Игра не стоит свеч.

Задыхается от одиночества, страха, боли, бессилия. Он каждый раз змеей вползает к ней под кожу, под ребра, там, где должно биться сердце. Разъедает кислотой, обливает бензином и бросает горящую спичку. Несмотря на стоны, на плач, на мольбу, он заливает ее бетоном, засыпает землей, ставит памятник, на котором написано «Никто». Она несломленная, но уже и неживая. Давно. Ее душа давно гниет изнутри, воняет, и от этого запаха разлагающей плоти скручивает желудок, хочется блевать. Так, чтобы вырвать все органы, особенно те, что жизненно необходимы. Еще один изысканный и вполне неразумный способ подохнуть. Именно подохнуть. Другие выражения в этой ситуации будут звучать поэтично и эстетично. Не умереть. Сдохнуть. Как скот. Как никому не нужный и одинокий человек. Чтобы сердце сделало последний толчок крови и остановилось. Хватит соревноваться за то, чего уже давно не существует. За свою жизнь. Разве ты ещё не поняла? Кажется, нет.

«Ты в руках маньяка психопата, у которого нервный срыв, фобия одиночества, но при этом он социопат, который имеет наклонности к мазохизму. Порой кажется, что ты ему нужна лишь для того, чтобы удовлетворить собственное эго, снять внешнее напряжение. Приходить сюда и трахать тебя — это уже стало ритуалом. И это похоже на обсессивно-компульсивное расстройство. Что ж, браво, Грейнджер, ты поставила диагноз тому, кто держит тебя в подвале и насилует. Аплодисменты!»

Он ненавидит её. Это видно по его глазам, по его движениям и поведению. Как он пренебрежительно смотрит и приносит еду. Так, словно у него от этого перевернется мир. Словно он сгорит заживо. Словно его плоть будет жариться на адском огне, разлагаясь и слезая с тела, ее можно будет горелой пленкой сдирать с артерий и сухожилий. Мерзкое воображение. Его противное больное воображение просто играет с ним. Блондин каждую ночь пьет до состояния «блевать в туалете», зарывается изящными пальцами в свои мягкие и шелковистые волосы. Расшатывается вперед-назад. И трясется. Его пугает собственное состояние, свои поступки. Он боится, когда приходит в себя. Когда его ум, нерастворенный в тумане серной кислоты. Лишь на несколько часов, когда он понимает, что сделанное уже не исправить. Уже нет выхода, а плыть по течению он не может. Нет, не то воспитание, не тот случай. — Скажи мне, сколько я здесь времени? Девушка жалась в стену, прижимала содранные в кровь, синие колени к собственному подбородку. Дыханием она едва заглушала пощипывание на коленях, нельзя чтобы меньше болело, просто все это слишком. Он так спокойно заправляет черную, шелковую рубашку в брюки, словно только что не трахал её в разных жестоких позах. Будто не входил в неё и не оставил на её плече след от своей железной хватки. Несмотря на худой состав тела, он имел силу в руках, и этого у него не отнять даже психическим расстройством. Это только усиливалось. Усиливалось его желание обладать ею. — Сейчас 18 декабря. Зажмурив глаза, девушка провела в голове достаточно легкие математические вычисления, как на его не затуманенный месяцем пытки мозг, а для нее это требовало немало времени и сил. Такая кажется привычная для каждого процедура. Добавить/вычесть количество дней, сколько прошло часов или минут. Банальность, а для неё высшая математика. Она давно нормально не ела. То, что он ей приносил она или совсем не касалась, или разбивала тарелку о стену. — 27 дней. Облегчу тебе жизнь, Грейнджер. Нет, она совсем не обратила внимания на то, что он ей уже сказал число. Окончательный результат. Она продолжила подсчет и прикрыла рукой губы от понимания. От того, что она подыхает уже 27 дней. 27 долбанных, сумасшедших, адских, ненавистных ею дней. Куда может быть хуже? — На улице есть снег? Её руки трясутся, и она не скрывает, что у нее начался нервный тик, а возможно ещё немного и начнется паническая атака. Такое уже было. Впервые, когда она поняла, где она и что с ней здесь будут делать. Тогда девушка прокусила до крови свой язык и почти вывихнула себе указательный палец. Паника, которая окутывала её тело липким ощущением, медленно превращалась в ярость. Она была, как загнанный в клетку зверь. Вот-вот разнесет все вокруг и оставит лишь тело Драко захлебываться в своей крови. Он долго смотрит на неё после фразы о