — Эй, полегче! Я вообще-то тоже вчера имел первый сексуальный опыт подобного характера… — Не продолжай! — вспыхнул я. Послышался смешок, после чего я почувствовал, как губы Антонио нежно коснулись моего плеча, затем шеи и контура скулы. Я закусил губу. Во мне сейчас разгоралось противоречие собственных чувств и ощущений. Непередаваемое тепло и нежность шли от его прикосновений, но я словно отторгал от себя эти чувства. Ну что теперь-то не так?! Сальери, похоже, не желал торопиться и сейчас просто наслаждался этими почти невесомыми ласками. Его руки были необычайно нежными, а от поцелуев я едва ли не плавился. Антонио осторожно повёл рукой по моей груди и животу, медленно спускаясь к бедру. — Чёрт, — сдавленно охнул я, чувствуя собственное возбуждение. Антонио развернул меня к себе, нависая сверху и разглядывая моё лицо. Я прикрыл глаза, чувствуя, что сейчас по цвету напоминаю вишню. Его жаркое дыхание опалило мои губы, и я медленно провёл по ним языком. Сальери шумно выдохнул и прильнул ко мне, мягко целуя, зарываясь руками в волосы. Пошло оно всё… Я ответил ему, обнимая за плечи, чувствуя, как он осторожно раздвинул мои губы языком, словно спрашивая у меня разрешения. В ответ я сам раскрыл рот чуть шире, пропуская его. Мгновение, и странное щекочущее, но до одури приятное чувство распространилось от кончика языка по всему телу. Это было непередаваемо, ощущения смешивались в касаниях и сладостных вздохах, раскрывая душу навстречу другому человеку, который сейчас так дорожил тобой. Я осторожно оторвался от Антонио и взглянул ему в лицо. Глаза были практически чёрные, но с чарующим оттенком шоколада, слегка поддёрнутые дымкой наслаждения. Порозовевшие от поцелуев губы, растянутые в блаженной полуулыбке, слегка поблёскивали. Он очаровывал меня, он смущал меня, он не давал мне покоя, и я не представлял себя без него. Но что-то всё же было не в порядке. И, скорее всего, со мной. Сальери опустился на локтях и припал губами к моей шее, покрывая её невесомыми поцелуями; и я задохнулся от нахлынувших ощущений. Нельзя. Не сейчас. Успокойся… Мягкие губы трепетно прошлись по ключицам, язык на секунду коснулся косточки. Я почувствовал, как руки предательски задрожали. Ладони спустились к груди и бережно прошлись по выступающим рёбрам. Губы тем временем коснулись соска, на груди стало горячо. Едва ощутимый укус… — А-ааах! — сорвалось с моих губ. Я больно прикусил указательный палец, стараясь отрезвить себя болью. Поцелуи начали спускаться ниже, руки уже оглаживали бёдра. Нет… Боже мой… Возбуждение уже распространялось по телу, разнося кровь вперемешку с нестерпимым жаром. — Антонио… — всхлипнул я. Моего члена коснулся влажный язык, захватывая мой разум с последними крохами рассудка. Я нетерпеливо дёрнулся, стараясь глубже войти в этот охрененный-горячий-мать-его-рот. Чёртчёртчёрт… Руки против воли зарылись в шелковистые смоляные волосы, сжимая их, притягивая к себе. Мой бог, ещё… Пальцы на ногах сжались, комкая простынь. Всё тело содрогалось, уже на грани наслаждения. Одеяло соскользнуло, я опустил взгляд и увидел самую развратную картину в своей жизни. Антонио поднял лицо и взглянул на меня. Его лаза блестели, влажные губы, по цвету напоминающие чайную розу, были чуть приоткрыты, на щеках горел румянец смущения и желания. И голос. Спокойный, нежный, словно немного шершавый, напоминающий урчание кошки, сбитый глубоким дыханием. — Тебе… нравится? Я стиснул зубы и зажмурился, не в силах ответить что-то или просто взглянуть на него. Он поднялся к моему лицу, переплетая свою руку с моей. Вторая рука сжалась на основании. — Ах! — я тихо вскрикнул, по-прежнему держа глаза зажмуренными, по позвоночнику прошёл короткий разряд тока. — Ами, — послышалось совсем близко. — Открой глаза. Я затряс головой, кусая губы. Рука на