Мой гений за соседней партой

POV Антонио. — Ну, Амиииии, — взвыл я, обессилено опускаясь на стул рядом с ним. Моцарт оторвался от конспекта по изящным искусствам и уставился на меня самым праведно-устрашающим взором. — Повторяю ещё раз, — рыкнул он. – Нет! — Ну, Амиииии, — снова завёл я, буквально падая на стол. — Сказал же, нет! Он сейчас напоминал мне котёнка. Маленького такого котенка, который пытался рычать. Это выглядело до одури мило… — Ну, Амиииии, — непонятно в какой раз завыл я. — Антонио, у нас через два дня экзамены начинаются, ты о чём только думаешь? — Тебе сказать? — Не надо! — Ну есть ведь ещё время подготовиться, — вздохнул я страдальчески. – Ты, до недавнего времени, вообще ходил спокойный, как удав. А за пару дней умудрился превратиться в нервозника… — Там оказалось больше материала, чем я думал! — дергано ответил Амадей. — Пришлось дополнительные конспекты у ребят одалживать. Сегодня-завтра должен зайти Лоренцо, я у него эту взял, — он кивнул на исписанную ровным и немного угловатым почерком тетрадь. — Но моральная поддержка важна не меньше! — заметил я. Он развернулся ко мне на стуле. — Да что ты говоришь… — в голосе звучал неприкрытый сарказм. — Сам смотри, — я встал со стула и наклонился к нему. Вольфганг сжал губы. — У тебя скоро начнётся нервный тик, ты побледнел и осунулся. Даже в прошлом году ты так не надрывался. Вот, ещё и рука дрожит, — я обхватил его правое запястье и осторожно поцеловал тыльную сторону ладони. Хоть этот жест и стал для нас почти обыденным, Моцарт всё равно смущался, когда я так делал. И мне это нравилось. Щёки Амадея покрылись румянцем, и это меня раззадорило. Я начал осторожно обводить языком его венки, проступающие через тонкую кожу. Шикарно, чёрт возьми… — Ах ты провокатор! — шёпотом чертыхнулся Амадей, резко вытягивая руку вперёд и хватая меня за воротник футболки. Рвано выдохнув, мальчишка притянул меня к себе, что вызвало у меня довольную улыбку. Я мягко раздвинул его губки, проникая в рот языком. Вольфганг ответил мне, тихо постанывая. Приобняв его за талию, я стащил Моцарта со стула, усаживаясь на свой, и устраивая мальчика на своих коленях. — Так значит, Вам не до этого сейчас? — лукаво прошептал я, оторвавшись от него. Амадей взглянул на меня, слегка сощурившись. Отнекиваться смысла не было — я чувствовал его возбуждение сквозь джинсы. Коротко выругавшись сквозь зубы, Ами прижался ко мне, утыкаясь носом в плечо. Я шумно выдохнул, когда он начал целовать мою шею, иногда касаясь её языком. Одной рукой я стиснул его бедро, а второй провёл по животу, задирая футболку. Вольфганг сладко выдохнул, и сам приблизился ко мне, провоцируя на поцелуй. Скажу честно, я любил ему в этом поддаваться. Но едва я добрался до молнии на его брюках, нас прервали. Причём жестоко. В дверь забарабанили (ладно, хоть не выбили), и я услышал надрывный голос Лоренцо: — Моцарт, чёрт тебя возьми! — ругался либреттист. — Где тебя черти носят?! Мне нужны мои конспекты! Я выругался и едва не скинул Амадея со стула. Тот отреагировал не лучше. Тихо матерясь, он оправил свою футболку и пригладил волосы, а затем схватил тетрадь и широкими шагами, забавно при этом пошатываясь, прошествовал к двери. Открыв, он буквально бросил в лицо Да Понте эту многострадальную тетрадь, что-то сказав, а затем захлопнул дверь. Вернувшись в кабинет, он взглянул на меня так, что я понял — на сегодня всё. Он уселся за стол, демонстративно придвинув к себе книгу и ноутбук, после чего с головой вернулся в учёбу. Я чертыхнулся, придвигая к себе собственные конспекты. Продолжаем подготовку… *** Да что же это такое?! Который раз уже это происходило, я даже не считал. Но весь мир как будто сговорился против меня, дабы лишить последних радостей жизни! Каждый раз, когда нам с Амии наконец-то удавалось остаться наедине, обязательно что-то происходило. Звонки, гости… Чёрт, мне начинало казаться, что сама комната была против наших «посиделок». В предпоследний раз, когда мы целовались у стенки нашей спальни, обвалилась