снеге. Ответить, что на улице действительно два дня назад выпал снег, не причиняло большой проблемы. Но почему он думал? О чем? Собственно, его ум пришел в себя в тот момент, когда под пальцами хрустело холодное и худое плечо девушки. Ему стоило остановиться, и он лишь 5 минут подержал свою отвратительную маску. Остановился. Неожиданно для неё. Он не получил оргазма, не дошел до собственного наслаждения. И остановился. Это было, по меньшей мере, странно. — Пошли. Его горячие пальцы коснулись такого холодного тела девушки. Она почувствовала похолодание, в подвале тянуло морозом, а об её комфорте Драко не совсем беспокоился. Гермиону удивляло, как она не получила воспаление легких или пневмонию, да что угодно можно получить в таких диких условиях. Но её организм, насколько это возможно, держит её в тонусе. Ради его собственной безопасности. А как только она станет недееспособна, Малфой без лишних разговоров прикончит её. — Нет, я же ничего не сделала. — Расслабься, убивать тебя сегодня в мои планы не входило. Парень тянет то ли живое, то ли уже мертвое тело девушки по сходам, мимо кухни и можно сказать выталкивает на ледяной воздух и белый свет. Свет разъедал сетчатку глаза. На секунду ей захотелось обратно в темноту. Достаточно белого и такого яркого. Почти начало тошнить. Но мороз, что пробирался девушке сквозь тоненькое платье на бретельках, заползал в тело и позволял быть в трезвом состоянии. Её ноги касаются снега, и она инстинктивно трет одну стопу о другую. А блондину сейчас абсолютно все равно. Она не уйдет, вокруг поле, болото и его дом здесь один. Единственное правильное место для такого как он. — Наслаждайся снегом. Бежать не советую. Вокруг на мили поля, болота, а босиком по морозу и снегу — не совсем хорошая идея. — Всё же лучше, чем быть с тобой. — Ты не убежишь, потому что подохнешь уже через три часа. А дохнуть ты не хочешь, как бы не пыталась это возразить. Она опускается на колени и касается снега. Все раны и шрамы чувствуют этот холод и ноют с новой силой, но эта боль приятная. Не такая, как всегда. Словно всё тело её решило одновременно регенерировать в нормальное состояние. И ей кажется, что у нее эта функция отключена, удалена. Зачем регенерировать, если завтра же будут новые раны и синяки. — У тебя две минуты. Поэтому дыши, жри этот снег. Мне все равно. Но ни на шаг от меня. Ибо за непослушание… ты знаешь. Он едва запнулся. Не так уверен в своих безумных угрозах. Просто странный. Сегодня он удивительно сочувственный. Если это можно назвать сочувствием или любым приближенным к нему словом. Но очевидно, что это не была ненависть. Не было его типичное безумное поведение и взгляд. И чтобы это не было, девушка старалась не анализировать его состояние, потому что все, что он потом сделает, она давно знает. Ей не хотелось смотреть на него или что-то отвечать. Она просто мерзла до костей и вдыхала чистый, свежий воздух. Видела солнце и касалась снега. Маленькая судьба жизни. Забыть на миллисекунду, что она пленная. Это лишь мираж, иллюзия мозга. — Для чего? — Не анализируй, Грейнджер. Я всё тот же монстр Малфой, который был вчера. — Но ты не был им, например, два года назад. — Я сказал тебе не анализировать. — Извини. Девушке не хотелось страдать из-за не так сказанного слова. Поэтому лучше замолчать и притвориться дурочкой. Он лишь хмыкает её поведению и опускает взгляд на неё. Она сидит на коленях и дышит, словно никогда не дышала. Словно кислород её наркотик, а она пришла за новой дозой. В этот момент ему становится понятно, что всё, что сделал сумасшедший Драко, должно быть исправлено. Не знает как, не знает, удастся ли. Ведь его безумие просыпается в совершенно неподходящий момент. — Я хочу изменить то, что сделал 27 дней назад. — Не думаю, что это так. — Ты ничего не знаешь обо мне или о моем состоянии, кроме того, что я насильник. — А есть что-то такое, что может коснуться моих недостойных ушей? — Не иронизируй. Всё значительно хуже, чем ты можешь своим атрофированным мозгом представить. — Неужели? Она почти не реагирует. Нет никаких эмоций на лице, ее не волнует, что он действительно говорит искренне. Ей кажется это провокацией со стороны сумасшедшего. Это лишь трюк, маневр, чтобы отвлечь или усыпить бдительность. — Сейчас я адекватный. Поэтому ты на