члене сжалась сильнее, продолжая плавные движения. — Антонио… — простонал я, силясь отвернуться от него, от себя. — Посмотри на меня, пожалуйста. Я не мог отказать ему. Его лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Он вглядывался мне в глаза, покрывая невесомыми поцелуями мои щёки, иногда касаясь губ и носа, продолжая доводить меня до исступления. В последнем рывке он прижался ко мне, увлекая в поцелуй. — Мммннх, — шумно выдохнул я ему в губы, выгибаясь от наслаждения и кончая ему в руку. Он отстранился от меня, поднося грязную ладонь к лицу. Не морщась, не испытывая никаких признаков отвращения или неприязни, он слизнул несколько белых капель, игриво глядя на меня. Я покраснел и отвернулся, пытаясь успокоиться. — Ты точно какой-то странный, — тёплое дыхание Сальери опалило моё ухо. — Вчера сам ко мне ластился, пытался соблазнить, а сегодня столько смущения. И не вздумай сказать, что тебе не понравилось. Хоть в голосе слышалась усмешка, я достаточно хорошо знал Антонио, чтобы уловить беспокойство в его голосе. Да, я знал, что со мной что-то не так. Он снова прижался ко мне, вновь касаясь губами шеи. — Я… я думаю мне… — как-то нервно выдохнул я, сквозь его поцелуи, пытаясь соображать. — Мне нужно в душ! Дёрнувшись в сторону, я скатился с кровати и спешно скрылся в ванной комнате. Захлопнув дверь, я устало опёрся о стену, наслаждаясь прохладой плитки. Внутри меня всё клокотало, пенилось, плавилось. Словно извержение вулкана под слоем льда. Я тяжело вздохнул. Холод от плиты перестал быть так приятен. Я понимал, что лучшее для меня сейчас — это тёплая ванна. Правда, у нас была только душевая кабинка, но она была достаточно большой и глубокой, чтобы такой дрыщ, как я, там поместился. Забравшись в кабинку, я опустил душ на пол, чтобы струи били вверх. Тёплая вода начала быстро заполнять дно и я тут же почувствовал, как ступни обдало тёплым потоком. Заткнув слив, я замер, прислонившись к бортику спиной, слушая, как льётся вода, как её капли разбиваются о прозрачную поверхность. В голове была блаженная пустота, но длилось это, увы, недолго. В голову начали лезть неприятные вопросы, и самым глупым и важным одновременно являлся вопрос: «Чего я добился?» — Как чего? — мысленно возмутился я, начиная внутренний диалог. — Я… — Ты соблазнил его. — Ну да… — неуверенно согласился я. — Я его соблазнил. — И? — в голосе собственного подсознания слышались нотки сарказма. — Чего ты этим добился? — Мы… — Вы переспали. — Да. — Ты хотел, чтобы вы начали доверять друг другу. Ты доверяешь ему? — Я хотел бы. Но после случая с Терезией… Я не знаю. То есть, он сам говорил, что ему тяжело верить мне после того, как я солгал и сбежал от него. И тут мне на голову выливается куча подробностей о его жизни, в том числе и о его первой девушке, которая, как выяснилось, всё ещё любит его, и с которой он даже не удосужился расстаться по-нормальному. — Ты не можешь доверять ему? — Наверное, — я сам знал, что собственными вопросами завожу себя в тупик, но мне это помогало. Ответ был и сложен и очевиден: я не мог теперь доверять Антонио, как сильно бы я его не любил. Его ласки были крышесносными, он сам был просто восхитителен, но после всего этого… Похоже, нам ещё есть, к чему стремиться. — Последний вопрос. Если он извинится перед тобой и сделает этот шаг, ты простишь его? — Да. — И ты будешь доверять ему? — Буду стараться. — Вот и умница! — я знал, что это было очень странно, многие бы назвали меня ненормальным, но такой метод выяснения внутренних конфликтов казался мне самым простым и понятным. Выключив воду, следующие минут двадцать я провёл в блаженной тишине, расслаблено играя с каплями воды на запотевших от пара стенках кабинки. Я мог бы включить радио, которое было встроено в панель душа, но тишина и плеск воды сейчас