полка. До этого, мы едва не опрокинули стол (я тогда себе синяк посадил) … Одним словом, я оставался уверенным, что это — вселенский заговор. А потом и вовсе пришлось полностью забыть о сексе, ибо на него уже не оставалось не сил, не времени. Всё это уходило на экзамены. Зачётная неделя в этот раз, пускай и пролетела за один миг, но этот миг стоил целую тонну моих нервов. Так как старшекурсников больше не было, всё внимание учителей было сосредоточено на нас. Не сказать, что я был этому рад. Но всё-таки, кажется, с горем пополам, я смог неплохо сдать. Большая уверенность была в том, что Моцарт будет лучшим в практике, в этом-то я не сомневался. Не зря же, он столько корпел над тетрадями! Я давно заметил, что меня всё-таки слегка задевало его своеобразное превосходство, но было видно, что хоть мальчишка и любил повыпендриваться, работал он усердно. Почти всегда. Как бы то ни было, во всей этой кутерьме не было даже момента на… ну, вы меня поняли. Максимум, был один чёртов поцелуй. Один! К концу недели, усталый и измотанный, я был готов рвать и метать. Моцарт тоже походил на маленького зомби, он даже прихрамывал (спасибо надо было сказать одной из лестниц академии, где он чуть не навернулся). Но, чёрт возьми, это того стоило! Надо было видеть наши блаженные лица, когда мы вышли из академии после последнего экзамена. Ами, напрочь забыв о ноге, подпрыгнув, проорал «Я свободен, СВОБОДЕН!». Я же предвкушал, как вернувшись в общагу, опробую все прелести сна во всех позах и вариантах… *** — Ну кто бы мог подумать! — исключая нецензурное слово, чертыхнулся я. Мы с Вольфгангом стояли в середине нашей комнаты, окружённые вещами и полусобранными сумками. Используя последний шанс, я поцеловал его, прижимая к себе, и медленно отступая к кровати… Конечно же, в этот самый момент зазвонил телефон Моцарта. Отлипнув от меня, он, беззвучно извиняясь, глянул мне в глаза и ответил на звонок. — Да, Ненни? — улыбнулся мальчик в трубку. – Да, почти готов. Ты ждёшь? А папа… хотя, я понял, не объясняй. Хорошо, скоро буду! — Что-то случилось? — хоть Амадей и стоял в пол-оборота, я заметил, как изменилось его лицо. Словно в космосе его глаз померкла очередная маленькая звёздочка. — Ничего, — ответил он, слабо мотнув головой. — Меня заберёт Наннерль. Она уже ждёт меня у ворот. — И что такого? — Обычно меня забирает папа. — А в этот раз, он… — Он болеет, — оборвал меня Вольфганг на полуслове. Что это с ним? Я взял его за подбородок и притянул к себе, легонько касаясь губ. Серость сошла с его лица, но я уже понял, что что-то не так. И он не хочет говорить мне об этом. Словно прочитав мои мысли, Ами ласково улыбнулся и шепнул: — Я всё тебе расскажу, но чуть позже. Обещаю. Знаю, такой ответ не был удовлетворяющим, но я помнил, что мы условились доверять друг другу. Я дам ему шанс. Я ведь уже говорил это… люблю ему поддаваться. *** Герр Гассман уехал во второй же день каникул, сказав, что вернётся только к Рождеству, и то, лишь на пару дней, так что украшать дом мы будем вдвоём. Его бесконечные командировки не были мне неприятны — я привык, что мы нечасто видимся, но я переживал за его здоровье. Учитель выглядел довольно измотанным, он мало спал, и это плохо на нём сказывалось. Я знал, что сейчас он вместе со своим коллегой готовит какой-то музыкальный проект, но в детали предпочитал не лезть. Однако, то, что Гассман очень выматывался, всё равно меня волновало. Дом был полностью в моём распоряжении, но у меня не было никаких грандиозных проектов. Самое главное — я позволил себе, наконец, отоспаться. Я мог бы позвать в гости Терезию, но после последних событий, мне не хотелось волновать ни её, ни себя. К тому же, когда я всё-таки позвонил ей, просто узнать, как дела, узнал, что она вновь уехала куда-то с матерью. Отец её остался дома. Отец… Я уже и забыл, что он у меня есть. Точнее, я не отрицал факт того, что он у меня был, но на данный момент, его не существовало. Вспоминая его, я не чувствовал почти ничего, кроме невесомого отвращения или