улице. Потому что я научился сдерживаться. Но это ненадолго и через, кто знает сколько времени, вернётся мое сумасшествие. — У меня нет ни одной причины верить твоим словам. Он дергает её за плечи и поднимает. Ставит на ноги. Чтобы девушка хоть и ниже него ростом, но могла держать с ним зрительный контакт. Это единственное, что может доказать, что он сейчас адекватен. Собственно, почему это он решил ей что-то доказывать? Думаешь, она поверит и не рванет первым делом сдавать тебя? — Тогда найди, черт возьми, у меня нет времени возиться с тобой. Да и желания тоже. Все свои поступки я не оправдываю и не оправдываю те поступки, что я ещё сделаю. А этого не избежать. Мне тебя по-своему жаль. Потому что ты просто попала под раздачу. И стоит заметить, что я не понимаю, что делаю, когда в том состоянии. Поэтому отвечаю на твои вопросы: я не буду извиняться и не могу отпустить тебя. Потому что тогда ты будешь ещё в большей опасности, чем, когда сидишь тише мыши. Когда ты противилась мне, я злился, а это соответственно приводило к тому, что было. А когда ты стала спокойная, я стал чаще приходить в себя. И после того, как ты сказала, что пыталась перерезать себе вены, я снова сошел с ума. Не знаю, что это и как с этим бороться. Но единственное, что понимаю. Это то, что сумасшедший Драко — собственник относительно тебя. Вот не знаю, что за чушь в моем мозгу. И почему это ты. Но это так. И я прошу тебя вести себя тише воды, ниже травы. Знаю, что это просто невероятно глупая просьба. Однако, если мне удастся овладеть своим умом, ты будешь свободна. И да, я прекрасно понимаю, что ты рванешь меня сдавать. Но, собственно, мне уже нечего терять. Просто я должен к тому моменту стать адекватным, чтобы меня не запомнили таким. Ну, насильником я так и останусь, но хотя бы буду я, лично я отвечать за все. Она впервые так долго держит с ним зрительный контакт. Ей было так странно смотреть в эти чужие глаза, пробовать на вкус свежий зимний воздух, обдумывать все его слова. Всё, что он только наговорил. О шансе, что он станет собой, который будет отвечать за свои поступки. Что она будет свободна, а не дохлая в том гнилом, сыром подвале. Но молчит и боится сказать то, что его разозлит. — У меня нет выбора. — Вот и прекрасно. А теперь назад. А то я и так слишком долго «выгуливаю» тебя. Его железная хватка на её запястье. Не противиться, не пытается освободиться. Единственное, чем она может себя защитить — это поведением дохлой кошки. Не дышать, не говорить, не улыбаться, не двигаться. Не жить. Быть такой, как она есть внутри. Где вместо сердца сгнивший кусок плоти. Хотя прекрасно понимает, что он вернется и не будет этим Малфоем. Он снова станет дубликатом без души и сострадания. Не сказать, что адекватный Малфой имеет хоть долю сочувствия, но он понимает всё. И это хуже всего. Не только для неё, но и для него. Стать моральным уродом, не всякий такое выдержит. Коснувшись мокрыми и ледяными ступнями камня подвала, к ней вернулось понимание, что она снова пленная. Словно все, что произошло на улице было не с ней или только воображением. — Малфой, игра не стоит свеч. Он стоит в дверях не поворачивается лицом к ней. Так чтобы не видеть, что она вот-вот заплачет. Ведь её голос дрожит, а это первый признак её слез. Ему противно видеть эти слезы, и он понимает, что это может вернуть больного Драко. А еще она впервые за этот долгий период назвала его по фамилии. Конечно же, не по имени его называть. Но это первый раз, когда она произнесла: «Малфой» и не вложила туда всего отвращения, которое она испытывает. — О чем ты? — О том, что, если ты сказал мне там правду. — И? — Ты все равно убьешь меня. Если ты на самом деле не контролируешь себя, то у меня нет шансов. Я здесь не выживу. Если ты не помнишь себя в те моменты, то я это хорошо помню и никогда не смогу забыть. Твои глаза в те моменты — это худшее, кажется, что ты можешь убить только одним взглядом. И эта ненависть ко мне. Просто я не выживу, и всё то, что ты якобы собираешься делать, это не стоит усилий. Я в любом случае умру. — Я не могу тебя отпустить. Тогда я полностью сойду с ума, от того, что тебя попросту нет рядом со мной. — Тогда, как я сказала, у меня нет шансов. — Я уже стал насильником, Грейнджер, а становиться убийцей я не собираюсь.