казались мне гораздо приятнее. Идиллия была нарушена скрипом. Похоже, я забыл закрыть дверь. Я поднял глаза, и мой взгляд тут же упал на Сальери, стоявшего в проёме. Можно не говорить, я прекрасно знаю, что почувствовал, едва взглянув на него. Антонио стоял, вальяжно опираясь на стену и скрестив руки на груди. На нём были его вчерашние кое-как натянутые джинсы, торс же оставался оголённым. Не то чтобы я раньше не видел его таким, но сейчас, он выглядел как-то уж слишком шикарно. Тёмные волосы находились в творческом беспорядке (не без моих стараний, естественно), губы были поджаты, а глаза пристально, смешивая в себе заботу и напряжение, вглядывались в меня. — Амадей, — медленно заговорил он. Я тут же сжался, пытаясь заранее предположить, что же он скажет. — Ты можешь объяснить, что происходит? Я сжал зубы. Говорить не хотелось, но слова сами сорвались у меня с языка. — Ничего не происходит. Я просто всё ещё не могу доверять тебе. — Что? — он явно не ожидал такого. Слишком резкое получилось начало. — О чём ты? — Ты сам знаешь. Он глубоко вдохнул, словно готовясь нырнуть в воду. — Ами, я тоже, знаешь ли, после некоторых событий долго не мог тебе поверить, — тихо произнёс Сальери, подходя ближе. Я упёрся в него взглядом, чувствуя, как страх сгорает внутри меня, а на смену ему приходит что-то вроде недовольства или даже гнева. — На меня хотя бы при тебе не вешались девушки и не заявляли, что они меня до смерти любят! И что я был их первым… Антонио задохнулся возмущением. — Это-то тут причём?! Ты, если мне память не изменяет, вообще девственником был до недавнего времени! Я почувствовал, как краснею, причём, практически везде. — Зато я не сбегал на нашем первом свидании, чтобы утешить свою бывшую! — Ну конечно! А я не пропадал невесть куда на полгода, ничего не сказав человеку, который был в меня влюблён и ждал моего ответа практически целый год! Это-то, конечно, ранит гораздо меньше… — горько выплюнул мне Сальери, резко отворачиваясь. Я опустил голову вниз, признавая его правоту. Чёрт возьми, я уже и забыл, как ранил его. Ему было так больно из-за меня, а он ещё и нашёл в себе силы поверить мне снова. Он доказывал это столько раз, а я, придурок, ничего не видел. Я сдавленно ухнул, оседая на дно кабинки, давя в себе горечь. А потом произошло то, чего я не мог объяснить. Послышался лёгкий шорох, тёплые руки обвили мои плечи, а макушка ткнулась в тёплую грудь. Пока я обвинял сам себя, Сальери осторожно опустился на колени рядом с кабинкой, и обнял меня, явно желая успокоить. Я не понимаю его… Я ведь во всём виноват, а он ещё и успокаивает меня… такой идиот… Слёзы потекли сами собой. Всхлипнув в первый раз, я не смог остановиться. Я обнял Антонио в ответ и зарыдал. Мы несколько минут сидели так: он на кафеле, я в кабинке. Потом Тони потянул меня на себя, и я, тоже встав на колени, сильнее прижался к нему, чувствуя едва ощутимый холод, идущий сквозняком. Это будто бы привело меня в чувство, и я успокоился на мгновение. В этот момент меня прошибло какое-то маленькое понимание. — Обещай, что останешься со мной. До конца, — вырвалось у меня прежде, чем я успел сообразить. Голос у меня был немного севший и звучал как-то жалобно или даже капризно. — Обещай, что больше не пропадёшь, не сказав ни слова, — прозвучало в ответ. Мы глубоко вздохнули. Вот, чего так желал каждый из нас. Вот то, о чём я забыл, копаясь во всех этих «похождениях» моего ненаглядного. — Обещаю… — синхронно сорвалось с наших губ. Я улыбнулся, чувствуя кожей его ответную улыбку. Мы стояли так ещё минуты три, слушая дыхание и стук сердец. А спустя ещё мгновение он поцеловал меня. Я блаженно выдохнул ему в губы, зарываясь мокрыми руками в волосы. Это было чертовски странно. Мы стояли на коленях, разделённые бортиком душевой кабинки и целовались, как