даже ненависти. Не было желания вспоминать что-либо, связанное с ним… Первые дни я просто отсыпался, и лишь потом, почувствовав себя человеком, начал просто отдыхать. По телику без конца шли рождественские фильмы, за окном шёл мелкий снег, который меня иногда жутко раздражал. Я любил любоваться снегопадом, но только тогда, когда он падал крупными хлопьями, а не крохотными белыми пылинками. Снега было немного, так что я даже нормального снеговика слепить не мог. На улице, в саду герра Гассмана стояли большие резные качели. Долгими вечерами, я сидел на них, выдумывая новые мелодии, которые даже не хотел запоминать. Они, словно дождевые капли, скользили по моему сознанию. Но все они казались мне на удивление банальными. Со стихами дело же, наоборот, начало налаживаться. В некоторые из таких вечеров, я вспоминал Амадея. Мы созванивались пару раз, и каждый из них, мне казалось, что Вольфганг говорит тише, чем мог. Казалось, от громкости его голоса зависело что-то очень важное. Я это понимал, так что единственное, что мне оставалось делать — это терпеливо ждать, когда звонкий голос мальчишки прокатится по этому дому. Это ожидание крепло с каждым днём, иногда доводя меня до грани своеобразного безумия. На самом деле, я прекрасно понимал, что это за ощущение и как оно называется, но предпочитал не использовать этот термин. Только лишь один раз, ночью, проснувшись от невыносимого возбуждения, я сквозь зубы произнёс только одно слово: недотрах. Что касается моих вечерних прогулок, в дом я возвращался, когда уже совсем темнело. Первым делом, если были идеи, я садился за тетрадь. Заканчивая писать, только тогда я шёл спать. Да и то, не всегда. Чаще всего, я заползал в кровать и начинал читать. Так продолжалось ещё пару часов, и наконец, после всего этого, я засыпал, погружаясь в глубокий спокойный сон. Так продолжалось первое время, и я уже начал думать, что вся первая часть каникул будет похожа на сонное забытьё. Но нет, у некоторых людей были совсем другие планы. Началось это в один из дней, когда я сидел на кухне, пил чай и читал какую-то статью в интернете. Я пытался развивать собственное стихосложение, и мне нужна была помощь, так что, я решил воспользоваться возможностями всемирной паутины… Телефон зазвонил в соседней комнате, что заставило меня закатить глаза, но всё-таки пойти за ним. Номер был неизвестен… — Ало? — неуверенно произнёс я. — Антонио Сальери? — голос на том конце показался мне очень знакомым. — Предположим, — решил перестраховаться я. — А вы? — Как? Вы уже меня забыли? — собеседник, похоже, немало удивился. – Дов. Дов Аттья. Теперь помните? — Ох, Дов! — теперь уже обалдел я. — Это вы! Простите, не сразу вас узнал! — Ладно уж, — мне казалось, что я вижу, как мужчина снисходительно улыбнулся. — Помните, вы у нас песню записывали? — Конечно, — такое трудно забыть… — У нас сейчас проходит прослушивание на небольшой концерт, который будут ставить в апреле следующего года. — Не маловато ли времени? — Постановка небольшая, так что больше и не требуется, — пояснил Аттья. — А… -протянул я, ибо больше слов у меня не находилось. — Так вы хотите, чтобы я участвовал? — В общих чертах, да. Вы согласитесь? — Мне нужно подумать, — во мне сейчас был полный диссонанс чувств и здравого смысла. Я понимал, что это отличный шанс, но странное чувство недоверия говорило мне, что просто так бы этого не произошло. Велев ему заткнуться, я улыбнулся (хотя и понимал, что Дов меня не видит), и произнёс: — Думаю, что это будет прекрасный шанс снова с вами увидеться. — Не могу не согласиться, — вздохнул мужчина. — Хорошо. Я позвоню вам ближе к февралю, — я был немного в шоке, — и всё уточню окончательно. Заранее благодарю. — Да не за что… — я нажал на «завершение». Надо будет сказать герру Гассману. Думаю, он меня поддержит… Вздохнув, я сунул телефон в карман кофты и вернулся в кухню к давно остывшему чаю. Интересно, как дела у Ами? .. *** POV Ами. С Ненни дорога до дома пролетела быстро и незаметно. Мы рассказывали друг другу всё, что накопилось за последние полгода: случаи забавные и не очень, облегчение от сданных экзаменов и т.