Ромео и Джульетта, разделённые оградой балкона. Затем «мой Ромео» бережно пихнул меня внутрь, забираясь следом. — Ты чего? — удивился я, отрываясь от него. Он снова прижался ко мне, кусая губы и проводя по ним языком. Услышав мой стон, он хмыкнул, обнимая меня за талию, и полностью забрался в душ, закрывая дверцу кабинки. Прямо в джинсах. — Я, вообще-то, — сладко выдохнул он мне в шею, — тоже ополоснуться собирался. Я хотел что-то возразить, но меня заткнули, снова целуя, и на этот раз гораздо глубже. Я чувствовал, как язык Антонио по-хозяйски оглаживает моё нёбо, то и дело соприкасаясь с моим языком. Его руки, тем временем, прошлись по моей спине, спускаясь к бёдрам. Кожа буквально вспыхнула от этих нежностей, и я почувствовал, что вода в кабинке давно остыла. Одной рукой стискивая его плечо, второй я потянулся к сливу и выдернул пробку. Каким-то чудом Сальери услышал плеск воды, смешанный с моим шумным дыханием. Он коротко кивнул, и через секунду на нас полились тёплые струи. Оказывается, тут и с потолка может бежать вода. Почувствовав губы на своей груди, а руки уже гораздо ниже, я сдавленно застонал, задыхаясь от наслаждения. — Сними… уже… эти… ах. чёртовы джинсы! — взмолился я, сам прижимаясь к нему и бессвязно водя руками по его бокам и животу. — Узнаю вчерашнего Ами. — Это не комплимент, — откуда вообще были силы спорить?! — Как хочешь, тогда скажу по-другому, — он прикусил мой сосок, тут же зализывая место укуса. Я едва не закричал: как же хорошо… — Будь таким почаще. — К-каким? — выдохнул я. — Честным. Буквально на секунду сердце успокоилось, а дыхание выровнялось, чтобы я нашел в себе силы произнести: — Буду. Обещаю. Словно благодаря меня, он спустил брюки, сжимая руку на моём члене и снова касаясь губ поцелуем. Боже, я всё сделаю, лишь бы так было всегда. … Мы таки вышли из ванной. Меня слегка потряхивало, так что я крепко прижимался к Антонио, чтобы ноги не подкосились. Это было нереально… Во мне словно еще минуту назад взрывались тысячи петард, а теперь, наконец, наступила тишина. Сальери сделал меня своим, и от этого чувства мне хотелось лыбиться, как последнему придурку. Знаю, только девушки, по идее, должны гордиться подобным, но во мне сейчас была столь блаженная пустота, что мне было плевать на половые стереотипы. Мы устроились прямо на полу. Едва перебросившись парой слов, мы скинули на ковёр наши одеяла и подушки, создавая одно большое мягкое гнездо, а когда легли, Тони крепко прижал меня к себе, и я, свернувшись калачиком, устроился в его объятиях. Мы разговаривали. Минута за минутой, час за часом, мы рассказывали друг другу всё, что вертелось у нас в головах так долго. Мысли, истории, шутки — всё это смешивалось в особую магическую атмосферу вокруг нас. Это было непередаваемо. Казалось, мы говорили обо всём, но слова лились так непринуждённо, так ласково, что не оставалось сомнений: это ещё не наш хеппи энд, это ясно, но рядом с любимым человеком его приближение ощущается гораздо сильнее. — Знаешь, — мурлыкнул Сальери мне в ухо, едва прикусив мочку. Я сладко выдохнул, давая понять, что мне интересно и до чёртиков хорошо. — Макс мне говорил когда-то, что музыка — это наркотик, если ты знаешь, как употреблять её. — И? — усмехнулся я, думая, что ж за философия у этих двоих. — Я понял, что реально существуют вещи, напоминающие наркотик. Ты можешь существовать без них, но попробовав однажды, жизнь без них будет казаться бесцветной. — И? — а вот тут мне уже стало интересно. — И я торжественно заявляю, что секс с тобой официально попадает в группу моих личных наркотиков, — в этот момент он пошло прикусил губу, щуря глаза. — Извращенец! — вспыхнул я, пихая его локтём. Он засмеялся, охая от тычка. И я засмеялся ему в ответ, чувствуя, как на смену пустоте внутри приходит приятное тепло.