д. Но по приезду домой меня ждало жестокое разочарование. Первым, что бросилось мне в глаза, когда я увидел папу, был тёмный и хмурый взгляд, которым он меня окинул, словно сканируя. — Здравствуй, папа, — на звук моего голоса, он отреагировал как-то дергано. — Давно не виделись, — подключилась Наннерль, пытаясь разрядить это напряжение. Отец окинул взглядом и её. Казалось, он видит нас впервые. И даже так, в его взгляде читался немой упрёк за какое-то неизвестное мне преступление. Я подумал, что он уже знает обо всех моих проколах, которые я когда-либо делал или даже не делал. Конечно, это было очень глупо, но я не мог отделаться от этой навязчивой мысли. — Я могу войти…отец? — понизив голос, спросил я. Казалось, лишь сейчас отец вспомнил, что я могу разговаривать. Он хмуро кивнул и коротко выдал: — Я приготовил ужин. Сегодня едим все вместе. Ненни от его слов вздрогнула. Я вопросительно взглянул на неё, она, молча взяв меня за руку, повела в нашу с ней детскую. Точнее, то, что от неё осталось. Наша бывшая спальня была перегорожена тонкой стенкой, таким образом разделяясь на две небольшие комнаты. Одна из них, как я понял, принадлежала Наннерль. Она была прибрана и довольно мило уставлена мелкими игрушками разных зверьков с большими глазами. Моя же комната была тёмной, слегка захламленной, не было почти не одного намёка, что в этой комнате (по крайней мере, в этой её части) когда-то кто-то обитал. К счастью, благодаря сестричке, мы быстро исправили это дело. Наннерль теперь спала на своей кроватке, зато в мою часть переехал гостиный диван. Когда я спросил, почему всё так изменилось, Ненни заметно погрустнела. — Ты же помнишь, что на этом диванчике мама с папой часто сидели вдвоём? — тихо спросила она, и дальнейшие объяснения мне уже не требовались. — Мне кажется, он хочет выкинуть из своей головы всё, что напоминает ему маму, — Ненни шмыгнула носом. — И нас тоже? — почти шёпотом спросил я. Сестра неопределённо мотнула головой. — Нас, — грустно улыбнулась она, - нас, он, скорее, хочет выкинуть не из головы. А из сердца. От этих слов мне стало больно, потому, что я понимал, что, на самом деле, они почти правдивы. С первого взгляда на отца, мне становилось ясно, что этот человек испытывает ко мне своеобразное отвращение или даже страх. Хотя эти чувства и притуплялись сдерживаемостью, и сухой официальностью, они всё равно витали в воздухе, создавая сильное напряжение внутри меня. Остаток вечера мы провели в нашей комнате. Наложив друг на дружку пару одеял, мы, как когда-то в детстве, сделали на моём диване палатку, куда закинули несколько подушек и плед. В нашем маленьком гроте мы провели часа два, рассказывая друг другу разные истории, а ещё, Ненни показывала мне свои фото, которые сделала в институте. Когда настало время, мы переглянулись, мысленно пообещав себе поддерживать друг друга. Папа уже сидел за столом, когда мы вошли. — Могли бы одеться поприличнее, — заметил он, нахмурившись. – Мы, вообще-то, впервые за два года будем ужинать все вместе… На самом деле, одеты мы с Ненни были нормально, просто по-домашнему. Не знаю, что имел в виду отец под фразой «поприличнее», но я не стал рисковать с переодеванием, так как считал, что моя новая одежда может шокировать его гораздо сильней. А вот Наннерль, повинуясь отцу, вышла из комнаты (причём, с очень пристыженным видом), и вернулась уже в довольно симпатичном чёрно-белом платье до лодыжек. На это он лишь кивнул. Мы сели за стол, и единственное, что сорвалось с наших губ в следующее время, было только «приятного аппетита». Что приятно меня удивило, так это очень вкусный суп, приготовленный лично отцом. Когда очередь дошла до чая с пряниками, отец наконец-то проявил признаки жизни. — Как твои успехи, Вольфганг? — довольно сухо произнёс он. Мне захотелось встряхнуть этого человека, которого я раньше называл своим папой. — Неплохо, — ответил я. — Предвижу очень хорошие результаты по практическим экзаменам. — Теория тоже важна, — я в этот момент даже не понял, с кем он толком разговаривает. — Не забывай этого. — Не забуду. — А в остальном? — отец встал из-за стола и направился к буфету, где лежали его лекарства. — Как успехи с сочинением? — Как мне кажется, замечательно, — мне бы хотелось, чтобы голос звучал более гордо, но не мог себе этого позволить. — Я рад. Если будет время, я обязательно послушаю несколько твоих произведений. — Буду очень польщён. И вновь кухня погрузилась в гнетущую тишину, которая сейчас была мне невыносима. — Папа, я… — Я горжусь тобой сын, — внезапно произнёс отец. В голосе его слышалась понятная ему одному похвала, и упрёк. – Рад, что, несмотря на все невзгоды, ты ищешь в себе силы двигаться дальше. Пусть и не в лучшем направлении… От этих слов мне стало больно. Даже не больно, скорее обидно. Как вообще он может упрекать меня, когда сам уже давно превратился в затворника?! — Спасибо за ужин, папочка, — улыбнулась Ненни, вставая из-за стола. — Не сидите долго, вам нужно отсыпаться, — и опять, в голосе звучала какая-то суровая забота, свойственная лишь нынешнему состоянию отца. Едва мы вернулись в комнату, Наннрель согнулась, словно скидывая через голову тяжёлый рюкзак. — Думаю, завтра мы можем сходить в парк, прогуляться, — вымученно улыбнулась он. — Хорошо, — я подошёл к ней и крепко обнял. — Прости меня. — За что? — удивилась сестра. — Меня так долго не было… Я на столько времени бросил тебя, даже не думая, что с тобой здесь происходит. — Да ладно тебе, солнышко, — усмехнулась Ненни. — Не так уж всё и плохо… Я тебе больше скажу, в институте я встретила одного…друга… Мой визг сейчас могли услышать только летучие мыши. — Поздравляюпоздравляю! — тараторил я шёпотом. — Ладно, ладно уж, — сестра улыбалась. — Ненни, — обратился я к ней, когда мы уже лежали в кроватях. — Ты не будешь против, если я после Нового Года уеду в гости? — Ты же меня об этом ещё в поезде спросил, — удивилась Наннерль. — Я же сказала, что можно. Только, я провожу тебя на поезд, а Антонио тогда встретит в Вене, хорошо? — Конечно. Тишину, которая наступила, казалось, совсем недавно, вдруг прервал громкий кашель отца. Повинуясь своему «супер-слуху», я проснулся и заметил, что первой на звук отреагировала Ненни. Судя по всему, это было ей уже не в новинку. Встав, она тихонечко вышла за дверь, после чего я услышал, как она возится на кухне. Вернувшись, сестра устало вздохнула, и мне показалось, что её вздох больше напомнил тихий всхлип. — О, папочка, — тихо произнесла она, и я в этот момент порадовался, что мы друг друга не видим. — Что же ты с собой делаешь? .. *** К самим праздникам отец помрачнел еще сильнее. Он, как и мы, не забыл ни мгновения праздников с мамой. Ее хлопоты с самого раннего утра, суматоха, волнения насчет готовности курицы в духовке… Ему было тяжело, и он не пытался скрыть это. Мы, как могли, подбадривали его и себя, всячески пытаясь не придавать этим праздникам такого значения. Так что, и Рождество и Новый год прошли у нас очень тихо, почти незаметно. Отец вычеркнул эти праздники из списка значимых, и нам ничего не оставалось, как согласиться с этим, чтобы его не ранить. Конечно, всё равно мы получили подарки. Наннерль подарила мне набор медиаторов и красивый кожаный браслет. Я преподнес сестре большой альбом для рисований и шутливую игру по изучению биологии (оперируя на то, что она будущий врач). Отец просто подарил каждому по красивой нотной тетради и набору ручек. Мы же с Ненни даже не знали, что ему подарить. И после его слов «Да не нужно мне ничего дарить. Это нет так уж и важно» нам отнюдь не полегчало. Единственное, что успокаивало меня, так это короткие звонки Антонио. Каждый наш разговор длился меньше минуты, но мне этого хватало. Я не знал, что сказать отцу про наши с ним отношения, но решил пока молчать. Да и Наннерль расстраивать не хотелось. В наш последний день, мы с Ненни собирались неимоверно долго, хотя ужасно боялись опоздать на поезд. Я всё ещё до конца не верил, что отец отпустил меня к Сальери. Как только я думал о нём и о своём подарке, как на лицо выползала блаженная улыбка, а движения замедлялись. Но я быстро приходил в себя, от всяческих подколов и упрёков Ненни: «Опять ты в свои розовые мечты уплыл. А если папа передумает? » это ненадолго отрезвляло меня, и процесс сборов продолжался. Прособиравшись половину дня, к концу я устал и полностью отдался пришедшему на смену радостному ожиданию нервозу. В голове возникали одна за другой картины: я опаздываю на поезд, Клэр не приходит на перрон, Макс разбивает гитару во время концертного безумия. Всё верно, моим подарком для Тони была гитара. Не новая, но я не смущался дарить её. Я уверен, что он обрадуется ей… На перроне, Ненни в последний раз поцеловала меня, взглянув блестящими глазами. Я понимал, что не вернусь уже до лета. Мне было неприятно вот так снова покидать сестру, но я знал, что если мы захотим, то всегда найдём время встретиться. — Я позабочусь о папе, Ами, — тепло улыбнулась Наннерль, когда я выглянул из окна своего купе. — Скоро увидимся! Я улыбнулся ей в ответ. Конечно, мы увидимся, сестрёнка. Пейзаж замелькал за окном, и я, освобождаясь от ощущения отцовского гнёта, блаженно прикрыл глаза. — Тони, жди меня, я уже еду, — смс маленьким облачком улетело в сеть. *** POV Антонио. Автобус ехал очень медленно. Очень. Чертовски медленно! После смс-ски Амадея, мне стало казаться, что время замедлилось специально для того, чтобы позлить меня. Всю дорогу, в груди оставалось приятное тепло, от ощущения того, что твой любимый человек скоро снова будет рядом с тобой. Глупо, банально, розовые слюни и т.д. Да, я это знал, но не мог перестать думать. Меня распирало от радостного ощущения приближающейся встречи. Глупо было бы скрывать, что я скучал по Ами всё это время. Я, чёрт возьми, очень скучал! И мне хотелось как можно скорее стиснуть этого солнечного мальчишку в объятиях и минимум минут десять не отпускать. Я оторвал взгляд от окна и осторожно поглядел на свою сумку, где лежали подарки для Вольфганга. Если смогу, подарю их на вокзале, а нет — подожду до дома. Это не было чем-то оригинальным, просто мне очень хотелось сделать ему приятно. Во всех смыслах. Я усмехнулся. Озабоченный кретин — вот я кто. На вокзале меня ждал сюрприз. И это был не Амадей. На перроне, эпично вглядываясь куда-то вдаль, стояла та самая Клэр Перо собственной персоной. Увидев меня в толпе, она радостно замахала одной рукой, и я приметил, что во второй был крупный гитарный футляр. — О, Тоничка! — засмеялась она. — Рада встрече!  — Салют и Вам, — ответил я. — Ты чего тут делаешь? Тоже Амадея встречаешь? — Почти, — уклончиво ответила девушка, тряхнув неприкрытой шапкой головой, — совой я тут подрабатываю. — Грызунов что ли ешь? — фыркнул я и понял, что если бы не занятая рука, Перо попыталась бы меня задушить. — Чёрт с тобой! — отсалютировала она. — А если серьёзно… — начал было я, но договорить не успел. — КЛЭЭЭР! АНТОНИООО! — мы синхронно повернули голову и при виде растрёпанного Моцарта, одновременно улыбнулись. Мальчишка подбежал к нам и крепко обнял, заставив нас едва ли не стукнуться лбами. — Рад тебя видеть, — улыбнулся я. Он отстранился от нас и смущённо опустил голову. — Покончим с нежностями! — гаркнула Клэр. — Я принесла товар, Моцарт. Где деньги? Я в шоке наблюдал, как Вольфганг, принимая самое коварное выражение лица, вынимает из своего рюкзака несколько купюр и коробку конфет. Получив своё, Перо коварно подмигнула мальчишке в ответ, после чего испарилась в толпе. Мы остались одни, я мог бы поцеловать его, но знал, что это общественное место. Кроме того, я до сих пор не понимал, что за обмен контрабандой тут только что произошёл. — Эм… Ами? .. Амадей поднял взгляд и его губы растянулись в наидовольнейшей улыбке. — Потерпи до дома, и я всё тебе объясню! Решив просто покориться этому милейшему безумцу, я просто поднял с пола этот футляр, и галантно подав мальчишке руку, пошёл к автобусной остановке.